Волонтерское движение «Альтернатива» — единственная в России организация, занимающаяся прямым освобождением людей из рабства — трудового, сексуального и разного прочего, причем не только в России, но и в ряде других стран. «Прямое освобождение» означает, что волонтеры часто вызволяют людей сами, своими средствами, не ожидая, пока отреагируют правоохранители. «РР» уже беседовал с лидером движения Олегом Мельниковым (см. «РР» № 4 (443) от 28 февраля 2018 года), а сейчас наш корреспондент сделал репортаж о нескольких недавно освобожденных
Смуглая узбекская женщина Нозима Курбонова рассказывает свою историю сотрудникам волонтерского движения «Альтернатива». У нее очень усталый взгляд. Одета она по-домашнему, но в черное траурное. На темных волосах остались следы давнего обесцвечивания. Нозима не говорит по-русски, беседа идет практически на пальцах, с помощью программы Google-переводчик.
— Гражданский брак, понятно, — обрадовалась своей догадке волонтер «Альтернативы». — Дети есть?
Молчание. Не понимает.
— Уа! Уа! — имитирует детский крик пресс-секретарь движения Юля Силуанова.
— Есть, — закивала женщина.
Языковой барьер свел на нет все попытки получить развернутые ответы, поэтому на следующий день пришлось звать переводчика по имени Азизджон. И вот что удалось выяснить.
В январе Нозима оказалась на плантациях под Самарой — в рабстве. Вообще-то она живет в Узбекистане под Ташкентом в семье мужа Хабиба. У них растет дочка. На земельном участке под одной крышей ютятся четыре семьи, а это сразу 14 родственников.
— Мы с мужем хотели взять отдельный участок по соседству, чтобы построить там дом и отделиться. Очень сложная ситуация, когда несколько семей в одном доме, — транслирует переводчик.
Денег в семье особенно не водилось — сама Нозима работала в теплицах на участке, отправляя на продажу что удавалось вырастить.
И тут ей предложили работу. В России. В прошлом году к ней в гости приехала неблизкая знакомая Шоира. Увидев непростую ситуацию Нозимы, она захотела помочь.
— Шоира объяснила, что мы с ней будем работать в теплицах. Обещала платить на руки 250 долларов в месяц и покрыть все расходы на жилье и питание, — переводит Азизджон.
Нозима и раньше прикидывала, сколько понадобится денег на новый участок земли.
— Три-четыре тысячи долларов. Я рассчитывала, что приеду, буду года два-три работать. А когда соберу эту сумму, сразу уеду. Чтобы купить дом и жить отдельно с мужем. Чтобы не быть обузой.
Как стать рабом
По приезде Нозима сразу же лишилась паспорта. «Подруга» забрала его якобы для миграционного учета, а в итоге попросту отдала работодателю Сергею, владельцу поля под Самарой. Девушка пять месяцев проработала за еду.
— Это классическое трудовое рабство, — объясняет Юля Силуанова. — Возьмем эти теплицы. Некий человек купил землю. Он находит двух узбеков, которые ему говорят: «Ваня джан, мы тебе все сделаем, а ты нам давай деньги», — эмоционально пародирует восточный акцент пресс-секретарь «Альтернативы». — Он им: «О’кей!» И эти два узбека-бригадира по принципу финансовой пирамиды вербуют еще узбеков, привозят их туда же и дальше что хотят с ними делают. Очень часто зарплату не платят, паспорта забирают — это «нормальная» история… А предприниматель начинает получать ренту, при этом может совершенно быть никак не зарегистрирован — просто человек занимается сбытом овощей. На поле сам может и не появляться.
В одноэтажных бараках буквально из фанеры жили около 40 человек, в основном мужчины из Узбекистана. Спустя месяц Нозима не выдержала и попросила мужа приехать. На вопрос, приставал ли к ней кто-нибудь из мужчин, Нозима резко качает головой.
— Нет, там все ребята из одной страны, так что никто не приставал, никаких проблем не было, — объясняет Нозима через переводчика.
Юля ей не верит: «Женщина, когда попадает в эти условия, учитывая, что женщины там в меньшинстве, нередко подвергается сексуальному насилию и домогательствам. Но она ничего не скажет, как ни расспрашивай».
Вскоре приехал Хабиб, и они стали работать вместе — пололи землю от сорняков самодельными мотыгами с сучковатыми черенками. В поле росли капуста и картошка, а в теплицах — огурцы и помидоры.
Спустя два месяца стало понятно, что денег не платят, а Шоира оказалась не заботливой подругой, а вербовщиком соотечественников.
