В сентябре Венецианский кинофестиваль покажет в главном конкурсе фильм Андрея Кончаловского "Дорогие товарищи!". В нем детально, в почти документальной манере воспроизведена трагедия 1962 года в Новочеркасске, где снайперы расстреляли демонстрацию доведенных до отчаяния рабочих местного электровозостроительного завода.
Юлия Высоцкая играет партийную даму, убежденную коммунистку, которая, попав в крайне драматические обстоятельства, испытывает катастрофический душевный слом. В преддверии венецианской премьеры мы беседуем с создателем фильма.
Никакие замыслы не возникают случайно. Почему вы решили обратиться к событиям 60-х годов в Новочеркасске?
Андрей Кончаловский: Причинно-следственные связи намного запутанней и случайней, чем логические, поэтому не надо пытаться притянуть появление фильма к чему-то конкретному и сиюминутному. Тема новочеркасского расстрела занимает меня уже лет десять. Тем более что Юля (Юлия Высоцкая, исполнительница главной роли и супруга режиссера. - В.К.) родом из Новочеркасска, у нее основа казацкая и дед, вообрази, по фамилии Мелехов! Понемногу собирал материал, это долгий процесс. Так было и с фильмом о Микеланджело. Материал о Сергее Рахманинове собираю уже очень много лет, и он обрел за эти годы совсем другую высоту, наводит на другой уровень размышлений. Ведь можно одну и ту же историю рассказать очень по-разному. Например: у пацана отца убили, убийца женился на его матери. Пацан стал бандитом и застрелил убийцу отца. Можно и вот так рассказать эту историю. Но это "Гамлет"! Посмотрел как-то фильм Олега Погодина "Дом" - там есть интересный анализ казацкой семьи, и это меня зацепило. Я подумал: многие из живших тогда партработников, "коммуняк", как их теперь пренебрежительно зовут, в основе были очень чистыми людьми. Искренне верили в реалистичность коммунистической мечты, в возможность построения справедливого общества. Эта убежденность мне показалась очень интересной - так появился характер, который играет Юля. Возник абрис жанра, родственного трагедии. Потому что героиня уже понимала двойственность своего существования. И при этом оправдывала его, потому что была честна перед собой. В этой честности перед собой - спасение. И я решил проанализировать такой человеческий характер, поставив его в эти исторические обстоятельства.
Я бы сказал, что вы сняли свою "Юность Максима" - фильм о созревании революционного сознания. Но, в отличие от картины Козинцева и Трауберга, сознания обреченного, тупикового: беличье колесо, когда все снова и снова возвращается к одной точке: "Сталина на вас нет!". При этом фильм амбивалентен и открывает простор для интерпретаций в зависимости от убеждений смотрящего. Сталинист может разделить веру героини в "великого кормчего". А я чувствую в этом вашу горечь...
Андрей Кончаловский: Конечно! Потому что и наша жизнь амбивалентна. Нет виноватых! Это все жертвы. Я фактически продолжаю тему "Рая", именно там окончательно сформировалась идея "Дорогих товарищей!". В "Рае" герой - аристократ и убежденный нацист - зеркальное отражение той идеологии.
Я стараюсь снимать картины на вечные темы... А все параллели с текущей реальностью каждый зритель проводит и толкует по-своему
У вас важное место занимают кадры из фильма Александрова "Весна" с духоподъемным "Весенним маршем" Дунаевского. Он звучит и на финальных титрах, перекликаясь с гимном СССР, который нас встречает вместо увертюры. Я люблю и фильм Александрова и марш Дунаевского и не считаю их пропагандой - они выражают важную часть реальных умонастроений "весны человечества", как писал цитируемый там Маяковский. Когда этим маршем завершается трагедия "Дорогих товарищей", в этом есть и горечь и одновременно некий странный, зыбкий, иррациональный свет.
