ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Окт. 25, 2019

— Сегодня соловьевская «Асса» и ваша «Игла» воспринимаются как две части дилогии. Да и вышли эти ленты на экраны подряд. Кто на кого влиял: Соловьев, ваш педагог в ВГИКе, или вы на него?

— Эти картины снимались одна за другой в 1987 году. Я не видел материал «Ассы», а Сергей Соловьев не видел материал «Иглы». Первый раз он посмотрел мою картину, когда она была уже закончена. Что касается взаимовлияний, думаю, это два разных взгляда на одну субкультуру — извне и изнутри. На вгиковской сцене я ставил учебные этюды, они шли под записи питерских рок-музыкантов. Соловьев заинтересовался этой музыкой. Я принес ему гору кассет с записями «Зоопарка», «Аквариума», «Кино». Особенно ему понравился «Аквариум».

Потом я снял «Йя-Хху». Соловьев тщательно отсматривал материал, с первых кадров до окончательной сборки, и проникся новой для него эстетикой. Думаю, финальной сцены в «Ассе» с Цоем не было бы без «Йя-Ххи». Во всяком случае в сценарии Сергея Ливнева «Здравствуй, мальчик Бананан» она не была прописана и появилась уже на стадии производства. Цой даже в шутку называл ее «вставным зубом». Но эта сцена поставила в фильме важную смысловую точку. Да и сам фильм стал переломным в творчестве Соловьева. После него он стал снимать другое кино.

Соловьев, конечно, тоже на меня влиял. Он гениальный педагог: не навязывает студенту свои взгляды на кино, а пытается вытащить из него внутреннего режиссера, отшелушив все безвкусное и бездарное. Параллельно с нами занимался театральный режиссер Анатолий Васильев. Благодаря двум таким титанам мы быстро нашли свой стиль и путь. Все студенты нашей мастерской начали снимать еще до окончания ВГИКа. Ту же «Иглу» я снял после третьего курса, приехав на каникулы в Алма-Ату и согласившись взяться за остановленный студией проект. Мне предложили спасти его в рамках оставшейся сметы. Я выдвинул три условия: в главных ролях будут заняты непрофессиональные актеры, оператором будет мой брат, тоже студент ВГИКа, за мной остается право на вольную трактовку сценария. Худсовет принял условия.

— А Цой легко согласился сниматься в «Игле»?

— Он не считал себя актером, да и не был им. Еще во время подготовки к фильму «Йя-Хха» (который, к слову, многие считают документальным, а на самом деле это игровое кино, снятое под документ) он говорил, что не хочет и не умеет играть. А я его убеждал, что он и не должен лицедействовать, его задача — быть самим собой в предлагаемых обстоятельствах. Виктор в то время смотрел много фильмов с Брюсом Ли, сам три года занимался восточными единоборствами. Я ему объяснял, что Брюс на экране не играет, а всегда остается собой. И драки, в которых он участвует, естественны для него. Это не трюки на камеру, он просто умеет это делать. Цой врубился, и дело у нас пошло на лад.

По этой же системе органичного для них существования в кадре работали и другие набранные мною исполнители: переводчик и музыкант Петр Мамонов, для которого это была первая роль в кино, студент режиссерского факультета ВГИКа Александр Баширов, архитектор по образованию и друг группы «Кино» Марина Смирнова...

— Вы понимали в то время, что снимаете культовый фильм?

— Даже сомнения не было в этом. Были сомнения, что картину примут в Госкино. Куда более безобидные ленты лежали тогда на полке, а в «Игле» какие-то городские задворки, убогие подъезды, высохшее Аральское море. Среди героев — тунеядцы, бандиты и наркоманы, их играют непрофессиональные актеры, в том числе Цой и Мамонов, которые еще фигурировали в черных списках. Трудно было поверить, что картину примут. Но я про себя решил, что не уступлю ни одного кадра. Пусть лучше кладут фильм на полку. Тогда по всей стране набирала силу сеть самиздата, через которую распространялись аудиокассеты подпольных рок-групп. Мы думали в эту сеть запустить на VHS и наш фильм.

— Все это делало проблематичным запрет фильма?

— Время было такое, чиновники оказались деморализованы. Раньше боялись что-либо разрешать, а в перестроечные годы ситуация перевернулась: стало опасным что-либо запрещать. В итоге вскоре после Берлинале «Игла» с первой прокатной категорией вышла на экраны СССР. Народ повсеместно повалил на фильм — «Игла» стала одним из лидеров проката, уступив только «Интердевочке». А Цой, по опросу журнала «Советский экран», был назван лучшим актером 1989 года, с большим отрывом обойдя корифеев советского кино.

— Каким человеком был Цой вне съемочной площадки?

— Он был закрытым для чужих людей. Посторонним мог показаться равнодушным, даже заносчивым, этакой неприступной стеной. Незнакомцу из Виктора слова вытянуть было невозможно. А среди своих он был открытый, веселый. Мы постоянно хохотали с ним на съемочной площадке и вне ее. Он умел подстраиваться под характер, настроение близких ему людей.

