В конце октября Департамент образования Москвы объявил о завершении процесса объединения столичных школ. Вместо 1500 учебных заведений появилось 750 многофункциональных образовательных комплексов. Аналогичные процессы происходят и в других регионах России. Одни школы (попроще) благодаря слияниям получают новые возможности — другие (продвинутые) теряют смысл своего существования, их учителя, родители детей и сами дети выходят на митинги протеста. Корреспондент «Русского репортера» попыталась разобраться, что приобрели и потеряли в результате реформы столичные школы.
Зачем вообще понадобились эти слияния и поглощения? Официальных версий несколько. Версия первая — банальная экономия. Слияния и поглощения нужны для адекватной оптимизации людских и материальных ресурсов. Недоброжелатели добавляют: а заодно власти освобождают от элитных школ не менее элитные московские квадратные метры. Версия вторая — слияния повышают управляемость: теперь каждый директор подчиняется не чиновнику окружного управления образования города, а напрямую людям из департамента. Да и кадровый состав под предлогом оптимизации можно сильно перетряхнуть.
Наконец, версия третья (и главная) — все это ради изменения общей температуры по больнице в лучшую сторону. Разрыв между очень сильными и очень слабыми школами Москвы действительно слишком велик. Считается, что чем он меньше, тем выше общий уровень образованности населения. Лучших результатов на этом пути добились финны, а в Южной Корее, например, и вовсе каждые несколько лет происходит ротация учителей. Причем официальная формулировка так и звучит: в отдельных школах не должны складываться слишком сильные педагогические коллективы — потому что все дети должны получать равное образование. Нечто подобное произносят и российские реформаторы. Крылатыми стали слова, оброненные главой департамента образования Исааком Калиной: «Какой огурец в хороший рассол ни попадет — маленький, большой, свежий, малосольный, — происходит усреднение, все становятся одинаково хорошими солеными огурцами».
Так или иначе, нынешняя принудительная «коллективизация» образования идет нервно и очень скандально. В постоянно меняющихся правилах игры крайними оказываются директора учебных заведений. Именно их глазами мы решили посмотреть на ситуацию. Далее — три разные истории объединения. Катастрофическая, приемлемая и успешная.
История первая. Конец прекрасной эпохи
«Интеллектуал», школа-интернат для одаренных детей
Тезис о справедливости. Должны существовать сильные школы, основанные на принципе конкурсного отбора учащихся, готовых и способных много учиться. Дело не в элитности, а наоборот, в равенстве для всех: любой ребенок из семьи с любым достатком, если захочет, может поступить в такую школу
«Школы вместо пушек, знания вместо пропаганды!» «Да здасвует абединение школ!» «Бездумное слияние убивает хорошие школы!» На митинг в защиту московского образования Межрегиональный профсоюз «Учитель» и общественность «Интеллектуала» собрали порядка двух тысяч человек. Здесь сразу все: родители, ученики, просто сочувствующие. Со сцены несутся лозунги, вяло подхватываемые толпой смущенных интеллигентов.
Справа пританцовывают на холоде женщины в длинных юбках:
— Да по-разному все эти слияния проходят. Где директор похитрее, там успели договориться, и все нормально.
Противостояние отдельных столичных школьных меньшинств и Департамента образования Москвы перешло в активную фазу в сентябре, когда прибавочные коэффициенты крутым и коррекционным школам все-таки отменили. Пилотная программа, по которой можно увеличить бюджет школы и сохранить ее независимость, уже год как закрыта. С 63 тысячами в год на ученика у продвинутых заведений небольшой выбор: либо сливаться со счастливыми обладателями усредненного финансирования, либо митинговать.
Учителя, ученики и родители «Интеллектуала» воспринимают новую финансовую реальность, реализованную без их согласия, как трагедию и конец прекрасной эпохи. Математик Дмитрий Шноль представляет коллектив в суде, куда был подан иск против незаконного объединения с соседом. Десятиклассники сначала написали письмо президенту, а потом посадили во дворе школы калину — тонкий намек на фамилию главы ненавистного департамента.
