— Из-за распространения омикрона заболеваемость, исчисляемая в ежедневно выявляемых положительных ПЦР-тестах, действительно резко выросла даже в тех странах, где очень высок уровень вакцинации. Но при этом процент людей, попадающих в стационары, и, что еще важнее, процент людей, умирающих от болезни, резко снизился по сравнению с прошлогодним уровнем при дельта-варианте. И это как раз то, что позволяет людям говорить, что омикрон слабее и благостнее, чем дельта. Возможно, это не так. Возможно, сам факт, что большинство людей вакцинировано или переболело, привел к тому, что вирус не проявляет себя так, как мог бы.
Как бы то ни было, с точки зрения нагрузки на медицинскую систему во многих странах ситуация стабильная, а большинство инфицированных переносят заболевание легко или даже на ногах. Поскольку количество инфицированных гигантское, снятие ограничений в таких условиях — разумный шаг, особенно с точки зрения экономики, которая везде не в лучшей форме. Но риск естественных локдаунов в тех случаях, когда много людей болеют и не могут появиться на работе, остается.
— А вирус действительно стал благостнее? Или все-таки причина в том, что подавляющее большинство людей в этих странах получило прививки?
— Хотим мы этого или нет, но человечество поменялось. В конце 2019 года и большую часть 2020-го в иммунологическом смысле мы все были «наивны». Наши иммунные системы никогда не сталкивались с COVID-19, и поэтому вирус мог делать с нами почти все, что хотел. А потом успех вируса, заразившего официально несколько сот миллионов человек, и тот факт, что в мире использовано около 10 миллиардов доз вакцин, привел к тому, что очень много людей получало к нему определенную иммунность: их иммунные системы «запомнили» вирус.
Точно оценить количество переболевших, официальные данные по которым, очевидно, занижены, и вакцинированных, среди которых есть получившие одну, две, три и более доз вакцин, сложно. Но около половины населения Земли, а может, и больше перестали быть иммунологически «наивными» по отношению к коронавирусу. То, что значительная часть населения уже обладает устойчивостью, предотвращает как минимум тяжелое течение заболевания.
— То есть не вирус ослаб, а иммунитет у человечества выработался?
— Из общих соображений понятно, что лучше иметь хоть какую-то иммунность, защищающую от тяжелого течения болезни, чем не иметь защиты вовсе. Вирус эволюционировал, изменился в результате изменения внешней по отношению к нему среды и стал более приспособленным к новым условиям.
Эти изменения, в частности, уменьшают эффективность взаимодействия с антителами, выработанными в ответ на прошлые заболевания или на существующие вакцины. Это позволяет вирусу заражать ранее переболевших или вакцинированных, делает новый вариант вируса более приспособленным и успешным, ведь переболевших и вакцинированных много, а ранние варианты вируса заражали их гораздо менее эффективно. Те самые места коронавируса, которые оказались измененными, ответственны за узнавание клеток легких человека. Поэтому новый вариант взаимодействует с нашими клетками несколько иначе, чем ранние варианты, это показывают опыты в лабораториях. В частности, поэтому он, видимо, более эффективно поражает верхние дыхательные пути.
Это делает его более заразным, что в принципе хорошо для вируса, но и снижает частоту, с которой он вызывает пневмонии, — что хорошо для нас.
— Почему тогда Россия по-прежнему опережает остальные страны по уровню смертности? Или это не так?
— Выводы можно было бы делать, если можно было верить статистике. Официальная статистика смертности, которую дают госструктуры, это 340 тысяч человек за все время пандемии. Если смотреть избыточную смертность в России за это время, то она больше миллиона. Давайте пойдем на компромисс и примем, что наше население из-за ковида уменьшилось на 600 тысяч. В стране живет 145 миллионов человек. Если 600 тысяч из них умерли от ковида — это много или мало?
— По-моему, много.
— По-моему, тоже. В США живет 350 миллионов человек, а официально от ковида на сегодня умерло 920 тысяч, и данные по избыточной смертности позволяют этим цифрам верить. В Великобритании с населением в 67 миллионов человек умерло от ковида 160 тысяч, и нет оснований считать, что цифры занижены. То же самое справедливо и для других стран. Значит, мы их переплюнули. В этой «гонке на катафалках» наша страна, безусловно, среди лидеров.
— Почему?