— Когда она выпивала, то начинала угрожать, понтовать, вести себя неподобающе. Говорила, сколько бы я ни работала, она не заплатит и никто мне не поможет... — рассказывает гражданка Узбекистана.
В один из таких дней Шоира побила Нозиму. Чтобы остановить драку, местному бригадиру Сергею пришлось вмешаться.
— Глаз видит нормально, но до сих пор болит, особенно при дневном свете… — жалуется пострадавшая.
И тут муж уехал. Просто увидел, что не получается заработать — и отбыл домой. Денег ему так и не заплатили. Хорошо, что хотя бы оплатили дорогу домой.
Нозима же никак не хотела уезжать без денег. Рассудила, что если они уедут вдвоем, то точно останутся ни с чем.
— В итоге я увидела, что ситуация безвыходная, деньги от Шоиры невозможно получить.
И тут оказалось, что отпускать домой Нозиму никто не собирается.
— Понятие «удерживание» здесь можно трактовать по-разному. По букве закона, если к дереву цепью не привязывали, то и не удерживали. А по сути, она без денег, без паспорта и без знания языка — черт знает где в полях, — объясняет Юля Силуанова.
В итоге через родных в Узбекистане Нозима вышла на правозащитников ташкентского центра «Истикболли Авлод» («Будущее поколение». 16 лет занимается борьбой с торговлей людьми. — «РР»). Те передали обращение российской «Альтернативе», которая и вытащила Нозиму с плантации.
— Мы ее забрали сами, — раскрывает пресс-секретарь «Альтернативы» подробности освобождения женщины. — Это село Спасское черт-те где находится, а точного места она не знала. Мы ее по «локатору» нашли. У сотовых операторов есть услуга, которая помогает определить, где находится человек, по данным о местоположении его телефона. Ты отправляешь человеку СМС-запрос, он тебе отвечает: «Да», и ты можешь запросить его геоданные через оператора.
Нозима написала заявление в полицию, но местные правоохранители не нашли никаких нарушений, даже не выехали на место.
— Если туда придут с проверкой, то по-любому владельца этого поля посадят или выпишут очень крупный штраф, — возмущается Юля. — Ни у кого из тех, кто там находится, нет никаких разрешений на работу.
Паспорт Нозиме вернули в полицейском участке, куда пригласили бригадиров.
«При них она вся такая: “Нет-нет, у меня все хорошо”. Но в итоге уехать согласилась», — говорит представитель «Альтернативы».
Денег Нозиме так и не заплатили.
Зачем нужен хайп
Штаб-квартира «Альтернативы» расположилась в модном лофте фабрики «Красный октябрь» в центре столицы. На стене висит схематичная карта мира с надписью ALTERNATIVE Human Freedom Life (АЛЬТЕРНАТИВА. Человек, Свобода, Жизнь).
Прямо под картой за компьютером сосредоточенно печатает молодой человек в очках с прямоугольной оправой. Ему 28, у него очень серьезное лицо, так что он выглядит старше своих лет. Это бывший работник прокуратуры, а ныне штатный юрист «Альтернативы» Андрей Кулаков.
— Единственное, что мы сейчас можем сделать — и что я сейчас и делаю, — это направить информационные письма (в правоохранительные органы. — «РР») о том, что произошло, при каких обстоятельствах, и что сделала полиция. Это все пойдет в прокуратуру, к начальникам полицейских и губернатору самарскому. Чтобы они впоследствии обратили внимание на действия полиции и дали им оценку по всевозможным параметрам. Возможно, это поможет добиться того, чтобы полиция приехала на место и накрыла тамошних заправил. Потому что, по словам потерпевшей, там еще два десятка человек находятся нелегально, — мерным тоном объясняет Андрей, как будут преследовать похитителей Нозимы.
— Ваши действия приведут к чему-то на практике? Или просто рассмотрят и все?
— Зависит от того, что можно доказать по факту. Видно может быть много чего. Применительно к этой ситуации видно, что есть организация незаконной миграции и использование рабского труда — навскидку. Еще невыплата заработной платы, если у них были трудовые отношения. По факту — были. На что смогут собрать доказательства, за то и привлекут. Но проблема в том, что человек-заявитель сейчас здесь, а завтра свалит домой на родину. И его уже не опросить.
— Полиция заинтересована в этом деле?
— Полиция это обязана делать, — с удивлением смотрит на меня юрист.
— Я понимаю. Но на практике они занимаются вашими делами?
— Если есть правильное заявление, есть хайп, есть надлежащее правовое давление, то да. Но что такое сейчас полиция? Это полукастрированный орган, где не хватает людей, так что у сотрудников очень большие нагрузки. И часто недостаточная квалификация, отсутствие каких-то компетенций, которыми они должны владеть. Поэтому они работают как могут. Зачастую плохо.
