Мы встречаемся в лобби отеля Soho Grand, и Чон Хо Ён заключает меня в объятия прямо с порога. Вспоминаем, когда виделись в прошлый раз.
Было ли это в Париже на показе Jacquemus в феврале 2019‑го, когда я еще была редактором Vogue, а она ходила по подиуму в струящемся наряде цвета лазури? А может, это было здесь, в Нью-Йорке, из которого она умчалась на съемки «Игры в кальмара» в самом начале пандемии? «Я даже толком собраться не успела, — говорит она. — Пришлось оставить печку Balmuda и новехонькую naembi». Я подшучиваю, что она, актриса с мировым именем, оплакивает алюминиевую кастрюльку за 3 доллара, и она смеется. «Да моему мировому имени еще и месяца нет. Может, через годик-другой все изменится».
Феномен «Игры в кальмара» трудно переоценить — антиутопия о кровавой игре на выживание за первый месяц показа покорила 142 миллиона семей — сериальный рекорд для Netflix. А появление среди популярных, но неизвестных мировой публике южнокорейских актеров 27‑летней модели Хо Ён стало прорывом — и для шоу, и для нее самой.
Проснуться знаменитой — явление не новое, и все же стремительный взлет популярности Чон Хо Ён впечатляет. За три недели число ее подписчиков в инстаграме выросло с 400 тысяч до 15 миллионов, сейчас, когда я пишу эти строки, речь идет о 23,8 миллиона — она самая популярная в соцсетях корейская актриса. У ее хештега 3,5 миллиарда просмотров в тиктоке, и поток фанатских видео и мемов не иссякает.
Сегодня на Хо Ён винтажные джинсы из Копенгагена и длинный кожаный жакет, купленный на блошином рынке в Сеуле, черные кроссовки и рюкзак Louis Vuitton. Волосы закручены в непритязательный пучок, слегка растрепавшийся в дороге. Завтра она будет блистать на церемонии CFDA Fashion Awards, а сейчас нас ждет ужин в ресторане Atoboy, последнем писке корейско-американской гастрономической моды, где к нам присоединится близкая подруга Хо Ён стилистка Аэри Юн. «Мне в последнее время было особенно некогда есть и спать, но ты пообещала мне что-нибудь вкусненькое», — смеется актриса.
Мы садимся в джип и открываем окна, хотя на улице довольно прохладно. Пока мы делимся последними новостями, водитель останавливается на красный на углу Шестой авеню, и вокруг раздается раздраженное бибиканье. Мы с водителем недовольно морщимся, а Хо Ён восторженно размахивает руками, словно хочет обнять суматошный город, где прожила почти четыре года, работая моделью. «Это Нью-Йорк! — кричит она, улыбаясь сквозь маску. — Обожаю его. Нет, правда! Просто обожаю!»
Средняя из трех дочерей, Хо Ён родилась и выросла в пригороде Сеула. Последние десять лет ее отец держит круглосуточный придорожный ресторанчик под названием Oori Nara, «Наша страна» (в корейском поисковике Naver он легко ищется как «семейный ресторан Хо Ён из «Игры в кальмара»). Он подает гостям плошки с дымящимся рисом и похлебкой на кости, в которой плавают колечки зеленого лука и хлопья корейского перца кочукару, любимой приправы дочери. Это от отца Хо Ён унаследовала страсть к готовке — блюда, приготовленные точно по семейным рецептам, словно протягивают ниточку к родному дому.
По жизни независимая, Хо Ён росла эдаким сорванцом, и больше всего ей нравилось обследовать горы, долины и реки к востоку от Сеула. Она и сегодня предпочитает уезжать подальше от сияющей огнями столицы, в приморский городок Каннын, окруженный корабельными соснами, — она нежно зовет его «сундубу», мягкий тофу, райская гавань. «Фотогеничные места — это здорово, но их полно в любом городе, — говорит она. — А я люблю, чтобы было постарее и погрязнее — там еда самая вкусная».
В детстве она «вообще не интересовалась ни модой, ни профессией модели». «Но была высокой, почти 180 см, и люди на улице говорили, что мне надо моделью быть. Вот я и подумала: а почему бы не попробовать?»
«Я всегда была амбициозная. Всегда любила непростые задачи и хотела выйти на следующий уровень». В 19 лет Хо Ён подписала контракт с ведущим сеульским агентством и попала на «Топ-модель по-корейски», реалити-шоу, с которого началась карьера самых известных лиц страны. Это было своего рода крещение огнем, Хо Ён заняла второе место. «Я каждый день забивала в поисковике свое имя и читала все комментарии, один за другим, — слегка застенчиво признается она. — И даже если восемь человек меня обожали, а двое ненавидели, я потом сидела одна дома и ревела». Критика попадала в самое сердце и до сих пор бьет в яблочко. «Я и сегодня страдаю от низкой самооценки».
