Поселок Чернухино, пригород Дебальцева, в течение многих месяцев оставался на линии разграничения, но не был территорией войны. В декабре мы с украинскими волонтерами, которые отвезли гуманитарную помощь в «ЛНР», возвращались из Луганска в Славянск и заехали в Чернухино по «технической причине» — не получалось вырулить на дебальцевскую трассу, потому что был заминирован мост.
В Зоринске, на последнем блокпосту самопровозглашенной «ЛНР», с нами разговаривали по-украински. Это, конечно, была своего рода ирония, но на мове бойцы говорили чисто, видно было, что они из этих краев. Зато на первом же блокпосту в Чернухине бойцы 128-й Киевской бригады общались с украинскими волонтерами и российским журналистом только на русском. Такая вот странная, перевернутая война.
Навстречу нам шли дети: в школе как раз закончились занятия. Тогда казалось, что люди жили в Чернухина как-то буднично, спокойно и как будто ничего не опасались.
Но уже в феврале развернулись боевые действия за Дебальцево, а Чернухино оказалось ключевым населенным пунктом для взятия плацдарма украинской армии с северного направления. Возле Чернухина смыкаются две главные трассы, обеспечивающие коммуникации украинских силовиков с основными силами.
Бои шли не только на подступах к Чернухину и на блокпостах, но и в самом поселке. И сепаратисты, и силовики использовали дома местных жителей как оборонительные объекты, как точки временной дислокации, для эвакуации раненых. По этим секторам активно работала артиллерия. Поэтому домов там больше нет. Если бы я приехала в Чернухино впервые, может, и не догадалась бы, что они были. Там, где бегали дети, стоит подбитый танк.
По дороге машину «военной комендатуры ЛНР» останавливают местные жители. Просят убрать неразорвавшуюся мину, которая торчит прямо из проезжей части. Такого «добра» вокруг много. И на дороге, и во дворах. Одна мина прилетела в колодец, и месяц люди брали воду из заминированного источника, пока боеприпас не вытащили сотрудники каких-то служб «ЛНР».
В Чернухино из Луганска привезли гуманитарную помощь. Раздают овсянку и хлеб, на всех их не хватает, хотя большая часть из семи тысяч жителей поселка уехала или была эвакуирована в предыдущие полтора месяца. Кроме еды, бывает, привозят из Луганска доски и строительную пленку — заклеивать выбитые окна.
На соседней улице возле руины стоит с палочкой в руках Иван Александрович. Он так и живет на том месте, где раньше был его дом. Ни он, ни соседи не знают, оказывается, что в нескольких сотнях метров от них, на центральной улице у магазина раздают гуманитарку. Централизованной системы оповещения нет. Иван Александрович голодает уже вторые сутки, а раньше питался тем, что давали соседи. До центральной улицы он добраться не может, у него отсутствует половина ноги, а одна рука не работает после инсульта. Боец «ЛНР» с позывным «Прапор» отвозит Ивана Александровича на машине, но к тому времени гуманитарка уже вся роздана. «Прапор» на свои деньги покупает три булки хлеба и отвозит старика обратно.
В конце улицы расположена железнодорожная станция. Вагоны насквозь прострелены, на одном из них написано крупными буквами «128 бригада». В поле — брошенные украинские позиции. Видно, что отступали в спешке. Кругом разбросаны личные вещи, детские рисунки, консервация, мед в банках, сало. В блиндажах осталась много «Молитвенников воина», выпущенных Киевским патриархатом.
Несколько самоходных артиллерийских установок (САУ) стоят на своих местах, рядом на приколе БМП и танк. На месте недавней дислокации САУ, которые украинские военные смогли забрать, в ямах-компонирах остались приготовленные снаряды, а позади — горы отстрелянных гильз.
По полю бродят местные жители, подбирают себе вещи, еду. Какие-то казаки распиливают газосваркой нерабочую военную технику на куски. Нетрудно догадаться, куда и зачем они повезут куски металла. Цветмет тут один из немногих ликвидных товаров.
— Казаков тоже можно понять, — объясняет мне один из бойцов «ЛНР», — они с начала войны ни одной зарплаты не получили.
Мне объясняют, что те САУ, танки и БМП, которые подлежат восстановлению, никто растаскивать на запчасти не будет. Тем более что любой объект может быть заминирован, и перемещаться по бывшим позициям ВСУ нужно очень осторожно.
Сотрудники «военной комендатуры Чернухино» сообщают, что в нескольких домах найдены тела погибших мирных граждан. На заборе одного из таких домов написано «Живут люди». Но это уже неправда. Пенсионерка тетя Валя погибла 6 февраля. Начался обстрел, она закрывали двери своего дома, когда во двор прилетел снаряд. Тело пролежало на пороге четыре дня, потом соседи оттащили его в воронку от снаряда, накрыли двумя коврами, и чуть присыпали землей, чтобы собаки не растащили.
Но голодные, худые собаки роют ямы, пытаясь подлезть под ковер. «Комендатура» созванивается с моргом, но там нет свободных машин.
В другом доме «собачья» проблема решена вот как: тело бабушки присыпано землей и сверху накрыто тяжелой чугунной ванной. На днях нашлась дочь погибшей, сказала, что похоронит мать по-человечески. А вот обгоревший труп женщины под бетонной плитой у магазина пока остается неопознанным.