— Из всех цивилизованных стран наша — наименее вакцинированная. А может — наименее соблюдающая требования социального дистанцирования и меры индивидуальной безопасности.
Возможно, дело не в том, что мы такие уж особенно непослушные, а в том, что государство у нас слабое, поэтому не может заставить нас соблюдать требования.
Там, где государство умеет достичь более высокого уровня вакцинирования населения, там и люди охотнее идут на меры самоограничения, социального дистанцирования и прочего. Я не готов считать, что население России менее образованное, более антиваксерски настроенное, чем в какой-либо другой стране. Я считаю, что население, в конечном счете, реагирует на те меры, которые принимает государство. Чем сильнее государство и его представители, чем более последовательные и убедительные меры принимаются, тем лучше будет достигнутый результат, тем с большей вероятностью население откликнется на его призывы.
— Вирус развивается уже больше двух лет. Вы уже можете сказать, как он будет мутировать дальше, в какую сторону? Помните, в начале пандемии ваши коллеги обещали, что он будет слабее и слабее?
— Вирус мутирует постоянно и не в какую-то сторону: мутации не носят направленного характера. В этом смысл дарвиновской эволюции. Направление задается внешними условиями, ученые называют это «ситом отбора». При прохождении через это сито какие-то варианты получают преимущество, другие — исчезают. Мутации создают только разнообразие, а конкретные варианты отбираются условиями внешней среды, которые меняются непредсказуемым образом.
Мы не можем предсказывать будущее, поэтому не можем и сказать, какая будет эволюционная траектория вируса.
Кроме того, непонятно, что значит «вирус слабеет», ведь его «слабость» или «сила» — понятия относительные, они определяются состоянием популяции «хозяина» — нас с вами. Сейчас мы имеем вирус, который размножается совершенно не на такой популяции, какой она была два года назад. В некотором смысле нам повезло, и в случае омикрона большая заразность на фоне повышения иммунной прослойки привела к повышению заболеваемости и снижению смертности, но эти вещи не связаны. Куда вирус «двинется» дальше — покажет лишь время.
— Есть страны, где сохраняется достаточно высокий процент не вакцинированных людей. Будет ли вирус сильнее атаковать именно такие страны?
— Те страны, в которых мало привитых, они же и самые бедные. А в бедных странах статистика работает так, как она работает.
В России антиваксеры часто говорят: дескать, из Африки ничего не слышно о коронавирусе, значит там все хорошо. На самом деле мы просто очень мало знаем о том, что происходит в Африке,
судить о том, что там происходит, и в лоб сравнивать с остальным миром сложно.
— Да зачем же Африка? Мы о собственной стране знаем, что привитых тут мало по сравнению с развитыми странами, а смертность огромная. Станет ли коронавирус в будущем агрессивнее в России, чем в других странах?
— Он не станет агрессивнее, но будет приводить к более тяжелым последствиям. Собственно, так было и с дельтой: вероятность умереть у зараженных россиян была больше, чем в других странах. Временами летальность превышала 3% от числа зараженных, что почти на порядок выше, чем в западноевропейских странах.
— И как на нас должны смотреть из других стран? Там не захотят обнести Россию заборчиком, как чумной барак?
— До некоторой степени это уже случилось. Если не углубляться в политику, то факт непризнания российской вакцины в некотором смысле и создает этот кордон.
Но своего рода «железный занавес» появится не вокруг России, а в принципе вокруг эпидемиологически неблагополучных стран.
Представьте себя на месте человека, заведующего медициной в какой-то стране. Ваша прямая обязанность — сделать так, чтобы население вашей страны было защищено от потенциального ввоза проблемных вирусов.
— Как получилось, что Россия оказалась в хвосте борьбы с пандемией?
— Мне не кажется, что Россия «в хвосте». В кратчайшие сроки в стране создали работающую вакцину и наладили ее производство. Это большая победа. Могло быть гораздо хуже, «Спутник» мог по какой-нибудь причине не случиться, и мы бы сидели с неработающим «Эпиваком» или закупали бы вакцины за рубежом. «Спутник» в общем-то — чудо. Состояние наук о жизни, фармацевтической промышленности и образования в этой области у нас далеко от того, чего бы хотелось, и от того, что есть в США, Китае и Западной Европе.
