ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Март 31, 2023

Казалось бы, помощь оказавшемуся в беде — вещь простая и нормальная. Однако когда речь идет не об отдельных индивидуумах, а о целых нациях и государствах, эмпатия оказывается уже не естественным порывом, а социальным конструктом. Она обусловлена политически, причем значение имеет не только желание оказать помощь — но и готовность ее принять.

Три похожие российские катастрофы — отчасти природные, в огромной степени социальные — демонстрируют три совершенно разных подхода к тому, допустимо ли государству принимать помощь извне.

Голод в России 1891 года — едва ли не первая национальная катастрофа, о которой благодаря телеграфу быстро становится известно всему миру. Американские политики и промышленники отправляют в Россию «Флот голода» с грузом зерна: США не вовлечены в «большую игру» европейских империй и могут позволить себе жест, не отягощенный политическим содержанием,— тем проще оказывается для России эту помощь принять.

Во время голода начала 1920-х Америка, с точки зрения нового советского правительства,— недавний интервент; американские политические акторы, в свою очередь, в ужасе от утвердившейся в России власти. Тем не менее тогда государствам ради спасения жизней удалось преодолеть взаимное недоверие. Впрочем, и сегодня историки, близкие к силовикам, считают, что американские благотворители тогда занимались шпионажем и контрабандой, а силовики, неравнодушные к истории, запрещают фильмы о том, как Америка помогала России справляться с голодом.

Проходит еще десятилетие, и о голоде в начале 1930-х на Западе узнают чудом благодаря публикациям журналиста Гарета Джонса в The Manchester Guardian. Ни о какой иностранной помощи в этот момент речи уже не идет: для сталинского СССР голод — побочный продукт исторически неизбежной коллективизации, глубоко внутреннее дело, в которое никто не должен лезть.

Вопрос о том, как быть с помощью, которую предлагают из-за границы, никогда не был простым: сама потребность в помощи в разные времена рассматривалась государством как проявление слабости или как основа для диалога с внешним миром.

Голод 1921–1923 годов

Продразверстка, засуха и Гражданская война уже в первые годы Советской власти привели к массовому голоду. Он затронул 40 млн человек, жертвами стали 6 млн, сильнее всего пострадали Поволжье, Урал и Казахстан. Видя масштабы катастрофы, советское правительство обращается с просьбой о помощи: в дипломатической ноте от 2 августа 1921 года говорится, что Россия готова принять помощь, «из каких бы источников она ни поступила, не связывая ее с существующими политическими отношениями». Отдельно к мировому сообществу обращаются Максим Горький, живущий в это время в Европе, и патриарх Тихон. Отношения Советской России с большинством зарубежных правительств в этот момент заморожены. Лига Наций отказывается выдавать кредиты в помощь голодающим, опасаясь, что большевики используют их не по назначению.

В дело включаются общественные организации, причем не обязательно симпатизирующие России: глава Американской администрации помощи (АРА) Герберт Гувер — будущий президент США и убежденный антикоммунист — особо подчеркивал, что его организация помогает людям, но не правительству. АРА станет крупнейшим распорядителем помощи: $42 млн частных пожертвований, сеть из нескольких тысяч благотворительных столовых, в которых получали питание более 10 млн человек, огромный штат, работающий «на земле»,— 300 американцев и 120 тыс. советских граждан.

Еще одна крупная фигура, участвующая в этой кампании,— норвежский полярный исследователь Фритьоф Нансен: основанная им благотворительная миссия объединяет усилия 32 европейских организаций и кормит порядка 1,5 млн человек. Нансен сам приезжает в голодающие регионы, а затем едет с лекционным туром по Европе и США, рассказывая об ужасах голода и собирая средства для помощи. Выступая в Лиге Наций в 1921 году, Нансен говорит: «Думаю, что мы не укрепим советское правительство, если покажем русскому народу, что есть еще человеческие сердца в Европе. Но, допустим даже, что этим мы укрепим советское правительство. Найдется ли здесь среди нашего собрания хоть один человек, который посмеет сказать, что он скорее готов допустить гибель 20 млн человек от голодной смерти, нежели оказать помощь советскому правительству?»

