ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Сен. 18, 2019

— В какой момент вы увидели, что дело поворачивает не туда?

— Это произошло, когда Горбачев заявил, что стране нужна партийно-государственная реформа. Я до сих пор абсолютно убежден: при слабой государственной власти невозможно проводить успешные экономические преобразования. Обязательно будет разруха. Что и случилось в СССР после того, как в 1988 году на XIX партконференции был объявлен переход к новой политической системе под лозунгом «Вся власть Советам!» Я спрашивал Горбачева: «Почему вся власть должна быть у Советов?» Он мне: «Ну при Ленине так было». А при чем тут Ленин? Он старую систему управления разгромил, реальной власти во время Гражданской войны не было. Поэтому и появились Советы, которые вскоре были заменены Совнаркомом. Советы должны заниматься своим делом, а правительство — своим. Это принцип разделения властей, который еще 200 лет назад был придуман. Но у нас он был нарушен. Съезды народных депутатов стали диктовать Совету Министров, как развивать экономику. С мая 1989 года, когда состоялся первый съезд, мы 8 месяцев жили в парламентской республике и заболтали страну. Каждый съезд превращался в разрушительный митинг. Когда Горбачев это понял, он решил ввести пост президента СССР. Но было уже поздно.

Национальный герой Армении

— Чем из сделанного в правительстве вы гордитесь?

— Страна жила, это главное. Какую бы грязь на меня ни лили («бревно на пути перестройки» — это было самое мягкое), я делал то, что нужно было для страны. А когда понял, что подошел к черте, за которой компромиссы невозможны, сообщил Горбачеву об отставке. Мне кажется, он вздохнул с облегчением. Я решил, что уйду из Правительства в конце 1990 года после IV съезда народных депутатов СССР. Но принял решение еще и выступить на съезде, чтобы сказать правду о ситуации в стране. Мое выступление состоялось 19 декабря. Я говорил тогда о том, что перестройку в том виде, в котором она замышлялась, осуществить не удалось и что в стране наступает хаос.

— Многие запомнили вас в Ленинакане и Спитаке после страшного землетрясения. Тогда, в декабре 1988 года, хаос в Армении удалось остановить. Как вы действовали?

— Я два месяца прожил в этой республике. Самыми тяжелыми были первые дни: даже доставить к месту бедствия спасательную технику удавалось с трудом. Рельсы на железной дороге в Ленинакан были закручены в спираль, тепловозы валялись вверх колесами. Поэтому бульдозеры и краны шли из Еревана по автомобильной дороге, которая оказалась забита частными автомашинами. Вся республика бросилась к месту бедствия помогать! И заставить людей освободить путь для техники было невозможно. Я распорядился ввести пропуска в зону бедствия и сделать пропускные пункты через 10-15 км, перегородив дорогу КамАЗами. Но возбужденная толпа сталкивала грузовики в обрыв. И тогда я попросил министра обороны Язова заблокировать дорогу танками. Порядок удалось восстановить.

— В 10-летнюю годовщину землетрясения вам поставили в Армении памятник...

—...А в 2008 году присвоили звание Национального героя страны. У меня удостоверение №15. Я первый и единственный русский Герой Армении.

— Какие чувства вы испытывали, принимая эти почести?

— Я спокойно к ним отнесся. Но, конечно, была благодарность армянскому народу за память. Ведь я уже никаких важных постов не занимал, когда меня попросили попозировать для монумента. Сегодня в Армении уже выросло поколение, которое родилось после землетрясения. Но они тоже знают, кто такой Рыжков и что при его участии сделал для восстановления республики Советский Союз. Памятник мне — это памятник всем советским людям, которые помогали Армении.

Почему экономика топчется

— Вернись вы на 30 лет назад, что бы сделали по-другому?

— Я бы приложил больше сил, чтобы начать реализацию комплексной программы поэтапного перехода к рыночной экономике, которую правительство разработало в 1989 году. И я бы жестче оценивал скорость, с которой нужно было вести реформы. Я считал тогда, что для перехода на новую экономическую модель потребуется 6-8 лет. Но жизнь показала, что нужно намного больше.

— Вам не кажется, что наша страна ходит по кругу? 35 лет назад мы говорили об ускорении, и сейчас снова говорим о том, что нужно ускорять экономический рост.

— Я бы по-другому сказал: мы топчемся на месте из-за того, что 30 лет назад выбрали неправильный путь.

— Но дикий рынок давно в прошлом, государство активно регулирует экономику.

— А экономическая модель та же, что построил Гайдар: деньги — главное, реальный экономический сектор вторичен. И каждая новая программа по развитию отечественной промышленности упирается в то, что нет механизма реализации этой программы.

— Чего не хватает? Планирования?