Когда начинаешь вспоминать про Лысенко, то многие обижаются и говорят, что это было очень давно. Но вообще-то не так уж и давно. Кроме того, нам еще предстоит оценить масштаб потерь в этой области, происшедших в конце 1980-х и в 1990-х годах. К сожалению, проблемы, начавшиеся тогда в нашей стране, по времени совпали с тектоническими сдвигами в молекулярной биологии. И когда развитые страны на скорости света двигались в счастливое технологическое будущее, в геномные проекты и так далее, мы стояли на месте и даже деградировали. Это очень обидно.
Другое дело,
«Спутник» не мог быть сделан «правильно». То есть его невозможно было разработать, произвести и проверить так, чтобы его признали в мире, он с самого начала был обречен на то, чтобы оставаться непризнанным.
И здесь, к сожалению, не важно, хорошая это вакцина или плохая. Просто в России реалии авральной разработки и производства любого фармпрепарата, начиная с самых первых шагов, таковы, что его невозможно признать, если будут использоваться правила для высокорегулируемых рынков Запада.
— Среди моих знакомых заболели почти все, кто прививался «Спутником», включая меня саму. Болели все легко, но до прихода омикрона этого с нами не случалось.
— Я и сам переболел, у меня только что кончился карантин. У меня два дня был сильный фарингит, не больше. Причем это после годовалого «Спутника» и осеннего «Пфайзера», так что дело тут не в качестве вакцины. Просто вирус действительно изменился, он сейчас не такой, как был.
У этих изменений есть вполне определенные причины, мы обсуждали их выше, о них можно прочесть в любом учебнике по вирусологии и иммунологии.
При большом количестве вакцинированных людей, большом количестве не вакцинированных и при высокой вирусной нагрузке в целом отобрался вариант вируса, который способен заражать и тех, и других.
Антитела, выработанные на существующие вакцины и на заболевания предыдущими вирусами, на омикрон практически не действуют. Поскольку антитела — это первая стадия нашей защиты от инфекции, то инфицирование происходит. Зато клеточный иммунитет, вызванный предыдущими заболеваниями или прививками, на этот вирус действует. Поэтому инфицирование омикроном у вакцинированных не развивается до тяжелой стадии.
— Как работает эта защита, если вирус научился обходить антитела? Вот он попадает в организм, преодолевает барьер из антител, а что дальше?
— Вирус взаимодействует с клетками в нашей носоглотке, заражает их, и зараженные клетки начинают производить вирусное потомство, которое заражает новые клетки. Общее количество вирусов в теле зараженного растет. Антитела, если они есть, начинают узнавать вирусные частицы, связываются с ними и предотвращают дальнейшее заражение клеток. Если уровень нейтрализующих антител достаточный, они могут предотвратить дальнейшие циклы инфекции клеток внутри нашего тела, и инфекция прекращается.
Однако вирус может размножаться быстрее, чем антитела его нейтрализуют. В результате получается большое количество зараженных клеток, производящих новые вирусы, а те заражают новые клетки и так далее, у человека появляются симптомы заболевания. Т-клеточный иммунитет начинает работать несколько позже, чем антитела. И направлен он против наших собственных клеток, которые заражены вирусом. Т-клеточный иммунитет уничтожает зараженные клетки — вируса становится меньше, человек выздоравливает.
В случае непривитого, иммунологически «наивного» человека необходимые антитела и клеточный ответ вырабатываются в течение недели или даже дольше, все это время вирус активно размножается в нашем теле, что приводит к развитию заболевания и заражению других людей. В конечном счете, у большинства развитие инфекции подавляется и приобретается иммунитет. Но происходит это, к сожалению, не у всех.
— Почему дети раньше почти не заболевали коронавирусом, а с появлением омикрона стали болеть, причем тяжело, и даже умирать? Что-то в детском организме защищало его от прежних вариантов коронавируса и не защищает от омикрона?
— Окончательного ответа на этот вопрос нет. Существуют некоторые соображения о том, что дети в принципе были более устойчивы к исходному варианту вируса, потому что количество ACE2-рецепторов, с которыми связывается вирус, в клетках детей меньше.
Коронавирус, что называется, ел слона по частям: если есть те, кого заражать легче, то есть взрослые, то начну-ка я с них.