В другие дворы на этой же улице возвращается жизнь, снова бегают дети. При этом часть поселка уцелела, но люди почему-то не спешат помогать землякам. Если такие случаи и есть, то они единичные. Пословица «моя хата с краю» здесь читается буквально: за краем нет уже и хат.
Зато моментально рождаются слухи. «В Чернухине нашли массовое захоронение гражданских». Через полчаса гражданские превращаются в «погибших украинских солдат», но когда задаешь людям, распространяющим такие слухи, прямые вопросы, оказывается, что «массовое захоронение» — это прикрытый ковром труп тети Вали.
На территории Чернухина находится тюрьма. Местные жители рассказывают, как «каратели и фашисты» издевались над заключенными, устраивая «сафари». Откуда такая информация? Один сосед рассказал, другой передал. Едем в тюрьму. «Комендатуру» встречает Киреев Геннадий Юрьевич. Он исполняет обязанности начальника тюрьмы. В подчинении у него осталась только Елена Александровна Гонцова, остальные сбежали, с руководством во главе. Впрочем, и «контингент» сократился до шести человек, хотя тюрьма рассчитана на 1200 мест.
Спрашиваю у Киреева про издевательства и про «сафари». Вот как было на самом деле:
— Да просто стену пробило, когда артобстрел был, и заключенные побежали в сторону позиций нацгвардии. Возможно, несколько человек и застрелили. Но сам я ни трупов, ни захоронений не видел.
Экскурсия по тюрьме: училище, бараки, производственный цех. Заходим в пекарню. Возле большой дровяной печи стоит ванна, в которой замешено тесто, его взвешивает и раскладывает по формам Сергей. Он осужденный. Сидеть еще два с половиной года.
— Я осужден за наркотики, — рассказывает Сергей. — В последнее время нас сидело не так уж и много, около четырехсот человек. Часть убежала, когда начались обстрелы, осталось около трехсот. Потом их тоже забрали. О том, что началась война, мы узнали, когда в Чернухине начали стрелять. Тут говорили: пусть кто угодно победит, лишь бы не стреляли. Я не знаю, как люди жили при украинцах в Чернухине, но тесть говорит, что гуманитарки при ополченцах стали давать даже больше.
Хлеб испекут и раздадут бесплатно чернухинцам. Олег и Сергей, два других пекаря, имеют статус «освобожденных». По украинскому законодательству это такой переходный этап между зэком и свободным человеком, на время которого осужденный переводится из тюрьмы в колонию-поселение. Она тут, сразу за тюрьмой.
— Мы жили вон в тех домах, — говорит Олег, — но потом, когда пришла нацгвардия, нас перевели назад в тюрьму, а в наших домах расположились бойцы. Оттуда потом и летели снаряды. Нацгвардия сюда заезжала, но над нами не издевались, а честно говоря, даже помогали, продукты возили. Первый раз снаряд попал в свинарник, тут было пять штук свиней. Я тогда спрятал своих людей в подвал.
Олег спускает нас в подвал, где укрывались от обстрелов «поселенцы» и работники столовой. В углу — буржуйка, по стенам — несколько полок с консервацией.
— Это помидоры из наших тюремных теплиц, мы сами закрывали, но в этот раз пересолили. Вот тут мы и жили, пока «градина» не прилетела сюда. Один человек получил сильное ранение в голову, его забрали в другую тюрьму.
Сверху, в стене под потолком, действительно торчит болванка от «Града».
— Потом я перевел людей в холодильники, без света, в полной темноте, в холодильной камере мы и жили, 15 человек, — продолжает Олег. — На сегодня нас осталось четыре «поселенца» и два осужденных.
Кто-то из сопровождающих рассказывает, что священник тюремной церкви был арестован, кем и при какой власти, никто сказать не может. Еще один «поселенец» показывает производство. В чернухинской тюрьме изготавливались бетонные блоки, металлические арки для шахт. На воротах при входе в производственные цеха написано от руки: «Собственность МВД ЛНР». Машины вывозят из этих цехов металлические арки, но никто не говорит куда.
— Наше руководство держалось до последнего. Но когда «Грады» полетели, они и сбежали, — рассказывает Сергей-хлебопек. — Вот тут проломило забор, отсюда начали осужденные вылезать. Там выход, свобода. Потом прошел слух: тех, кто через эту дырку тикал, отводили в яр и расстреливали. Но это никого уже не пугало, тикали и днем и ночью. Первый заместитель тюрьмы убежал последним, я слыхал, что он в розыске на территории Украины, что-то с нацгвардией не поделил.
Сергей из Харькова, осужден за грабеж: украли из машины навигатор. Осужден был на два с половиной года. Сейчас он сам не знает, что делать: у кого его личное дело, паспорт и от кого он будет получать справку об освобождении. В Харькове у него мама, и единственное, чего он хотел бы, — увидеть ее.
Хлеб испекся. Жители Чернухина уже собрались перед тюрьмой, ждут. Сергей и Олег разламывают одну буханку, только что вытащенную из печи, и дают попробовать. Хлеб действительно очень вкусный.
Вот так тюрьма строгого режима превратилась в пекарню, где заключенные и два сотрудника работают вместе и едят за одним столом.
56.0
22.00