Ленд-лиз

США и Великобритания начинают отправлять оружие в СССР уже в августе 1941-го: частично поставки идут в кредит, частично за них приходится расплачиваться золотом. Развернуть полномасштабную помощь позволяет американский закон о ленд-лизе: СССР включается в эту программу в начале октября, когда танки Гудериана рвутся к Москве. Америка отправляет в Союз оружие и обмундирование, взрывчатку и алюминий, автомобили и самолеты. Везут несколькими маршрутами: кораблями на Дальний Восток, самолетами в Сибирь, морскими караванами в Мурманск, Архангельск, Северодвинск и Полярный — этот путь наиболее опасный, за судами охотятся немецкие подводные лодки — и автомобилями на юг: чтобы обеспечить эту логистическую цепочку, советские и английские войска оккупируют Иран.

В газетах о поставках пишут неохотно: как скажет позже Черчилль, Советы считали, что эта помощь «способна умалить их престиж». Но уже к 1943-му в воюющей стране едят американскую тушенку, ездят на студебекерах и виллисах, носят прочные солдатские ботинки и работают на прибывших из-за океана станках. Даже орденоносный летчик-ас Александр Покрышкин большинство своих подвигов совершает на американском самолете «Аэрокобра».

Всего за годы войны по программам ленд-лиза из США, Канады и Великобритании поставлено товаров, сырья и оборудования на $13 млрд — эти поставки помогают Советскому Союзу достичь превосходства в военной технике, перезапустить оборонное производство, прокормить армию и тыл. В 1947 году председатель Госплана Николай Вознесенский напишет, что поставки по ленд-лизу составили лишь 4% от всего советского производства в годы войны; за этой цифрой спрятан тот факт, что в важнейших видах военной техники роль зарубежных поставок оказалась решающей.

Согласно закону о ленд-лизе, США не требовали платы за технику, уничтоженную в ходе войны, и просили вернуть ту часть машин, что осталась неповрежденной. Оплате подлежало лишь оборудование, оставшееся в стране по окончании войны: переговоры о том, сколько должен Советский Союз за эту часть, затянутся на десятилетия, окончательно за поставки по ленд-лизу Россия расплатится только в 2006 году.

План Маршалла

Апрель 1947-го. Черчилль уже произнес Фултонскую речь, Трумэн уже выдвинул доктрину глобального сдерживания СССР, но кажется, что мирное сосуществование и экономическая кооперация между бывшими союзниками еще возможны. Когда госсекретарь США Джордж Маршалл выдвигает программу экономического восстановления Европы на средства и под управлением Америки, принять участие в ней предлагается и Советскому Союзу, и социалистическим странам — хотя американские политики с самого начала сомневаются, что Сталин примет предложение. Действительно, первые же международные переговоры, в которых принимает участие Молотов, заканчиваются ничем: советских лидеров не устраивает схема, в которой помощь будет распределять специально созданный интернациональный орган, появляются опасения, что подобная общеевропейская программа сделает невозможным получение репараций от Германии, и самое главное — понятно, что американская помощь будет идти рука об руку с расширением политического влияния, а сдавать свою сферу влияния в Европе Сталин не готов.

СССР молниеносно закрывает вопрос об участии в программе для себя и новых восточноевропейских союзников, интерес правительства Чехословакии к плану Маршалла признан «крупной политической ошибкой», на первом заседании Коминформа (координирующий орган европейских компартий) Андрей Жданов выдвигает концепцию двух лагерей, противостоящих друг другу в Европе,— и план Маршалла в этом контексте рассматривается как важнейший инструмент сплочения одного из этих лагерей, направленный против другого. Дальнейшее известно: экономическая кооперация, завершившаяся впоследствии созданием ЕС, военно-политическая координация, оформленная Североатлантическим договором, теория двух враждебных лагерей — все это логически следовало из плана Маршалла и отказа СССР от участия в нем. Последствия тех решений мы переживаем до сих пор.