И все же она нашла в себе решимость и упорство, чтобы пробиться по карьерной лестнице и стать любимицей редакторов сначала корейского, а потом и западного глянца. Шесть лет назад она подписала контракт с нью-йоркским модельным агентством The Society, покрасила волосы в сияющий алый — цвет, который вскоре стал ее визитной карточкой — и переехала в жилой комплекс Koreatown на 34‑й улице, в студию, которую содержала в идеальном порядке. Это было ее первое жилье отдельно от родителей. «Я платила 1500 долларов в месяц за крошечную квартирку, — вспоминает она. — Солнце туда не проникало никогда, и не было даже шкафа, так что одежда просто висела на вешалке».
Однако же сам город пришелся ей по душе. Именно здесь она научилась мириться с собственными недостатками, которые так любили обсуждать соцсети. «В детстве мне всегда казалось, что у меня куча изъянов, и я постоянно думала, как мне их исправить, — рассказывает она. — Нью-Йорк дал понять, что недостатки — не беда. Меня это невероятно тронуло».
В 2016 году, впервые приехав на парижскую Неделю моды, она попалась на глаза Николя Жескьеру. «Я помню: первое, что меня зацепило, — это ее улыбка, — признается креативный директор женской линии Louis Vuitton, когда я звоню ему в Лос-Анджелес. — У нее были огненно-красные волосы, роскошная фигура и такая элегантность в движениях. Стоило ей выйти на подиум, стало очевидно: она — то, что надо». Последовал эксклюзив с парижским Домом, съемки у Юргена Теллера и Тима Уокера, рекламные кампании Louis Vuitton, Marc Jacobs и Chanel.
В последний раз Хо Ён вышла на подиум в декабре 2019 года на показе Moschino в нью-йоркской подземке и вспоминает об этом с нежностью и грустью. Потому что в тот момент, как это часто бывает с моделями, она почувствовала, что ее карьера достигла пика и начала движение вниз. Стало меньше звонков, кастингов, показов. «Это было очень больно, — вспоминает она. — Когда я начинала карьеру по эту сторону океана, мои дела быстро пошли на лад. Но со временем работы было все меньше и меньше, бренды, с которыми я работала, больше меня не хотели. Я так из-за этого переживала. Кто я? Очень меня волновал этот вопрос».
Свободное время она проводила со стилисткой Аэри Юн и ее сейчас уже восьмилетним сыном Филиппом, которые, по сути, заменили ей семью. Она сменила темную крошечную студию на просторную квартиру в Бруклине, по соседству с ними. Хо Ён забирала Филиппа из школы — она пешком, он на самокате — и читала ему книжки на ночь. Когда работы не было, училась всему, чему могла, брала уроки в Нью-Йорке или в Сеуле. «Английский, боевые искусства, йога, актерское мастерство, — перечисляет она. — Все свободное время я чему-то училась».
«Netflix был тогда моим лучшим другом», — говорит она. Кино стало для нее способом самообразования и лекарством от одиночества. Первым захватившим ее фильмом стала «Милая Фрэнсис» Ноа Баумбаха, потом были «Пожары» Дени Вильнева и «Вечное сияние чистого разума» Мишеля Гондри. Она влюбилась в работы Греты Гервиг, Пола Томаса Андерсона, Кристофера Нолана, Альфонсо Куарона, режиссеров, разделявших ее интеллектуальные вкусы в литературе (Хан Ган) и живописи (Эгон Шиле и Марта Юнгвирт). «Если бы не те спокойные и одновременно одинокие времена, мне бы и в голову не пришло стать актрисой», — говорит она.
Когда Хо Ён в феврале 2020‑го поменяла свое корейское модельное агентство на актерское, новость никого не удивила. Ее родители хоть и были обеспокоены внезапной переменой, все же помнили о том, как быстро она сделала карьеру модели, и верили ее чутью. «Они решили, что однажды у меня все получится, если я буду достаточно упорно трудиться».
А в это время на малоизвестной сеульской киностудии Хван Дон Хёк был на грани. 50‑летний южнокорейский сценарист и режиссер уже третий месяц искал актрису на главную женскую партию в «Игру в кальмара» — проект, которым он болел последние 10 лет. Ему нужна была исполнительница роли «жесткой, холодной, сильной, но ранимой» Кан Сэ Бёк. «Я надеялся найти свежую кровь, актрису с особенной аурой, — говорит Хван. — Такую актрису, каких я еще не встречал».
Однажды вечером ему прислали видеофайл. Запустив его, Хван увидел, как Хо Ён без макияжа в квартире с белыми стенами читает три сцены Сэ Бёк. Она сняла все сама, в два часа ночи, после того как в один присест проглотила сценарий. «Я увидел ту Сэ Бёк, что я себе представлял», — говорит режиссер.
Не прошло и недели, как Хо Ён прилетела в Сеул и получила роль. Спустя два месяца она вся на нервах пришла на первую в жизни читку. Хван собрал впечатляющий состав — в главной мужской роли Ли Джон Дже, легенда корейского кинематографа. Хо Ён была единственным новичком. «Поначалу на читках ее было совсем не слышно», — вспоминает Хван с улыбкой. Но ее потенциал был виден сразу.