Еду я на родину
Нозима молча стоит у окна и пьет черный чай. Перед ней деловито проплывает по Москве-реке теплоход Radisson. На другом берегу виднеется золотистый купол Ильинского храма. А прямо напротив «Красного октября» расположилось посольство Республики Южная Осетия с гордо реющим на ветру национальным флагом.
— Она сейчас чувствует себя свободной? — прошу Азизджона перевести.
— Да. Говорит, чувствую свободу. Но все равно поеду домой. Семья ее зовет: «Ты приезжай, самое главное, чтобы была здорова. А деньги уж мы найдем».
— Чем она планирует заниматься дома?
— Хочет заняться чем-нибудь домашним — работой в теплицах.
— Нозима, ты хочешь вернуться в Россию работать?
— Да, конечно. Если все будет официально, то хочу приехать и работать. Желание есть.
Хуже собаки
Кудрату 44 года. Еще один подзащитный «Альтернативы». Его привезли в штаб-квартиру движения в день, когда Нозиму должны были отправить на родину.
Черные остроносые ботинки, потертая бейсболка с эмблемой Bayern Munich. Русский язык у Кудрата ближе к среднему уровню — беседу поддержать может, но старается говорить короткими фразами.
У него грустный взгляд и немного расстроенный тон. Словно это не его обманули, не заплатив 33 000 рублей, а сам он подвел своего работодателя.
— Ко мне относились хуже собаки.
У Кудрата увлажнились глаза. Он вытирает слезы и сглатывает.
— Я просил его: пожалуйста, отвези меня в больница, мне лечение надо. Он меня не вез. А собак своих он к ветеринару возил. Я бы остался у него работать, если бы он отвез меня в больницу.
В городе Хасавюрт в Дагестане Кудрат проработал три с половиной месяца. Без выходных. По 12 часов в сутки. Бригадир, калмык по имени Арсен, будил в пять утра и гнал на работу. В теплицу площадью с гектар, при температуре, временами доходящей до 40–45 градусов. У владельца поля в вагончиках-бытовках жили шестеро работников-узбеков и местные хасавюртовские ребята. Выращивали помидоры. Опрыскивали их средствами от тараканов и муравьев, убирали листву.
Кудрат достает паспорт, показывает большую фотографию под обложкой. На ней изображен солидный, крепкий мужчина в черном костюме с галстуком. Взгляд уверенный, даже немного грозный.
— В Дагестане я похудел на 12 килограммов за три с половиной месяца. Весил 78, а стал — 66. Через три месяца я начал говорить, что болею, здоровье не позволяет работать, хочу уехать домой. Тогда он начал меня избивать. Когда я говорил, что болею, он говорил: «Ты обманываешь, ты на самом деле не болеешь». Он со многими так делал. Насильно заставляет их работать. Когда от него хотят уйти, говорит: ты якобы мне еще должен. Обращается с людьми как при рабовладельческом строе. А тех, которые убегали, избивал и обратно привозил.
А я смотрю, у меня здоровье все хуже. Cлучилась усталость. Когда не можешь работать. Морально человек износился с работой. Хочешь отдохнуть, прилечь.
Однажды к Кудрату пришел знакомый хозяина и прописал ему какие-то лекарства. Принимать по две таблетки три раза в день. Но они не помогли.
— Когда мы договаривались с хозяином об условиях, я уточнил, что мне надо будет читать молитву. Он дал свое согласие. Пять намазов я успевал делать. Когда восход солнца с утра пораньше, в обеденное время, ближе к вечеру и когда солнце заходит. И потом еще один раз ночью. Минут 10 на это идет. Если бы он не давал возможность совершать молитву, я бы туда не пошел, а устроился бы в другую теплицу.
Когда Кудрату стало совсем невмоготу, он позвонил супруге в Узбекистан с телефона напарника. Тот так боялся хозяина, что сломал после этого свою сим-карту. Чтобы, не дай бог, не узнали, с чьего телефона звонили.
Вскоре приехала полиция с сотрудником «Альтернативы». Забрали только одного Кудрата.
— Остальные побоялись сказать, что тоже хотят уйти, — говорит освобожденный. — Хотя у ребят были дикие условия жизни — и по работе, и по зарплате. Сам представь, если заберут у тебя паспорт и все документы, что у тебя есть, — что ты можешь сделать?
Юля Силуанова объясняет, почему рабы не уходят от своих хозяев.