Чернобыль

Об аварии в Чернобыле страны Запада узнают не из СМИ и не по дипломатическим каналам: еще до первых официальных сообщений на двух шведских АЭС фиксируют аномальный уровень радиации, которую принес ветер с востока. В первые недели после аварии Чернобыль находится в кольце информационной блокады: причиной тому — повышенная секретность всего, что связано с атомной энергетикой, нежелание создавать панику и опасения нанести ущерб престижу страны.

Сразу после первых сообщений об аварии 29 апреля 1986 года США предлагают помощь в ликвидации ее последствий — но временный поверенный в делах СССР, вызванный для этого в Госдепартамент, не дает ответа на предложение и не раскрывает никакой информации об аварии. Закрытость приводит к паническим слухам и обострению международной напряженности: в западных медиа появляются сообщения о тысячах жертв, лидеры стран «большой семерки» требуют от советского правительства объяснений, министр иностранных дел ФРГ Ганс-Дитрих Геншер призывает закрыть все атомные электростанции в СССР, а иностранные студенты и туристы в спешке покидают Союз.

Советское руководство в ответ призывает прекратить «разнузданную антисоветскую истерию». Первые западные корреспонденты и делегация МАГАТЭ будут допущены в зону аварии только в середине мая.

(Историк Сергей Плохий в книге о чернобыльской аварии рассказывает историю первого визита комиссии МАГАТЭ на станцию после аварии: советские официальные лица долго не могут решить, как везти иностранных делегатов: на автобусе — и тогда они увидят, какие ужасные на пути к станции туалеты, или на вертолете — и тогда они увидят находящуюся неподалеку станцию слежения за пусками баллистических ракет.)

В это же время в Москву прилетят предприниматель Арманд Хаммер и доктор Роберт Гейл, специалист по трансплантации костного мозга. Хаммер привезет с собой груз медикаментов, Гейл будет оперировать пострадавших от аварии в клинической больнице №6 у метро «Щукинская». Перестройка только начинается, и отношения с Западом недалеко ушли от точки замерзания — но народная дипломатия и частная филантропия уже возможны и скорее приветствуются, даже в обстановке повышенной секретности. Не исключено, что Запад помог справиться с последствиями аварии и менее очевидным образом: «Радио Свобода» и «Голос Америки» были первыми источниками, откуда многие советские жители узнавали об аварии и о том, что в близлежащих районах лучше воздержаться от выхода на улицу и пить таблетки с йодом.

Землетрясение в Спитаке

Землетрясение на севере Армении 7 декабря 1988 года — крупнейшая природная катастрофа в СССР за 40 лет: гибнут десятки тысяч человек, частично разрушены 20 городов и 300 сел, город Спитак, рядом с которым находится эпицентр, практически полностью стерт с лица земли. Это первая в советской истории трагедия, о последствиях которой, следуя политике гласности, открыто пишет пресса,— и первый случай со времен голода в начале 1920-х, когда советское правительство принимает иностранную помощь. Председатель Совета министров Николай Рыжков позже будет вспоминать: сами мы ничего не просили, только аппараты «искусственная почка». Но помощь приходит и без официального запроса.