«Интеллектуал» в 2003 году основал легендарный педагог Евгений Маркелов по распоряжению все того же Департамента образования Москвы. Здесь набирают талантливых учеников по принципу интеллектуальной селекции: так же, как и СУНЦ — специализированные учебно-научные центры — но в масштабе не всей страны, а только Москвы и Московской области. Школа для нестандартных детей сама вываливается изо всех категорий. Вроде бы элитное учебное заведение, но качество образования не зависит от кармана родителей: изначально школа создавалась и для детей из малообеспеченных семей. Ученики «Интеллектуала» занимаются, как маньяки, с утра до вечера. Для самых далеко живущих и жадных до знаний действует интернат: ребята могут жить здесь как в Хогвартсе. Одни представители педагогического и чиновничьего сообщества критикуют заведенные в школе-интернате порядки как привычку к «хорошей жизни», другие считают, что добровольные занятия по девять часов в день смахивают на коллективное психическое расстройство.
Так или иначе, уникальный маленький оазис создавался в благополучную для школы эпоху Лужкова, когда учебные заведения имели разный статус и разное финансирование. Спустя десять лет осиротевший после смерти Евгения Маркелова и ослабленный этой потерей «Интеллектуал» вынужден противостоять команде реформаторов Собянина, которые в стремлении добиться всеобщего равенства в образовании не очень беспокоятся о судьбе уникального, но дорогостоящего эксперимента по воспитанию элиты.
— Если говорить о социальной справедливости, то ни для кого не секрет, что сдать ЕГЭ или выиграть олимпиаду без репетитора почти невозможно. А услуги репетитора доступны далеко не всем. В нашей школе до 40% учеников — это дети из семей льготных категорий. Мы сейчас поставим их в равные условия с теми, у кого есть достаток. Но такое равенство не означает справедливость, — защищает воспитанников учительница Ольга Погодина.
— Очень часто такие школы, как «Интеллектуал», путают со школами для мажоров, где все сплошь отличники в костюмчиках. У нас совсем не такие дети, и то, что они занимаются в малых группах, вещь вынужденная, — объясняет учитель русского языка и права Всеволод Луховицкий.
«Интеллектуал» — это образовательный рай «для своих». Неистощимый трудовой энтузиазм детей заражает и немного пугает одновременно.
— Ну, бывает легкий вариант расписания вроде шести уроков, а так обычно девять уроков и спецкурс, — почти хвастаются в десятом классе.
— В мире столько всего интересного!
— Например?
— Зоология беспозвоночных, — благоговейно отзывается одна из старшеклассниц.
— Думаете, если бы вас слили с соседней школой, вам бы не удалось заразить тех ребят вашим отношением к учебе?
— Нет. У нас один из важнейших принципов — индивидуальный подход к каждому. Вот пересекаются у меня уроки по профильной химии и физике — если надо будет, мне пойдут навстречу, и где-то я пропущу, а где-то догоню. Когда в школе больше пятисот человек, это становится невозможным, — быстро отвечает десятиклассница Катя.
— А еще у нас специфическая субординация. Мы очень любим и уважаем своих учителей. Они воспринимают нас не как каких-то мелких, которые все равно что думают. Им интересно с нами общаться, — торопится объяснить Аня и пристально держит меня взглядом, чтобы я не отвлекалась.
— У нас в школе нет звонков, эта такая метафора на тему того, что у нас все очень хотят учиться. А представьте, придут дети из другой школы. Они не смогут так. И это совсем не значит, что они плохие! Просто не привыкли, — пожимает плечами Андрей.