Андрей Кончаловский: Это все та же амбивалентность. По слову Чехова, в жизни все перемешано: прекрасное с уродливым, умное с глупым, звериное с ангельским. Я тоже люблю этот марш, тем более что текст к нему написал мой отец и часто его напевал. Понимаешь, фильм ведь сочиняешь не с начала - он рождается от какого-то вдруг возникшего образа. Я представил себе сцену в машине, когда героиня, убедившись, что ее дочь мертва, срывающимся голосом поет этот марш: "Товарищ, товарищ, в труде и в бою..." Вот она, невероятная сила амбивалентности. Когда этот марш становится спасением от смерти. Я сказал Юле, что она будет петь этот марш, и она усомнилась: "Не понимаю, почему!" - "Я тоже не знаю, почему", - признал я, но это и было то маленькое зерно, из которого вырос кристалл.
Меня эта сцена поразила трагизмом и емкостью - в ней идеально отразилось время. Одновременно страшное и прекрасное - на разрыв души. Непримиримые внутренние противоречия огромного сообщества разных, но во многом единых людей. Вы и прежде снимали об особенностях русского мышления, о силах, которые колышутся в душах, но не находят выхода: в "Сибириаде", в "Романсе о влюбленных", где романтический порыв опрокидывался в прозу реальности, в процессах, которые произошли с Асей Клячиной в перерыве между "Хромоножкой" и "Курочкой Рябой". Что, эта вечная упертость носом в стенку - особенность национального сознания?
Андрей Кончаловский: Жизнь сама по себе безвыходна...
Ну почему - мир продолжает двигаться. Это мы все время возвращаемся к давно скомпрометировавшим себя идеям.
Андрей Кончаловский: Возвращение к антикапиталистическим настроениям абсолютно неизбежно, в этом смысле я - латентный марксист. Другой вопрос, в какой форме будет осуществляться насилие государства над человеком, чтобы подавить его алчность, индивидуализм, жажду власти. Но если этого не делать, мы приходим к империализму. Любое общество - подавление одного класса другим. Мы прошли через драматичный, но чрезвычайно важный исторический опыт, который дал стране мощный толчок. Не случайно даже Кисинджер сожалел о гибели Советского Союза. Другой вопрос, что у нас, выросших в СССР, возникла к нему идиосинкразия и по-прежнему доминирует фантомное преклонение перед Западом. Когда тебе двадцать лет, джинсы, рок-н-ролл, Camel становятся символами свободы: что хочу, то и делаю! И все сверху донизу думали, что если мы сейчас с Западом обнимемся, у нас станет как там. Но из этих иллюзий вырос наш жуткий средневековый капитализм феодального типа. Масса оказалась неспособной создать гражданское общество, и страна стала добычей наиболее предприимчивых людей - из них и образовались олигархи. Русский капитализм сразу стал монополией. Что самое важное в зрелом капитализме? Буржуазия, средний класс, финансовые вложения которого и обусловливают его политическую независимость. А в русском варианте капитализма для него места нет.
Но ориентация на Запад - не порождение советских времен: Толстой большую часть "Войны и мира" написал по-французски... Слияние в Западом давно волнует русское общество, эта идея - одна из его корневых традиций.
Андрей Кончаловский: Но тогда вспомним, скажем, пессимизм Чехова. Если глубже вслушаться в "Трех сестер" или "Вишневый сад", можно увидеть логику чеховского позитивизма. Вершинин в "Трех сестрах" говорит героиням: таких, как вы, в городе только три, но придет время - все будут жить по-вашему. Иными словами, европеизация русского дворянского класса должна распространиться вниз. Лопахин хочет разбить вишневый сад на участки и продать дачникам, дачники займутся хозяйством - будет расти буржуазия. Трофимов его осекает: ничего из этого не получится! Почему? Да потому, что смешать воду с маслом невозможно. Чехов как врач хорошо знал русское крестьянство, этих самых мужиков, которые, по слову Астрова, скучны, грубы, грязны, но и интеллигенция истерична и бесплодна - это же все приговор идее европеизации России! Идея Лопахина двигала Лениным, но ничего не вышло. Потому что немыслимо было смешать интеллигентную часть русских, ориентированную на Европу, с огромным большинством неграмотного крестьянства, для которого злейший враг - кулак. Не Столыпин, не власть - кулак! У нас не возникла буржуазия, поэтому наш путь к социализму был в основе правильным и важным, но преждевременным. Хотя тем не менее в итоге возник новый тип русских, они уже были поголовно грамотными, рванула вперед наука, был реальный прогресс в образовании, в индустрии. А с этими качествами уже можно строить социализм новой формы , с государственным капиталом, с реальным равноправием. Социализм, где государство будет контролировать средства производства. Это моя надежда.