— Надо понимать, что такое Дагестан. Это сильно пересеченная местность, весьма дикая. Там есть трасса, которая по этим горным аулам проходит. Собственно вдоль этой трассы и располагаются все кирпичные заводы, которых в Дагестане где-то 500–600. Из них только два — официально существующие. Между ними находятся кошары, где живут бараны, которых нужно пасти.
Допустим, ты сбежал. Куда ты пойдешь? С горы не кинешься. Ты выйдешь на трассу. Через 15 минут остановится Мага и предложит помощь. А если ты не согласишься, то он тебе принудительно-добровольно предложит, и ты окажешься в соседней кошаре или на соседнем кирпичном заводе. Оттуда даже просто выйти на трассу так, чтобы тебя никто по пути не затолкал в машину и ты не продолжил свою одиссею со сменой декораций, практически нереально.
К тому же первое, что тебе говорят, — «если убежишь, мы тебя побьем». Вербовщики изначально подбирают «правильный» контингент, который с высокой вероятностью максимум что будет делать — бегать, а не сопротивляться.
В результате хозяин вернул Кудрату только паспорт. Сказал: «Зачем тебе другие документы? С паспортом все будет хорошо».
— Я в Россию впервые на заработки приехал в 2007 году. Работал в Оренбурге на стройке, в Белгороде на птицефабрике, в Самаре. В прошлом году в Дагестан приехал. Но первый раз со мной такое случилось.
На родине Кудрат работал на хлопковом заводе. А еще покупал и перепродавал на базаре орехи.
— Чем планируешь сейчас заниматься?
— Мне нужно поехать домой. Там сделать курс лечения для себя, побыть дома. А сейчас я не могу работать, здоровье не позволяет.
— Ты рассчитываешь вернуться в Россию?
— Я единственный кормилец в семье. Мне нужно как-то встать на ноги, помочь своим детям. У меня два сына и дочка, жена не работает. В Фергане нету работы. Если ты хочешь поехать в Ташкент, столицу — там только через знакомых можно найти хорошую работу. Та же ситуация, что в России и других странах. Поэтому поеду снова в Россию на заработки, если не закроют въезд.
За три с половиной месяца работы хозяин отправил семье Кудрата 300 долларов — примерно 19 тысяч рублей. Хотя и обещал платить каждый месяц по 15 тысяч на руки.
Миграционки просрочены
В аэропорт Шереметьево узбеков сопровождали ответственный в «Альтернативе» за работу с волонтерами Андрей Рагулин и мы с фотографом.
На всякий случай отправились на такси, чтобы не сталкиваться в метро с полицией. Ехали молча. Только обеспокоенный Кудрат не в первый раз сообщил, что у него нет денег на билет.
— За билеты платить не надо. Это общественная организация оплачивает, — успокоил его Андрей. — Вы как прилетите, вас будут встречать с табличкой «МОМ». Встретят и по домам развезут.
Авиабилеты Москва-Ташкент Кудрату и Нозиме оплатила Международная организация по миграции (МОМ) (структурное подразделение ООН. — «РР»).
Машина остановилась напротив терминала F. Теперь освобожденные выглядят более раскованными: слегка заулыбались, начали шутить между собой. Похоже, только теперь они окончательно поверили, что скоро будут дома.
— Главное, их теперь не потерять. А то как разбегутся, — говорит Андрей.
Для Андрея история Нозимы и Кудрата вполне рядовая.
— В организации я с 2014 года. Уже успел и в обмене пленных поучаствовать на Донбассе. В начале августа приступили к работе, с ноября контакты наладили.
— Sorry, sorry, sorry, sorry — we are late! («Простите, мы опаздываем». — «РР».) — спешит на рейс иностранка в леопардовых леггинсах и черной кожаной куртке. Пассажиры у стойки регистрации деликатно расступаются.
— Это багаж? — спрашивает Кудрата сотрудница паспортного контроля с кислым выражением, которым никогда не почтила бы футбольных болельщиков, приехавших на чемпионат мира.
— Нет… да, — кивает замешкавшийся Кудрат.
Пограничный контроль подопечные «Альтернативы» проходили уже без нас. Мы стояли поодаль и наблюдали.
— У них миграционки просрочены. А так все в порядке с документами. Главное, чтобы они догадались их отдать в руки.
Первой пошла Нозима. Она совсем не говорила по-русски, и за нее приходилось опасаться больше всего. Но прошла она легко. Помахала нам и скрылась.
Затем наступила очередь Кудрата. Когда его пропустили в зону вылета, мы с фотографом и Андреем выдохнули. Кудрат обернулся и поднял над головой сцепленные ладони, словно олимпиец. Потом обхватил себя руками за плечи и поклонился. Мы помахали ему в ответ. И он ушел.