— В определенной степени. Возьмем конкретный пример. Президент РФ поставил цель к 2025 году создать 25 млн высокотехнологичных рабочих мест. Но откуда они возьмутся? Давайте рассуждать здраво. Всего рабочих мест в стране, если округлить, 75 млн. Как всего за несколько лет треть из них сделать высокотехнологичными? Никто не знает. Поэтому я бы на месте президента сначала пригласил людей, которые ему такую цель предложили, и спросил: «Ну-ка, ребята, расскажите, как вы это собираетесь делать?»

Я за национальные проекты, в которых перед страной поставлены большие задачи. Это правильно. Правительство СССР тоже так поступало, когда каждые пять лет на съезде КПСС формулировало основные направления развития экономики на ближайшую пятилетку. Но к этим планам прилагался механизм их реализации: кто, где и что строит, в какой последовательности. Почему сейчас медленно осваиваются деньги, выделенные на нацпроекты в бюджете? Именно поэтому! Нет плана действий на каждом участке. Министерство экономики России должно быть таким же штабом развития, как раньше был Госплан. А оно проценты роста ВВП подсчитывает: думали, будет 1,5, а на самом деле 1,7.

Битва за память о Прохоровке

— Когда вы уходили с поста председателя Совмина, у вас случился инфаркт. Но сегодня вы старейший российский депутат и по-прежнему активно работаете. Что помогает?

— Я отношусь к своим годам по-философски и благодарю судьбу за каждый прожитый день. Самыми тяжелыми для меня были первые 3 года в отставке, когда я оказался никому не нужен. А потом совершенно случайно я связал судьбу с Белгородской областью, которую с 1995 года представляю в Госдуме и Совете Федерации.

— Что стало главным делом этих лет?

— Создание мемориала на месте танкового сражения под Прохоровкой. Я был знаком с бывшим первым секретарем Белгородского обкома КПСС Алексеем Филипповичем Пономаревым. Однажды он пригласил меня в гости, я несколько дней провел на Белгородчине и заехал на Прохоровское поле, где впервые побывал в конце 70-х, когда решал вопрос о строительстве Старооскольского металлургического комбината. Вижу, с тех пор там ничего не изменилось: как стоял одинокий памятник-танк, так и стоит. А один из моих спутников говорит: «Мы тут закладной камень освятили. Храм и памятники хотим поставить в память о битве, но ничего не получается. Не могли бы вы помочь?»

Я дал согласие и уже 26 лет возглавляю Попечительский совет «Прохоровское поле». Это общественная организация, которая очень долго нигде не была даже зарегистрирована. Просто собрались 7 человек в мастерской скульптора Вячеслава Клыкова и начали потом везде, где только можно, искать деньги на мемориал. У нас целые книги исписаны с записями о пожертвованиях — особенно от простых людей, присылавших совсем небольшие суммы. Подчас пересылка стоила больше, чем те рубли, которые они от себя отрывали. И это было дороже всего.

Знаете, сколько людей теперь посещает Прохоровское поле? 300 тыс. в год! Мы открыли там музей «Третье ратное поле России», Музей бронетанковой техники и два года назад вместе с губернатором области Евгением Степановичем Савченко предложили создать еще один музей — «Битва за оружие Великой Победы». По сути это музей подвига тыла, которого в стране пока нет. В нем будет 14 разделов, представляющих советскую экономику времен войны: авиастроение, выпуск стрелкового оружия, обмундирования и даже поставки по ленд-лизу. Директор музея и мои помощники объездили 32 завода от Сибири до Москвы, собирая экспонаты для экспозиции. На фабрике «Парижская коммуна» нам дали, например, станки, на которых делали солдатские сапоги. Планируем открыть музей 9 мая следующего года, в день 75-летия Победы.

— В Совете Федерации много отставных губернаторов и министров. Как вы к этому относитесь?

— Это нормально. Большинство сенаторов пришли в политику из бизнеса, науки, армии. Это очень толковые люди, хорошо знающие свои профессиональные сферы. Но у них нет опыта госуправления. Таких примерно 2/3 членов Совета Федерации. А 1/3 — профессиональные управленцы, которые помогают сформировать государственный взгляд на обсуждаемые проблемы.

При этом в конце 90-х годов бывший спикер Егор Семенович Строев провел незыблемое решение: в Совфеде запрещены партийные фракции. Иначе мы бы стали Госдумой №2. Если кто-то из сенаторов начинает говорить на заседании от имени своей партии, ему просто отключают микрофон.

— В какой партии вы теперь состоите?

— Я беспартийный. Когда не стало КПСС, я себе дал два обещания: никогда больше не пойду в исполнительную власть и не буду вступать ни в какую партию. Предложений от разных политических организаций мне поступало немало, даже создавать новые партии предлагали. Но я свою гражданскую позицию предпочитаю выражать теперь по-другому. Все партии борются за власть и требуют от своих членов соблюдать партийную дисциплину, даже если им что-то не нравится. Мне власть не нужна. А выполнять решения, с которыми я не согласен, я не хочу и не буду!