Каждую свободную минуту я видел его с наушниками. Он слушал не только композиции близких ему по духу представителей питерского рока или мелодии лучших западных музыкантов, но и, скажем, совсем не близкие ему песни «Ласкового мая». Пытался понять секрет их популярности. Цой успел написать около сотни песен. Они все живы и сегодня, их можно услышать и на концертных площадках, и в подворотнях. Прекрасный мелодист, Цой говорил, что пишет музыку, которая должна быть понятна любому и может быть воспроизведена любым, кто умеет играть на гитаре. В сочетании с неординарными, метафоричными текстами это и создало особый стиль, феномен Цоя.

— Помимо прочего, он создал свой стиль и в одежде. Он всегда был одет в черное?

— Это был и его, и мой стиль, и стиль наших фильмов. Я не дальтоник — наслаждаюсь буйством красок у импрессионистов, но сам люблю черный и белый, черно-белое кино. Черное для меня — сплав всех цветов. И мы с Виктором не сговариваясь сошлись в этом. Оттого он и снимался в наших фильмах в черном. Когда была премьера «Иглы» в Америке, Виктор уже вырвался из кочегарки, гастролировал по стране, был при деньгах. С удовольствием ходил по магазинам, покупал одежду. В один из дней мы приобрели ему красивый кожаный плащ. А назавтра ему еще больше приглянулся другой плащ. Он взял и его. И один плащ тут же подарил мне. «Представляешь, — говорил, — выйдем из самолета в Москве, как инопланетяне: оба в черных плащах до пят, оба с черными волосами, будет красиво». Прошло уже 30 лет, а я до сих пор берегу подарок Цоя.

— У вас были планы работать с Цоем дальше? Снять, к примеру, «Иглу-2»?

— Для нас это была уже отработанная история. Между собой шутили: если продолжение «Иглы» будет, то картина начнется с кадра в операционной, где персонаж Петра Мамонова (он хирург) зашивает героя Цоя и вкалывает ему морфий, чтобы подсадить на иглу. Но всерьез идею снять продолжение «Иглы» мы не рассматривали. При этом работали вместе над другими проектами. Например, фильм «Дети солнца» — своеобразный ремейк «Семи самураев» — был уже в подготовительном периоде. Плотно сотрудничали с американским продюсером Эдом Прессманом и писателем Уильямом Гибсоном — отцом киберпанка, впоследствии вдохновителем «Матрицы». Готовили сценарий антиутопии о гражданской войне в СССР. Держали про запас историю о стилягах Алма-Аты. Смерть Цоя перечеркнула эти планы.

— Боюсь спрашивать: тяжело пережили смерть друга?

— Знаете, во взрослой жизни я почти не плакал. Первый раз это случилось после известия о смерти Виктора. Я сразу закрыл проект «Дети солнца». Возобновил его по настоянию инвесторов через год траура с другой группой и с другим названием: фильм в итоге стал «Диким Востоком». Потом я уехал за границу, занялся продюсерскими проектами, интернетом, но это уже другая история.

— Как вы относитесь к тому, что вокруг имени и творчества Цоя в последние годы возник кинобум? Недавно вышел фильм «Лето» Кирилла Серебренникова, на очереди еще две ленты про Цоя. Не было ли у вас желания самому снять кино о своем друге?

— Мне не раз предлагали это. Говорили: кто, как не ты, ты же его хорошо знал. Именно потому, что я хорошо знал Цоя, никогда не возьмусь за фильм о нем. Мы были с Виктором слишком близки — и творчески, и чисто по-человечески, а между режиссером и героем байопика должна быть некая дистанция, иначе ты рискуешь свести актера в могилу претензиями за его неспособность перевоплотиться в Цоя. Эта дистанция, кстати, деликатно соблюдена у Серебренникова. Он и не пытается делать вид, что на экране реальные Цой, Майк, а выстраивает некую параллельную реальность, создает свой мир, преисполненный любви и благодарности тем людям и той музыке, которую они оставили нам.

Про фильм Алексея Рыбина, который в свое время был в первом составе группы «Кино» в качестве гитариста, а сейчас стал режиссером, я ничего не знаю. Что касается картины, которую снимает Алексей Учитель, то многие, в том числе и я, негативно относятся к этой идее. История про гроб с телом Цоя, который везут в Ленинград, не кажется мне образцом хорошего вкуса. Я предлагал Учителю подумать о фильме с любым другим сюжетом, который получил бы легитимность от самых близких к Виктору людей. Но Учитель этим советам не внял и продолжает снимать картину, несмотря на то что правообладатели запрещают ему использовать их имена и музыку Цоя. А кому сегодня интересен анонимный полнометражный социальный ролик про ДТП с летальным исходом?