Загадочный Мельников
Олег Мельников — основатель и главная движущая сила движения «Альтернатива». По его словам, движение существует в основном на его личные средства: доходы приносят мусоросортировочный завод, завод по производству технических газов, сухого льда, жидкого азота, майнинг-ферма.
У Мельникова необычная траектория жизни: бизнес, протесты 2011–2012 годов, «Антиселигер», ополчение в Донбассе, обмены пленными на Украине и в Сирии; он не скрывает своих политических амбиций. В 2017 году «Альтернатива» на шестом году работы стала более-менее формальной структурой. Существует офис, в котором есть штатные сотрудники.
— Например, юрист Андрей — бывший работник прокуратуры, который перешел к нам, — рассказывает Мельников. — Пресс-секретарь Юля работала в «Спутнике». Соня ведет соцсети. Я с ней познакомился, когда она пришла у меня интервью брать. Надя, наш дизайнер, — это моя сестра. Вера Георгиевна работала в ООН, а потом в ОБСЕ — занималась противодействием торговле людьми. Мы с ней встречались, когда она работала в ОБСЕ, потом я предложил ей помочь нам в плане законопроектов — вывести на международные структуры, что она и сделала прекрасно. Мы выступаем на круглых столах ООН, ОБСЕ, Совета Европы и других организаций безо всяких проблем.
— Как вы начали заниматься освобождением рабов?
— Первый случай был в 2011 году. Тогда мой знакомый сообщил, что его знакомого удерживают в Дагестане, и я ему в этом поверил. Приехали, освободили троих мужчин и девушек. Я думаю, ничего себе — это же сенсация! Рабы в России! Мы написали 30 или 50 пресс-релизов, разослали их по СМИ… И ничего. Никто не взялся за эту тему. В итоге мы просто написали об этом у себя на странице «ВКонтакте», и к нам стали обращаться люди. Ко мне конкретно. Потом была вторая поездка, третья, а потом был громкий случай с гольяновскими рабами. Когда в обычном московском районе Гольяново, в магазине «Продукты», мы нашли казашек, которых насильно удерживали в рабстве и у которых отобрали детей. («РР» писал об этой истории — см. № 48 (277) от 6 декабря 2012 года.) После Гольяново мы для журналистов открыли новое поле.
— Какой случай вам больше всего запомнился?
— Сергей Гайдаш. В 2014 году мужчина из Белоруссии приехал в Москву: у него болела мать, нужна была операция. А у него самого были проблемы с речевым аппаратом, он плохо разговаривал. Поэтому он искал работу с адресом, чтобы прийти в конкретное место — позвонить не мог. Искал работу дворником, мойщиком, еще какие-то варианты, когда не нужно общаться с людьми… Ничего не нашел и жил на вокзале. Когда ему предложили подработать, он обрадовался и согласился. Думал, едет на стройку в олимпийский Сочи, а проснулся после чая с клофелином на кирпичном заводе под Махачкалой. В итоге его полгода там продержали. Когда мы освобождали Сергея, я ему дал позвонить матери. Ответила тетя его. Сказала, что мама не дождалась, умерла… Но тетя была очень рада, что он нашелся. Сказала — его ждут, любят, надеются, что он вернется. Мы вернули его.
А вообще после 2014-го все истории у меня стали сливаться в одну. Просто их совершенно неисчислимое количество.
— Как же выглядит современное рабство в России?
— Трудовое рабство — самое распространенное в России. Во-первых, это мигранты, во-вторых — люди из провинции, которые поехали искать работу в Москву. Они не совсем понимают, как устроены трудовые отношения в столице. Зачастую они собрали последние деньги на билет в надежде найти работу через объявление. Денег на гостиницу у них нет, и они живут на вокзале, пока ищут.
Такие люди очень быстро попадают в поле зрения вербовщиков, которые подходят и предлагают хорошую работу — на юге, допустим, в Сочи, на Каспии… Обещают возможность зарабатывать много, а работать мало. Обеспечить жильем. Предлагают выпить за трудоустройство. А потом человек просыпается где-нибудь на заводе в Дагестане. Уже без документов, которые забрали либо пока тот был в отключке, либо под предлогом оформить трудовой договор. Объявляют мужику: за тебя, мол, заплатили 15 тысяч, надо всего лишь месяц отработать, и тогда тебе вернут документы и отпустят домой. А по истечении месяца сообщают, что он не только не отработал долг, но сумма еще и выросла: его ведь содержали, кормили, одежду давали! И он еще должен отрабатывать. А уйти человек никуда не может. Постоянные угрозы, постоянное запугивание, постоянно этих людей избивают. В какой-то момент их психика просто ломается.