В «Интеллектуале» ходят слухи, что гимназия через дорогу «сожительство» тоже особо не поддерживает. Вообще учителя, родители и нынешний директор, судя по всему, молча, а главное, вежливо друг друга не понимают. Тридцатичетырехлетний Юрий Тихорский, вставший у руля школы после смерти Маркелова, одновременно признает собственные административные ошибки и спокойно верит в успешное решение ситуации. А именно — в появление федерального документа, регулирующего положения школ для одаренных детей. Как добросовестный менеджер, нынешний кризис он комментирует очень сдержанно:
— Есть необходимость поискать внебюджетные деньги — ну давайте искать. Есть необходимость присоединения — ну давайте присоединять, поднимать качество образования в соседней школе. Ничего дурного в этом не вижу. Совместными усилиями мы сможем сформулировать миссию. Это мое чисто практическое убеждение, — серьезно говорит он.
— Что будет с философией школы, если вам все-таки придется объединяться?
— Хочу заметить, что процесс объединения всегда длинный и занимает от трех до шести месяцев. Должно быть решение нашей общественности: родителей, учителей. То же самое с другой школой. Необходимо совместно подать заявку в департамент. После этого идет процедура рассмотрения этой заявки и принимается решение о целесообразности или нецелесообразности объединения. Затем начинается длинный путь слияния. Это не так, что бабах! — и посреди учебного года появляются какие-то изменения, — уверен директор.
Юридическое слияние школ с согласия директоров обеих школ, но без ведома управляющих советов произошло через день после нашего разговора.
История вторая. Между кульминацией и хеппи-эндом
Московская школа № 261, обычная районка, поглотила гуманитарную часть элитной школы № 179
Тезис о справедливости. Школы должны предоставлять равные стартовые возможности для всех детей и иметь одинаковые стартовые условия для конкуренции друг с другом
В 261-й школе в режиме реального времени можно наблюдать за тем, как на практике выглядит огуречная гипотеза. Второй год здесь продолжается мирное противостояние двух систем, каждая из которых стремится сохранить себя. Учителя и дети вроде не конфликтуют, но в особой взаимной любви тоже не замечены. Даже учительских в школе две. Особо непримиримые педагоги обходят длинным сторонним путем учительскую новичков.
А на самом деле «продвинутые» и «обычные» подростки на вид ничем не отличаются: «профильные» десятиклассники в ожидании учителя обсуждают комиксы, крепостничество и нулевой конфликт у Чехова, старая гвардия — 11-й класс — ищет ремарки в «Вишневом саде» и критикует современную буржуазию.
Внутри школа — многоэтажная разноцветная субмарина: классы с окошками в дверях похожи на каюты. В рекреациях — теннисный стол, стеллажи с книгами, аквариум. Все, что юной душе угодно.
Капитан этого школьного плавания — Павел Карпов. Ему 43, но выглядит он гораздо моложе: невысокого роста, с мягкими чертами и ребячьими присказками. Он полон идей, спорит о них вслух, как будто пытается быть в своих рассуждениях предельно честным с самим собой. Под действием его стремительного делового обаяния хочется немедленно начать что-то делать. Хотя бы бегать по утрам. Трудовая биография Карпова экзотична примерно также, как внутреннее убранство 261-й школы. Вопреки обычному поступательному карьерному движению (учитель — директор — чиновник) он пришел в школу в чине советника государственной службы 3-го класса, поработав в Министерстве науки и образования. Одного из самых медийных молодых директоров в Москве часто критикуют за лояльную позицию по отношению к нынешнему начальству, что, впрочем, не помешало Карпову за пять лет превратить хилую районку в бодрое учреждение с неплохими показателями.
— Либо ты находишься внутри системы и пытаешься ее настроить, используя для этого все возможности, либо ты постоянно выпрыгиваешь: блин, какие все дураки вокруг, в департаменте злодеи, «Калину-в-отставку!» Но тогда уже насовсем выпрыгивай! — эффектно раздает пинки в воздух директор. — А то ласковое теля двух маток сосет… Ну, если ты видишь, что у тебя школа через год будет дефолтна, надо же, наверное, заранее сверстать бюджет. Жесткое противостояние предполагает, что ты рассматриваешь своих подопечных как жертвенных фигур в надежде на то, что власть не сможет переступить через тяжелые моральные вызовы. Но это же непрофессионально! Попробуйте сначала все сделать в рамках закона. Там очень много возможностей, правда. Только дико тяжело, я бы уже и не взялся, наверно.