Неслыханная простота
История на глазах ускоряется: вы начинали фильм в одной ситуации, я его сегодня смотрю в совершенно другой. В контексте новейших событий картина приобрела неожиданную актуальность, даже злободневность. Что это, предвидение художника, почувствовали флюиды времени?
Андрей Кончаловский: Это, конечно, случайность. Злободневность для меня то, что следует неписаным законам небес. А мы их не исполняем, но сами создаем законы писаные, потом их много раз переписываем. Поэтому я стараюсь снимать картины на вечные темы: смысл жизни, есть в душе Бог или его нет, что болит у древа жизни... И в размышлениях о человеческой сущности хочу подняться на определенный уровень. А все параллели с текущей реальностью каждый зритель и проводит и толкует по-своему. Если фильм как-то с ней коррелируется, в принципе хорошо, но в этом всегда есть опасность уйти в то самое злободневное, значительно более мелкое и преходящее. Мне в картине важнее, что типичная советская женщина, убежденная коммунистка, троцкистка, которая приветствует расстрел "врагов народа", вдруг падает на колени, запершись в туалете, и молится. Это же не о сегодняшнем дне, это о всех временах.
Тогда многие искренне верили в реалистичность коммунистической мечты, в возможность построения справедливого общества
Я воспринимаю эту сцену как нечто иррациональное. Если это не метафора, то такое решение ограничивает круг сочувствующих: молитву героини не разделят миллионы атеистов России, у них та же моральная система ценностей, но другой, более реалистичный способ реагировать на невзгоды.
Андрей Кончаловский: Героиня - типичная русская женщина, в ней подсознательно живет иррациональное, живет вера. Я однажды был в церкви, давно, при Советах. Религия осуждалась, при входе стояли дружинники и у всех молодых спрашивали документы. Но у меня был студенческий билет ВГИКа, и я сказал, что иду выбирать типажи для кино. Стою в церкви, рядом какой-то старикашка. Он посмотрел на меня и говорит: "У меня и Ленин, и Христос вот здесь!" - и показывает на сердце. Это Россия!
У вас были картины экспрессивные, но столь эмоционально накаленной не припомню. Что работа над этим фильмом дала вам как художнику и человеку?
Андрей Кончаловский: Для меня каждая новая работа - поиск языка. Я со времен "Белых ночей почтальона Алексея Тряпицына" стремлюсь понять, что такое кинематограф. Пройдя через увлечение Феллини, Бергманом, Куросавой, великими кинематографистами, теперь пытаюсь понять, каким минимумом неподвижных кадров можно убедительно рассказать историю. Ведь каждый кадр может иметь особую цену. Это примерно как тысяча долларов долларовыми бумажками или одной купюрой: вроде бы одно и то же, но есть разница в ценности каждой бумажки. Так же с кадрами: чем больше кадров, тем меньше ценность. Задача - чтобы каждый кадр двигал сюжет вперед. И этот отбор - сегодня самое интересное для меня в профессии режиссера кино. Как говорил мой дед Пётр Петрович Кончаловский, живопись - это положить верный свет на верное место. Поэтому отбор делаю жесткий - и того, что снимаю, и того, что оставляю в картине. Принцип, который использую, отличается от того, как я снимал когда-то. Я не вижу кадр, вообще не смотрю в камеру. Организую действие и снимаю его одновременно с разных точек, как правило, длинными кусками. Долго готовлюсь и быстро снимаю. В результате у меня в картинах теперь очень мало кадров. Это может быть никому не заметно, потому что если все сделано правильно, никто из зрителей об этом не думает. Помнишь: "Нельзя не впасть к концу, как в ересь, в неслыханную простоту..." - Борис Пастернак.