— А что еще кроме трудового рабства?
— Попрошайки, нищенская мафия. Как показала практика работы в Москве, в Нижнем Новгороде, в Санкт-Петербурге, все эти люди делятся на две категории: мошенники и рабы. Человек, который действительно нуждается, не может встать на какую-либо точку и попрошайничать. Каждая точка принадлежит каким-то группировкам, которые за ней следят. С мошенниками все понятно и ясно. Это на их совести, и нам-то в принципе на них наплевать. Но есть те, кого обманули и заставили просить милостыню. Есть группировка молдавских цыган. В отличие от астраханских, которые попрошайничают сами, молдавские поставили этот бизнес на поток. Они находят каких-то людей, которые соглашаются работать по схеме «50 на 50». Или социально незащищенных: инвалида, который остался без попечения, бабушку, которая не может выжить на пенсию — она одна. Ей предлагают работу в Москве, предлагают сидеть с ребенком или убираться в магазине. Обещают зарплату 30 тысяч плюс жилье.
А когда люди сюда приезжают, то оказываются на улице — их заставляют попрошайничать.
— Но Москва — это не горы Кавказа, где до полиции физически тяжело добраться! Почему они не обратятся в полицию?
— ОВД по Таганке завалено такими заявлениями: «Нас привезли, заставляют попрошайничать». Но полиция и следственный комитет не возбуждают уголовные дела по этому поводу только по одной простой причине — как правило, заявители покидают территорию страны, не дожидаясь завершения расследования. В итоге дело сдается в архив, а из-за этого страдает статистика. Да и по факту, когда человек уже пришел в полицию и пишет, что его удерживают — получается, что на текущий момент уже никто не удерживает! К тому же таким людям негде и не на что жить. Украинское посольство восстанавливает документы около месяца. А у полиции нет места, где можно разместить пострадавших от рабства.
— Можете привести конкретный кейс «Альтернативы» с нищенской мафией?
— Жестокий случай, наверное, уже ставший хрестоматийным, произошел с бабушкой из Луганской области. Она проживала в доме престарелых. В юности потеряла зрение. Однажды ей сказали, что в России есть программа, по которой можно попробовать восстановить зрение. А после этого можно будет в России где-то работать. Субсидию якобы дают. В итоге привезли старушку в Москву, зашили ей глаза, и чем больше они гноились, тем больше ей давали денег. Никто не заморачивался по поводу того, как она вообще туда доходит! Все просто откупались от своей совести и кидали деньги. Она пыталась несколько раз обратиться к людям, которые подходили якобы с намерением помочь — спрашивали, не хочет ли она вернуться. Но на деле это была проверка, и после этого ее избивали. Это было в 2013 году. Мы ее вернули назад, но больше ничем не могли ей помочь. Передали всю информацию в наши правоохранительные органы и в молдавские. Но воз и ныне там. Единственное, что могу сказать, — данная группа в России больше не появляется. Мы делаем все возможное, чтобы они не появлялись.
— Преступников удается наказывать как-то?
— «Как-то» — да, по закону — нет. Статья 127.2 («Использование рабского труда». — «РР».) нерабочая совершенно. По ней не прописано, кого и при каких обстоятельствах считать рабами, — она просто есть и есть.
К разговору подключился юрист Андрей Кулаков и выдал развернутую справку не хуже голосового помощника Siri.
— Начиная с 2010-х годов по статье 127.2 до суда дошло 40–50 уголовных дел. Но нужно учитывать, что есть куча статей, которые пересекаются со сферой торговли людьми и использованием рабского труда. Поэтому может быть возбуждено уголовное дело в связи с незаконным лишением свободы (ст. 127), при том что по обстоятельствам дела там имеются признаки торговли людьми (ст. 127.1), признаки использования рабского труда (ст. 127.2). Счет таким уголовным делам идет на десятки тысяч. Просто они квалифицируются по другим статьям.
Проблема есть, однако надлежащей правовой оценки ей не дается. Нужных составов не используют — ни в совокупности, ни по отдельности.
По данным Международной организации труда на конец 2017 года, в современном рабстве в той или иной его форме по всему миру находилось 40,3 миллиона человек. Россия входит в первую десятку стран мира по числу рабов, согласно рейтингу Global Slavery Index 2018. В неволе на территории страны находятся 794 тысячи человек.
Золотые горы Карачаево-Черкесии
Встречаемся в хостеле небольшого городка в Тверской области. Передо мной мужчина с изумленными глазами, покрытый наколками.