— Но если это так непросто, зачем вообще огород городить? Почему система заставляет директора стать гениальным менеджером, способным преодолеть препятствия, которые она сама и создает? А как же его педагогические функции? Получается, что без директора-супергероя обычной школе не выжить?
— Закон требует от людей такого профессионализма, которого де-факто просто нет. Люди хотят тихо, спокойно сидеть на своем месте. Как только тебя чуть-чуть подрезают: все, спасите-помогите, катастрофа! Митинг! Нас убивают!!! — Карпов кричит так, что его, должно быть, слышно во всех соседних кабинетах. — Да не убивают тебя, ты просто работать не умеешь, — разводит он руками. — Что сделал Калина? Он сказал: отбора больше не будет, работайте с теми детьми, какие есть. Все заорали: как это, как мы будем работать? Как хотите, так и работайте — вы учителя или кто? Но чтобы вы были в равных условиях, платить всем буду одинаково: и районке, и вашей углубленной гимназии. У меня здесь было 63 тысячи, а у «Интеллектуала» — 300 тысяч. Скажите мне, как я тут налажу образование, чтобы с ними соизмеряться? Да никак.
— То есть вы за объединение слабых и сильных школ?
— Слияния — это хорошо. Наверное, это имеет какие-то локальные негативные последствия, но я глубоко уверен, что равномерное распределение общих ресурсов, в том числе и качественных педагогов, — это, возможно, единственный путь. «Интеллектуал», гимназии — это школы отбора. Они хотят работать только со сливками и только с теми детьми, за которыми стоят семья, способности, мотивации. Они не хотят работать с детьми, за которыми никого нет. У этих детей, может быть, разрушена семья, им никто не говорил, что нужно учиться, и у них вообще средненькие способности. Эти дети им не интересны. Ими пусть занимается кто-то другой, — Карпов изображает брезгливость, — таких оплачивать надо меньше, чем наших высокоинтеллектуальных… Нет, старую систему оставлять, как есть, нельзя.
— Почему?
— Потому что преобладающая часть школ в Москве — это были… антишколы. В них действовал негласный уговор: учителя детей типа не трогают и ставят хорошие оценки, а дети типа отвечают — ну, ладно, тогда совсем уж буянить мы не будем. Я не знаю, какое это имеет отношение к образованию. Это какая-то ритуальная деятельность. Ну нельзя так к детям относиться. Школы надо было объединять, чтобы найти хотя бы тех лидеров, которые смогли бы взять на себя ответственность и наладить реальное, а не ритуальное образование.
— Мне очень нравится идея равенства и справедливого финансирования. Но, допустим, я мама. Я в дошкольный период вкладываюсь в своего ребенка, он у меня многое успел. Почему бы не дать ему атмосферу, как в «Интеллектуале»? Ведь он в семь лет уже Киплинга сам читает, а в обычной школе его будут учить складывать по слогам слова.
— Откуда у вас эти амбиции? Вот у меня знакомый есть, крутой предприниматель. У него ребенок учится в обычной районной школе. А что, собственно? Нормально? Нормально. Программа есть? Учителя не бьют? Все, учись! Задача ведь учиться. Ну а если есть задача попасть в некоторый закрытый клуб, то вы хотите от образования не качества, а элитарности.
— То есть уровень образования в «Интеллектуале» и обычной районке отличается не сильно?