Вы сумели несовершенства старой кинотехники обратить в сильный художественный прием. "Дорогие товарищи!" сражают с первого кадра - едва заслышишь этот забытый уже плоский звук с черно-белого экрана старого формата 4:3... Потом уже возникают долби и прочие радости современного кино, но стартуете вы очень мощно.
Андрей Кончаловский: Сегодня, несмотря на все доступные кино средства выразительности, самое ускользающее, уходящее качество кинематографа - это чувство эпохи. Ты смотришь эти сериалы типа "Медичи", "Борджиа" или даже что-нибудь из времен оттепели - никакой эпохи там нет совсем. Режиссеры ее не чувствуют, и это как отсутствие абсолютного слуха у музыканта. Я эпоху пытался передать уже в "Первом учителе", и потом в каждой картине старался донести ее запах, ритм, фактуру, ощущения. Без этого я бы не смог сделать, например, картину о Микеланджело. То же самое в "Дорогих товарищах!" Чувство эпохи - это уже лица персонажей, советские лица, совсем другие, чем теперь. Советская среда - не только в реквизите, она разлита в воздухе кадра, в его атмосфере. И очень грустно бывает смотреть фильмы про революцию, про дореволюционную Россию - как вилкой по стеклу: все фальшь, нет запаха времени. А он очень важен и в кино и в театре. Я сейчас заканчиваю сценарий большого сериала, который пока называется "Герои и выродки революции", он охватывает отрезок с 1904 по 1924 год. И если удастся мне передать этот запах эпохи: бородатые мужики на улицах, немое кино, другая энергетика, иррациональность в каждом кадре, зритель будет кожей чувствовать то давно отлетевшее время. Это должно в зрителя входить на подсознательном уровне.
Из этих иллюзий вырос наш жуткий средневековый капитализм феодального типа. Он сразу стал монополией
В "Дорогих товарищах!" это и произошло: время передано безукоризненно. Я в нем жил когда-то, его помню - и вот оно, рядом, совершенно живое. Это требует больших усилий от постановочной группы.
Андрей Кончаловский: Это не только усилия, это прежде всего культура. Художников-постановщиков, операторов... Это база кинематографа, но в современном кино она почти разрушена.
Премьера в Венеции 7 сентября. А когда в России?
Андрей Кончаловский: Надеюсь, 7 ноября или немного позже, мы ждем точную дату от дистрибьюторов.
Что с задуманным вами проектом "Карантин по-русски"?
Андрей Кончаловский: Это документальный фильм, который основан на селфи, снятых разными людьми в карантине. Еще раньше я сделал и другую документальную картину, которая должна выйти в октябре этого года, - Homo sperans, "Человек неунывающий". Это своего рода мозаика российской современной жизни, ее фрагменты, выхваченные из разных точек страны от Сибири до Кубани. Несколько новелл о том, как живут русские люди, и в чем причина этого их неунывания. Для меня эта картина - в какой-то степени каденция на тему "Белых ночей почтальона Алексея Тряпицына", только в центре уже не один персонаж, а восемь человек, раскиданных по огромной стране. Надеюсь, тебе понравится. В развитие этого опыта и задуман документальный проект "Карантин по-русски". Здесь та же проблема - отбор: надо взять характеры наиболее типичные и в то же время наиболее интересные. Думаю, через год мы этот фильм закончим.
0
48.00