Алексей утверждает, что в течение 11 лет был в рабстве в Карачаево-Черкесской республике. 41-летний мужчина родом из Владимирской области, села с говорящим названием Седельниково. Согласно Всероссийской переписи населения, в 2010 году в деревне проживали 13 человек. А в 2002 году — вдвое больше, но это еще с Алексеем.
Он жил с родителями на их пенсию. Мать была парализована, а у отца вторая группа инвалидности. Вдобавок Алексею платили за опекунство. Когда родители умерли, он запил.
— Я на стакане был после материной смерти. Года три, наверное, пил без просыха. Не работал. Так, подколымлю где-нибудь, грядку вскопаю.
Так и продолжалось, пока однажды некий Марат, приезжавший иногда в село, за бутылкой не предложил ему работу.
— Обещал золотые горы, как обычно. «Все нормально будет, ты деньги будешь получать…» Вот и уехали. Он меня всю дорогу подпаивал. Я очнулся у него дома в Карачаево-Черкесии, в ауле Новая Джегута. Документы он сразу взял у меня для сохранности. Сказал: «Никуда у меня не денутся, а то потеряешь». Так я и лишился всех документов.
— Вам за прошедшие 11 лет бывало страшно?
— Не, я уже отбоялся. На меня хоть ружье наставляй, буду на него идти — мне до лампочки. Мы там лошадей от волков отбивали. Один волк вышел, до него было вон как до того куста (на расстоянии около 15 метров. — «РР»). А чего мне страшно может быть? Они на людей не кидаются, это я знаю. Он пошел к соседям, поигрался с барашками, кого пожрал, а кого пометил. Волк их надкусывает, а они еще живые. Но когда ты будешь обратно барашков гнать домой, они ослабнут и отстанут. Он их хватает потом слабых.
— А жалко себя не было?
— Мне не было себя жалко.
— Судя по вашим словам, вас все устраивало.
— Мне домой хотелось. Потому что я не вылез бы. Я эту Карачаево-Черкесию видеть уже не могу!
Поездка на заработки затянулась.
— Я ставил водопровод, фасовал кули цемента, работал на стройке, пас домашний скот в горах, коров доил, сыр делал. Траву собирал — чабрец, душицу, зверобой — у каждой своя цена, у сушеной.
Работу Алексею находил Марат.
— Вам платили на стройке?
— Не-а. Наживался он на мне как хочет. Мы там строили дом с нуля. Шло 500 рублей в сутки, но я их уже не считал. Я знал, что он забирает эти деньги. Нет, питание на нашу бригаду было… Мы сами ходили за продуктами.
Выстрел в ногу
— Ты знаешь, что у меня с ногой? — Алексей показывает правую ступню со шрамом на щиколотке. — Она у меня прострелена, кровообращения нет в этой ноге. Один палец вон живой, остальных вообще не чувствую.
— Как это произошло?
— Один карачаевец захотел припугнуть меня. Я его на три буквы послал накануне, он обиду затаил. Ружье взял — 12-й калибр. А там заместо дроби ракетница осветительная. Он не хотел в ногу, хотел рядом, чтобы ракетница загорелась. А загорелась она у меня в ноге сквозь кирзовый сапог…
— Вас отвезли в больницу?
— Да в какую больницу! Кто будет светиться с ружьем? Сразу менты… А тот человек, который меня подстрелил, — у него сыновья при погонах, оружие принадлежит младшему сыну. У них погоны сразу слетят.
Алексей резко проводит рукой по плечу, словно отряхивается.
— Зашили наживую, как на свинье. Пришел ветеринар какой-то, молодой — у него даже руки тряслись. Еле зашил. Швы расползлись, и дырка неровная. И рану он не чистил особо.
В рабстве у мецената
В этот момент в истории появляется, как утверждает сам Алексей, последний его хозяин — местный конезаводчик, депутат Народного Собрания КЧР от «Единой России» Хасан Салпагаров. Понятно, что свидетельство одного Алексея не может служить доказательством, поэтому мы обратились за комментарием к самому Салпагарову.
— Такого человека, как Алексей, я лично не знаю. Но если вы изучили мою биографию, я тут помогаю многим людям. Многим людям, в том числе, как оказалось, и этому Алексею, я помогал когда-то… Скорее всего, это должен быть он, потому что он пишет (на странице «Альтернативы» в социальной сети. — «РР»), что получил огнестрельное ранение. Когда ко мне обратились люди — рассказали, что нужна помощь человеку, которому где-то прострелили ногу и не повезли в больницу, — я послал своих помощников. Они поехали, нашли этого парня, привезли в больницу, обработали рану, купили одежду. Помогли как могли.