— Образование не имеет к этому никакого отношения. Это амбиции взрослых. Такое ощущение, что они попали в клуб «Топ-100 людей России». А ты смотришь на этого ребенка — у него столько неврозов! Перешла к нам одна девочка — одаренная и с диким неврозом. Ей тут говорят: о, девочка, ты гений, давай занимайся математикой. А девочка отвечает: идите все на фиг, я буду лепить из глины, — Карпов хватается за голову. — Игры взрослых — они должны где-то за школой оставаться. Не надо самоутверждаться за счет детей.
— Все-таки в чем плюсы объединений?
— В том, что начинается движуха. Люди, которые на протяжении многих лет жили междусобойчиком, вдруг оказываются в условиях, когда к ним приходят и начинают смотреть на их работу. Можно же после этого выстроить приоритеты по-другому! Это возможность заново решить кучу проблем.
— А как у вас объединение идет?
— А у меня пока до конца не получилось.
— Как так?
— Не знаю, — признается Карпов и грустно смотрит в чашку с надписью «Самому лучшему директору». — Я наивно рассчитывал на то, что свет перемен все преобразует. Ничего подобного. Снобизм — он прям идет по каждому.
— Тогда законный вопрос: может, это не такое уж плохое стремление у элитарных школ — остаться собой и ни с кем не объединяться?
— Если просто рассуждать, то каждая школа, конечно, вольна остаться собой. Но это, понимаете, как история с Крымом. Готовы ли вы лично отдавать свои деньги для Крыма? Вот есть «Интеллектуал», он не хочет объединяться, но ему надо дать в пять раз больше денег, чем остальным. Вы готовы платить оброк на «Интеллектуал»? Лично я на Крым — готов, а на «Интеллектуал» — нет.
История третья. Конкуренция — мать порядка
Гимназия №1567, известная хорошая московская школа; год назад здесь произошло слияние с маленькой неукомплектованной школой № 75
Тезис о справедливости. Да какие тут могут быть общие тезисы? Просто необходимо использовать все возможные ресурсы для того, чтобы сделать по-настоящему хорошую школу
Гимназия № 1567 на Кутузовском давно и уверенно стоит на ногах, уровень образования в ней не сильно отличается от того же «Интеллектуала». При этом руководство гимназии принципиально не желает сидеть в своей коробочке, оно решительно настроено на экспансию. Слияние с соседней отстающей 75-й школой здесь восприняли не как неизбежное зло, а как возможность масштабировать свой успешный опыт. Директор Андрей Козлов вообще больше похож на руководителя какой-нибудь крупной высокотехнологичной компании, нежели на затравленного интеллигента.
— Берем район Кутузовский проспект, где беби-бума не ожидается и коммуналки расселены. Как спасти от вымирания две школы по 350 человек в каждой, где учителя не работают на полную ставку? Да объединить их! Поднять педагогу зарплату, обеспечить спокойную творческую жизнь. Имея большие площади и хотя бы несколько классов в параллели, можно думать о профиле. А если ты не глупенький директор, то в одном здании, наверно, сделаешь началку и среднее звено, а в другом — только старшие классы. — Козлов рисует картину слияния с легкостью профи компьютерных стратегий.
В комплексе у гимназии помимо поглощенной 75-й школы есть еще два детских садика.
Управленческие амбиции и личная харизма Козлова оказались настолько убедительными, что соседская школа № 75 — через Кутузовский проспект — находилась под его фактическим управлением уже за год до окончательного объединения.
В педагогической среде на эту тему ходят байки, полные ужаса и восхищения одновременно: «Козлова слили с гиблой районкой, где учатся дети чеченской диаспоры». На самом деле директор слился с ней сам. Ради расширения площадей и возможностей: новое здание — это новые кабинеты, а значит, можно набрать еще сорок пятиклашек. А в перспективе открыть начальную школу, которой в гимназии не было с 1997 года.
— И тогда берегитесь, ребята! — угрожающе качает головой директор в сторону предполагаемых территориальных конкурентов в борьбе за ученика.