«Все дело в ее теплоте», — говорит Жескьер, и ему вторит актер Пак Хэ‑су, сыгравший Чхо Сан Воо, бизнесмена с замашками Макиавелли, который в итоге предает Сэ Бёк. «Поначалу она делилась со мной переживаниями по поводу ее актерской игры, — вспоминает он. — Но вела себя так открыто, что к концу съемок вдруг оказалось, что это уже я поверяю ей свои сомнения. Одним словом, мы стали «гганбу», — он использует термин, прославившийся на весь мир благодаря «Игре в кальмара». — Как настоящие брат с сестрой».
«Это одна из главных целей моей жизни, — подтверждает Хо Ён, — дружить». Она смеется, когда произносит эти слова, но все равно стоит на своем. Проведя на заре самостоятельной жизни столько времени в изоляции, до этого кочуя из страны в страну, больше всего она жаждет человеческого общения. «Мне не кажется, что я очень сильный человек, но, если меня окружают хорошие люди, я могу сделать все, что я делаю».
Закончив в ноябре 2020‑го съемки своих сцен, Хо Ён сходила еще на несколько проб и не получила ни одной роли. Однако, как всегда, не дала себе пасть духом, а вместо этого отправилась на курсы английского языка и дома читала вслух англоязычные сценарии, тренируя дикцию. Под впечатлением от игры коллег по съемочной площадке, их умения контролировать голос и дыхание она стала брать уроки сценической речи. А потом «Игра в кальмара» вышла на экраны, и все изменилось.
Теперь, с высоты заоблачной славы, она иначе смотрит на тяжелые времена на своем карьерном пути. Именно в эти периоды она трудилась больше всего: учила английский, работала над осанкой и голосом, расширяла кругозор через кино и живопись. «Я смогла побыть вдали от чужих глаз, вновь найти то, чем мне хотелось заниматься, и у меня было время, чтобы поучиться этому, — говорит она. — По-настоящему важны не те моменты, когда твоя карьера стремительно развивается, а периоды ее упадка и то, как ты распорядишься этим временем. Вот что я поняла».
Разговор переходит на нынешнюю моду на все корейское: еще одно гастрономическое детище создателей Atoboy Ellia и Junghyun Park, ресторан Atomix в паре кварталов отсюда как раз вошел в список World’s 50 Best Restaurants. Затем мы вспоминаем «Паразитов» Пона Чжуна Хо и его «Оскар» за лучший фильм, ну и триумфальное шествие по планете бойз-бенда BTS. «Я всегда мечтала попасть в Голливуд и стать актрисой в Америке и до сих пор мечтаю, — говорит Хо Ён. — Но «Игра в кальмара» изменила мой взгляд на жизнь. Необязательно, чтобы кино было американским или европейским, главное — сюжет и мысли, которые оно транслирует».
«На вручении «Оскара» Пон Чжун Хо процитировал Скорсезе: «Самое личное и есть самое творческое», и эта фраза произвела на меня глубочайшее впечатление, — продолжает она. — Кто я? Кто мы все как люди и как общество? Вот о чем я должна думать, чтобы хорошо делать свою работу. И это так здорово и так интересно».
Мы потягиваем вино и говорим о ее планах на будущее (она только что подписала контракт с агентством CAA и подумывает перебраться в Лос-Анджелес), о грядущем сезоне вручения премий (в ноябре «Игра в кальмара» стала победителем премии Gotham Awards как лучший сериал, и уверена, это только начало), и о вероятности возвращения Сэ Бёк во втором сезоне «Игры в кальмара», который сейчас готовится к съемкам. «Я им все говорю, что надо делать как в «Пентхаусе», — шутит Хо Ён, имея в виду корейскую мыльную оперу, где умершие персонажи постоянно оживали.
«Вообще, хочу покрасить волосы, как у Кейт Уинслет в «Вечном сиянии чистого разума», — вдруг заявляет она. — Только еще более безумно. Может, в лиловый? Это мой любимый цвет. Пожалуйста, так и запиши: «Кто-нибудь, позовите меня играть героиню, которая покрасила волосы в лиловый».
Позовите, не пожалеете. Есть такое корейское слово yeol-shim, оно обозначает что-то вроде усердия. Работать yeol-shim-hi значит работать не жалея сил. Но перевод, как это часто бывает с корейским, неточный. Yeol происходит от китайского иероглифа «огонь», «горячий», «пылающий». Shim — «сердце», «душа», «внутренний мир». Так что усердно работать по-корейски значит пылать душой. И пусть в переводе это звучит несколько напыщенно, но в Корее это расхожее выражение. «Я хочу жить yeol-shim-hi», — говорит Хо Ён. И если существует одно слово, которым ее можно было бы описать, то это yeol-shim. Она воплощает то качество, которым корейцы гордятся больше всего. Работать, не жалея сил, вкладывать сердце и душу, и всю себя без остатка.
0