«Дефицит волков не повод ценить шакалов», — таков статус на странице Салпагарова «ВКонтакте». Он уважаемый человек в регионе, возглавляет «Карачаевское племенное хозяйство», которое занимается восстановлением знаменитой породы карачаевской лошади. Чего стоит только его жеребец Карагез, который появился в известном турецком телесериале «Великолепный век»: по сюжету султан Сулейман дарит этого прекрасного коня своей возлюбленной Хюррем.
— Карагеза я знаю. Его в Турцию отправили. Это наш конь был, я на нем тоже ездил, — утверждает Алексей.
В одном из репортажей СМИ 2015 года о детище Хасана, где, между прочим, декларируется, что «интересы государства важнее личной выгоды», в кадр попал Алексей, который кормил лошадей в конюшне. Он утверждает, что на тот момент бесплатно работал на нового хозяина, выгонял табун пастись в горы.
— Алексей утверждает, что вместе с конюхом Маратом Темрезовым работал у вас, — обращаюсь я к Хасану.
— Да, работал у меня Марат Темрезов.
— А Алексей? Он утверждает, что устроился к вам на работу.
— Нет-нет-нет, я вот тут спрашивал своих, нет.
По словам Салпагарова, пастух для табуна фактически не нужен.
— У меня табун 500 голов, и кобыл пасут жеребцы, а не люди. Люди не нужны практически. У меня есть человек, который раз в месяц объезжает, посчитает примерно, все ли на месте — и этого достаточно.
Так что если следственные органы заинтересуются делом, есть одна зацепка — Марат Темрезов.
Кавказский пленник
— Кто такой раб, по-вашему? — обращаюсь к Алексею.
— Да черт его знает. Работай и не мешай. Любую работу. Рабочая сила. Безотказная.
А куда деваться?
— Вы пробовали сбежать от Хасана?
— С конюшни не убежишь, найдут. Я даже не пытался, знал, что поймают и вернут. Люди не знают, что там за условия, думают, что могут уйти. Ха! Как будто это так легко. До первого поста. Без документов — до первого мента. А он тебя продаст, обменяет на барашка за 10 тысяч. Мы, русские, стоим 10 тыщ! И поехал в рабство в другое место. В ущелье будешь работать, скот пасти пешком, без коня. А там выход — одна тропа по горам, и то на коне. Пешком оттуда не вылезешь.
— А от прежних хозяев пробовали сбежать?
— Пытался, пытался, а что толку? Все равно возвращали. Даже в полицию обращался в Джигуте. А там все подкупные. Они как братья. Сделали вид, как будто взяли заявление. Марата вызвали. А он с полицейским обнялся: «Салам-салам». И мне говорит: «Леха, ты чего сидишь? Пошли домой».
— У вас есть близкие люди?
— Есть, брат Владимир. Двойняшки, у нас 15 минут с ним разница. Я сам интернатовский. Это как детский дом, мы там учились, а домой ездили на выходные. Мать не справлялась, нас было четверо братьев. В интернате мы были вдвоем с Владимиром.
— Он искал вас?
— Конечно, он и в розыск подавал. Но через год меня с розыска сняли, когда я вышел на связь, обзавелся телефоном.
— Если тебя нашли, почему же не вытащили-то?
— Не знаю… — Алексей хмурится.
Про Алексея сотрудникам «Альтернативы» рассказали два карачаевских раба, которых они освободили чуть ранее. 6 мая один из членов организации Алексей Никитин вышел на связь «ВКонтакте» с пребывающим в рабстве пастухом. После месяца подготовки и переписки другой «альтернативец», Андрей Рагулин, просто приехал в Карачаево-Черкесию за Алексеем, посадил его в машину, пока хозяев поблизости не было, и увез в Москву.
— Что вы собираетесь теперь делать?
— Домой поеду, дом надо делать отцовский. Брат говорит, там все нормально, только маленько надо крышу починить и окна… Мне брат поможет и друзья помогут. Но у меня денег нет. Мне главное взять деньги у Хасана. Я уже заработал за три с половиной гола больше пол-лимона, считай по 12 тыщ в месяц!
— Ты сейчас ощущаешь себя свободным?
— Еще не отошел.
Спустя месяц после освобождения Алексей вернулся в родную деревню, где встретился с братом после 11 лет рабства. Увидел заброшенный отцовский дом с резными деревянными окнами, прохудившейся крышей, но с печкой и целыми стенами. Восстановить можно. В конце июля Алексей получил новый паспорт.
0
63.00