— Если бы сделали рейтинг школ, которые не входят в рейтинг, 75-я бы и в этом рейтинге была на последнем месте, — с сочувствием рассказывает про приобретенный актив Козлов. — Да, там у нас был чеченский район в начале 90-х. Мне говорили: ты чего, зачем с ними! А я начинаю общаться — замечательные родители, — пожимает плечами директор, — милейшие дети, дисциплинированные. Может, не очень образованные, но отзывчивые. Как-то у нас в школе было мероприятие, они пришли в гости. Я начинаю двигать столы, ко мне подходят уже бородатые одиннадцатиклассники в спортивных костюмах и басом: «Учитель, отойдите, мы сами все сделаем». А мои смотрели молча.
Контакты учеников пока минимальны: все сидят по своим зданиям. Сейчас активно перемещаются в пространстве только учителя из 1567-й: перебегают туда-сюда Кутузовский проспект, чтобы успеть дать уроки в родной и в новой школе. Но на будущий год эта беготня закончится: старшеклассников и предпрофильные седьмые классы из 75-й директор пересадит.
— Нам просто удалось нормально пообщаться с людьми. Самый серьезный вопрос был — где проводить 1 сентября. В итоге устроили праздник ровно посередине между школами — а это площадь перед панорамой Бородинского сражения. Церемонию вели дети, и знаете, они оказались значительно умнее и деликатнее нас, взрослых.
Одна из дополнительных опций такого объединения — отправить в обычные классы молодых учителей, чтобы перед тем, как взять покладистых профильных детей, они научились работать в обычной школе, где закаляется учительская смекалка.
— Туда пришли сейчас наши выпускники, и дети в них влюбились, — шепотом, чтобы не спугнуть педагогическое чудо, рассказывает Козлов. — Боже мой, говорят, так математика — это, оказывается, интересно и просто! У них уже появились хорошие оценки.
— Есть ли у вас вопросы, которые вы хотели бы задать авторам всех этих преобразований?
— Да не с кем об этом разговаривать. Вопросы часто нет смысла задавать — сам дурак будешь. Но, с другой стороны, школам теперь дана очень большая самостоятельность. Уже давным-давно в топовые школы не приходят и не говорят, что и как делать. Есть закон об образовании, стандарт.
Козлов на мгновение задумывается и продолжает спокойнее:
— Знаете, все равно во главе этого процесса стоит ребенок. Пока ребенок получает больше услуг, с ним будут работать хорошие учителя, у него появится вариативность выбора. Любая движуха — это хорошо.
Новый тип директора
Сергей Косарецкий, директор Центра социально-экономического развития школы ВШЭ
Сейчас даже внутри профессионального сообщества нет дискуссий, которые рассматривали бы более глу-боко плюсы и минусы объединений. Сами возможные сценарии слияний практически не обсуждаются. Модели, программы и технологии, которые могли бы помочь грамотно организовать учебный процесс в этой ситуации, не тиражируются. У нас есть директора, успешные в школах с отобранным контингентом, а есть директора, успешные в неблагополучных школах. При этом образовательных учреждений, где обеспечивают высокое качество при отсутствии первоначального отбора, мало. Коллективов, которые умеют работать с разными детьми, не хватает. Вот высший педагогический пилотаж: ко мне пришли дети разных категорий, и я каждому дал шанс в одной школе. Сегодня будет востребован управленческий опыт таких директоров.
Традиционная модель управления школой уходит в прошлое. Я думаю, директора и учителя это чувствуют и переживают: смогут ли они сохранить себя в новых условиях? В «Интеллектуале» проявилась не столько проблема слияния, сколько изменения, связанные со статусом. С одной стороны, аргументы таких школ очень понятны: у нас более квалифицированные педагоги, они требуют больше денег. У нас более талантливые дети, они требуют большего внимания. Однако ресурсы нужны как для талантливых детей, так и для слабых. И вопрос еще — для кого больше.
98.0
63.00