В Спитак едут спасатели, добровольцы и гуманитарные грузы из 111 стран, советские аэродромы — опять же, впервые в истории — принимают военные самолеты стран НАТО, упрощается порядок выдачи виз. ФРГ отправляет аппаратуру для поиска выживших под завалами, Куба — донорскую кровь (первую дозу сдал сам Фидель Кастро), с Аляски прибывают собаки, натренированные на поиск людей под снегом. Отрядом французских спасателей из 500 человек руководит всемирно известный музыкант-авангардист, основоположник «конкретной музыки» Пьер Шеффер. Шарль Азнавур вместе с другими французскими музыкантами выпускает диск в помощь пострадавшим, на средства от его продажи фонд Азнавура построит в Армении несколько десятков школ и три детских дома. Строители из разных стран возводят временное жилье для пострадавших: на карте Спитака до сих пор можно увидеть «итальянский поселок» и госпиталь, построенный норвежским Красным Крестом. И в плане сбора средств, и в смысле привлечения внимания к катастрофе огромную роль играет армянская диаспора, но масштабы помощи таковы, что кажется, у этой трагедии нет национальности. И вообще — на несколько недель кажется, что возможен мир без границ, где нет ничего более естественного, чем, оказавшись в беде, принять помощь с благодарностью.

Гуманитарная помощь начала 1990-х

10 февраля 1992 года в аэропорты стран СНГ прибывают 12 военно-транспортных самолетов США с грузом продовольствия и медикаментов: начинается первая фаза операции Provide Hope. Прошло полтора месяца с момента отставки Горбачева, и бывшие советские республики все еще несчастливы одинаково: для обычных жителей от Львова до Владивостока главная проблема — тотальный дефицит продуктов и товаров первой необходимости. В России эту проблему отчасти решают (а в чем-то усугубляют) начавшаяся 2 января либерализация цен и подписанный 29 января указ Ельцина о свободе торговли: теперь продается все, везде и сразу, но у людей нет денег. Продовольственная помощь стран Запада необходима для того, чтобы элементарно прокормить население — особенно малоимущих, а также детские дома и дома престарелых.

Для Соединенных Штатов это не просто филантропия, а «поддержка молодых демократий»: госсекретарь США Джеймс Бейкер называет программу гуманитарной помощи «инвестицией в безопасность Запада и всего мира на десятилетия вперед». В собесах и месткомах выстраиваются очереди за упаковками консервов и сухого молока, где-то выдают даже армейские сухпайки с натовской маркировкой (первые поставки — из запасов, оставшихся после войны в Персидском заливе), в прессе появляются фотографии типа «Жители Санкт-Петербурга в очереди за бесплатной немецкой кашей»; все это вызывает, мягко говоря, смешанные чувства. Распределение помощи идет через чиновников, и в соответствии с нравами начала 1990-х иногда бесплатными продуктами начинают торговать или выдавать их вместо зарплаты.

Так или иначе, несмотря на очевидную помощь жившим впроголодь, операция Provide Hope, вопреки названию, вместо надежды оставила по себе тяжелые воспоминания.

«Курск»

12 августа 2000 года на борту подводной лодки «Курск», которая находится на учениях Северного флота, зафиксировано два взрыва. Лодка ложится на грунт на глубине 108 метров, есть ли на борту выжившие — неизвестно. Свою помощь в спасении предлагают 11 стран НАТО, но российское руководство заверяет, что флот располагает всеми необходимыми средствами и может справиться сам.

«Михаил Рудницкий», единственное спасательное судно на Северном флоте с глубоководным оборудованием, подойдет к месту аварии через четыре дня, но все попытки пристыковать к лодке глубоководный аппарат окажутся неудачными. Еще через четыре дня к операции присоединится норвежское судно Seaway Eagle, которое обычно работает с подводными газопроводами и нефтяными платформами. Когда водолазам наконец удается вскрыть люк, выяснится, что все члены экипажа — включая 23 человек, которым удалось укрыться после взрывов в девятом отсеке,— уже мертвы. Вопрос о том, можно ли было кого-то спасти, если бы предложение о помощи было принято чуть раньше, останется открытым. Поднимать «Курск» со дна будут при участии голландской техники и специалистов, но в более длительной перспективе вопрос о том, стоит ли принимать иностранную помощь, если на кону соображения безопасности и престижа страны,— этот вопрос будет решен однозначно.