Может, это министров удивит, но у нас в стране очень трудолюбивое население. Согласно докладу Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), в 2017 году каждый россиянин провел на работе в среднем 1980 часов — на 6 часов больше, чем годом раньше. Если бы мы еще возглавили рейтинг по зарплатам, то майские указы президента можно было бы считать выполненными. Но об этом речи нет.
Для сравнения: средний американец в том же году трудился лишь 1815 часов, итальянец и швед — на 200 часов меньше, а голландец — аж на 400 часов меньше. Всего в этом рейтинге 37 стран, и Россия занимает достойное 5-е место — после Мексики с отработанными 2257 часами на каждого, Коста-Рики (2157 часов), Южной Кореи (2024 часа) и Греции (2018 часов).
Но это официальные цифры, а по данным Роструда, в нашей стране треть всех занятых граждан постоянно задерживаются на работе после ее официального окончания. Эксперты международных организаций подтверждают: наши люди проводят на рабочих местах на 20-25% больше времени, чем жители Германии, Франции, Италии, Швейцарии.
Однако толку от такого трудоголизма не много: по среднему почасовому заработку наша страна в том же списке ОЭСР занимает 9-е место с конца (!) с показателем 4,1 доллара за час. В среднем по странам ОЭСР эта цифра в 4 раза больше — 16,8 доллара. То есть работаем много — получаем мало. Почему? Правительство РФ утверждает, что наша главная беда — низкая производительность труда. Средний американец в год производит товаров и услуг на 60,7 тысячи долларов, средний француз или бельгиец — на 52-54 тысячи долларов, а средний россиянин — лишь на 11 тысяч долларов. Из-за чего хлеб на столе есть у каждого, а масло, уж извините, приходится размазывать тонюсеньким слоем.
Впрочем, такими выкладками можно все что угодно доказать или, напротив, опровергнуть. Известно, например, что в России доля занятых в промышленности составляет 31,9%, а в сельском хозяйстве — 10%. В США эти цифры гораздо меньше: в промышленности заняты лишь 19,2% всех работающих, а в сельском хозяйстве — 1,2%. И ведь отлично справляются — и за себя, и «за того парня»! Казалось бы, вот причина их богатства и нашей бедности. Но в Германии первый показатель сопоставим с российским: в промышленности заняты 33,4% от всех работающих.
Но живут-то немцы не хуже американцев. А нам, как говорил Михаил Жванецкий, «может, в консерваториях что-то подправить?»
Шесть лет назад в тех, прошлых майских указах президента Владимира Путина ставилась задача повысить производительность труда в 1,5 раза, а исполнение составило лишь 3,8%. За исключением оборонной промышленности, где, по словам министра Мантурова, рост составил «двузначную цифру» (какую именно, видимо, большой секрет).
Для укрепления обороноспособности это, наверное, хорошо. А для мирной жизни?
Правительство оправдывается полным развалом отечественной станкоинструментальной промышленности. Скажем, в 1990 году выпускали 74 тысячи металлорежущих станков, в 2009-м — лишь 1,8 тысячи. Кузнечно-прессового оборудования вместо 27 тысяч — 1,2 тысячи. В итоге российская промышленность работает на импорте или на коленке. Лишь в 2011 году власть разработала «концептуальную программу реанимирования станкоинструментальной отрасли» — глядишь, с нашей-то разворотливостью лет через 15 что-нибудь да изменится.
Хотя, признаться, верится в это с трудом. Ибо в мире произошла очередная промышленно-технологическая революция, а в России доля инновационных компаний составляет менее 1%. На 10 тысяч работников приходится у нас один промышленный робот — против 531 в Южной Корее, 176 — в США и 49 — в Китае (данные Boston Consulting Group). Зато наш министр труда Максим Топилин бодро предсказывает, что в ближайшем будущем нас ожидает сокращенная рабочая неделя до четырех дней — в связи с роботизацией и автоматизацией. «Большую часть заданий будут выполнять роботы, поэтому человеку придется выходить на работу намного реже», — обнадеживает министр.