Благодаря изменениям, произошедшим в омикроне, он стал взаимодействовать с нашими клетками не только через ACE2-рецептор, но и через дополнительные пути, стал входить в наши клетки немного по-другому. Добавьте к этому то, что дети — наименее вакцинированная часть популяции.
— Он нашел новый ключик к организму человека, а оказалось, что этот ключик лучше подходит к организмам детей?
— Совершенно верно.
Смотрите на это с позиции вируса, абстрагируйтесь от «слез младенцев». Для вируса мы — лишь способ оставить потомство, которое должно заразить следующего человека,
чтобы оставить потомство, и так до бесконечности. Каждая клетка в нашем организме имеет на поверхности специальные белки-рецепторы, которые нужны ей для каких-то ее целей. Вирусы — генетические паразиты, они используют эти белки-рецепторы для входа внутрь клетки, взаимодействуя с ними, как ключ с замком. Конкретно S-белок коронавируса взаимодействует с ACE2-рецептором. Антитела, которые вырабатываются на вакцины, тоже физически связываются с S-белком, причем в том самом месте, где происходит взаимодействие с ACE2-рецептором. Именно поэтому вирус, связанный с антителом, теряет способность заражать клетку.
А теперь представьте, что вы — вирус. Жизнь ваша стала очень плоха, потому что люди научились пользоваться вакцинами. Вы вынуждены изменить свой S-белок, чтобы избежать нейтрализации антителами. Но тогда изменится и ваш способ взаимодействия с клеткой. Омикрон успешен, потому что он «нашел» такое решение. Злая ирония в том, что этот другой способ позволяет заражать детей более эффективно, чем тот, что был через ACE2. Хорошая новость в том, что с новым способом попадания в клетку, возможно, связано менее тяжелое течение заболевания.
— Как может развиваться пандемия дальше?
— Мы можем перейти из эпидемии, инфекционного процесса, который разрастается во времени, в состояние эндемии — процесса, который во времени не меняется. То есть количество зараженных людей будет примерно одинаковым.
— Как при гриппе, например?
— Например — при гриппе, да. Но грипп в каком-то смысле лучше. Он сезонный, он живет на каких-то птицах или свиньях в Юго-Восточной Азии, меняется там, и дважды в год новый вариант «выпрыгивает» и распространяется по миру.
Коронавирус, по всей видимости, сейчас не имеет какого-нибудь естественного резервуара и живет в людях, а значит, он может быть с нами круглый год. Так как иммунитет к нему недолговременный, люди будут болеть, приобретать иммунитет, терять его потихоньку, опять заболевать. Поэтому вирус будет присутствовать все время, количество заболевающих будет постоянно. Но количество смертей при этом может оставаться высоким, бывают эндемические заболевания с высокой летальностью.
— Как вы оцениваете эффективность созданных уже лекарств от коронавируса? Учитывая, что ко многим противовирусным препаратам есть масса вопросов, эти будут работать?
— Сложно сказать, потому что они тоже прошли лишь ограниченные клинические испытания. И молнупиравир, и паксловид в США одобрены FDA (Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов. — Ред.), но молнупиравир получил разрешение в результате голосования экспертов, которое не было единогласным, многие были настроены против. Оба препарата сейчас одобрены только для тяжелых случаев в группе риска и только на самой ранней стадии болезни. Они не поступают в свободную продажу, их получают только по назначению врача. Но к нам это отношения не имеет, у нас нет этих лекарств.
— У нас тоже есть препараты, рекомендуемые против коронавируса…
— Забудьте.
— Учитывая и этот момент, и низкий уровень вакцинации в России, и наше специфическое отношение к ограничениям, какой должна быть противоэпидемическая политика наших властей?
— В идеале она должна основываться на статистических данных, но, я подозреваю, достойных доверия данных у нас не имеет никто, включая «десижнмейкеров». И в этом наша общая трагедия.
Хотя давайте вспомним анекдот брежневских времен о разгильдяйстве. Если общий уровень разгильдяйства у нас привел к тому, что значительное число людей уже переболело, и этим объясняется запредельно высокая смертность в России, тогда можно сказать, что теперь уже все хорошо. Это значит, что в иммунологическом смысле мы больше не «наивны»: пусть у нас недостаточный уровень вакцинации, но большинство переболело, а значит, приобрело иммунность. Другой вопрос, что цена такого способа решения проблемы — сотни тысяч людей, которые могли бы быть живы.
0
22.00