В России до 70% ВВП производится в государственном секторе, а он очень неповоротлив. Зато малый и средний бизнес, который на Западе обеспечивает 95-97% всех инноваций, у нас на 95% состоит из предприятий торговли и услуг населению (в 5,7 млн фирмах трудятся 19 млн человек — по 3,5 работника в каждой). Ибо сначала людям поотбивали руки, потом задушили налогами и поборами. А теперь попробуй найти новых желающих погружаться в это дело, открывать собственный бизнес. Неудивительно, что доля малых предприятий в российском ВВП не превышает 20%, а на Западе — от 50 до 70%, и значительная часть малого бизнеса там занята именно в инновационном производстве.
Увы, наше государство, судя по всему, просто не способно справиться со своими прямыми обязанностями по созданию условий для эффективности труда. Или не хочет? Еще в 2014 году правительство утвердило план по повышению производительности, создало рабочую группу с участием ЦБ, ВЭБ, Росстата, РСПП, Агентства стратегических инициатив (АСИ) и Агентства кредитных гарантий. Через год выяснилось, что группа ни разу не собиралась. Для сравнения: в Германии существует и действует рационализаторский и инновационный центр развития бизнеса, финансируемый из госбюджета. В ЕС есть Европейская ассоциация национальных центров производительности труда, в которую входят 14 стран. А на Востоке — Азиатская организация производительности труда, в которой состоят 20 стран. И это все отнюдь не фикция, это все работает и приносит плоды.
Есть способы повышения производительности, которые лежат на поверхности (хотя и нелегки в реализации). Известно, что самая высокая производительность труда в России — в сферах нефте- и газодобычи. Эффективность здесь превосходит эффективность сельского и лесного хозяйства в 40 раз, а среднюю эффективность по стране — в 7 раз. Однако основная «заслуга» российского ТЭК состоит в высоких мировых ценах на его продукцию — фактор, который можно бы и нужно включить в действие и во многих других отраслях.
Например, по данным Росстата, в 2016 году Россия экспортировала 33,9 млн тонн зерновых (без продуктов переработки), заработав на экспорте 5,6 млрд долларов. А Турция, закупив на мировом рынке пшеницы на 892 млн долларов (55% — российское зерно), перемолола его в муку, обеспечила внутренние потребности и еще заработала на мучном экспорте свыше миллиарда. Упущенная выгода России превысила полмиллиарда долларов, поскольку половину этой муки фактически Турция произвела вместо нас. Но Россия на мировом рынке муки занимает лишь 1,7%, а те же турки — 25%.
Аналогичная ситуация и на мировом рынке хлебобулочных изделий, объем которого оценивается в 28,7 млрд долларов. В лидерах экспорта преимущественно европейские страны — Германия, Бельгия, Франция, Италия и Великобритания. Россия довольствуется лишь жалкой долей в 1,1% и 17-й строчкой рейтинга. Почему?
Еще Россия прочно лидирует на мировом рынке круглого леса. Основные покупатели — Китай и Финляндия. А экспорт российской мебели составляет менее 0,2% общемирового, составляющего около 430 млрд долларов. Лидер — Китай: 28%. Хотя крупнейшие европейские покупатели мебели — Германия, Великобритания, Франция — к России ближе. Но здесь нас опережает даже Польша.
Даже на нефтяном рынке есть резервы. Об этом говорит пример Белоруссии, зарабатывающей до 5 млрд долларов на экспорте нефтепродуктов, произведенных из российского сырья.
Увы, наше правительство предпочитает получать деньги иначе — периодически обшаривая карманы предприятий и граждан в поисках загашника. Что немедленно становится поводом обложить нас дополнительным налогом, штрафом и т. д. Только за первую половину 2018 года правительство уже отыскало дюжину таких способов пополнения бюджета. Здесь-то у наших министров производительность очень даже высокая. Только от этих стараний российской экономике и гражданам трудно ждать процветания.
0
17.60
