Всмотримся в этот еще не прояснившийся процесс с разных сторон и начнем с обвинения, типичного, например, для украинской блогосферы, но встречающегося и за ее пределами. Суть обвинения примерно в том, что Россия, русская глубинка, — это «сплошная вата и алкашня», а уж на этом фоне мы-то (например, украинцы) всяко поприличнее будем. Обвинение, конечно, пустое, но указывающее на некоторую сокрытую от обвинителей истину — сокрытую, в частности, ввиду резкого когнитивного диссонанса, который она вызывает. Почему же эта «сплошная алкашня» и «бестолковщина» сохранила ядерный паритет и не собирается преклонять колена перед Госдепом, как это сделали куда более благополучные нации? Почему она остается одной из ведущих космических держав, реализует впечатляющие инфраструктурные проекты и уже без всякого сомнения восстанавливает свое присутствие в Арктике, Антарктиде и во всех пяти океанах, да и по уровню ВВП превосходит добровольно принявшую вассальную зависимость Украину, мягко говоря, не настроенную бросать деньги на ветер?
Мы видим поддержание дорогостоящих структур суверенитета нередко вопреки текущему благосостоянию — но мы видим также, что эта стратегия опирается на консенсус имперского народа. Чем шире и устойчивее этот консенсус, тем прочнее имперская сборка. Вопрос, однако, в степени достоверности такого имперского самочувствия — на фоне прогрессирующего жлобства верхушки среднего класса. Кто они, эти подкупленные нигилисты, выступающие от имени мировой прогрессивной общественности и пользующиеся ее прикрытием? Они, являющиеся источником пополнения элиты — увы, замутненным источником, — не везде и не всегда берут верх. С именем всегда проблема, ибо точное имя есть существенная часть решения вопроса. Они представляют собой странное сочетание — интеллигенты-обыватели, сокращенно — и. о. Данное сокращение им очень подходит, ведь они исполняют обязанности радикальной интеллигенции и арт-пролетариата в условиях отсутствия реальных претендентов.
Попробуем опустить зонд в их среду, во внутренний мир этого офисного планктона и послушаем их монолог или, скорее, вялую перекличку, лишь отчасти совпадающую с речевкой, придуманной самозваными цивилизаторами. В перекличке чаще всего встречаются следующие максимы:
— нас принимают за своих в цивилизованной Европе, что очень и очень важно, ведь мы, в сущности, такие же. И это повод для гордости, ведь вокруг далеко не все такие белые и пушистые;
— вокруг нас есть и «пролы», и гопники, и ватники, — но они нам не друзья, не родные, не подумайте чего. Нам, прогрессивным и законопослушным, куда ближе настоящие европейцы… как жаль, что они морщатся. Но это пройдет, это потому, что мы ходим по одним улицам с ватниками. Ничего, скоро мы будем ходить по другим улицам.
— мы сочтем своим лишь то, что будет одобрено Европой и мировой прогрессивной общественностью.
И далее монолог-перекличка уходит в неразборчивое бормотание. Но в нем, тем не менее, можно найти немало любопытного — например, наивную уверенность в том, что благополучие общества в целом и в самом деле определяется обширностью офисного планктона, а также в том, что лучшие, естественно, находятся на нашей стороне, а не на стороне этих недочеловеков. И если власть отстаивает их интересы, то исключительно по причине коррумпированности, глупости и, так сказать, врожденных преступных наклонностей.
И еще любопытна искренняя уверенность всех обывателей, что, случись господину выбирать между ними — понимающими, прогрессивными (пусть даже при этом завистливыми и трусоватыми) — и «ватниками», а также прочими «живущими на улице Ленина, так что их зарубает время от времени», как поет Федор Чистяков, господин непременно сделает выбор в нашу пользу. Отсюда проистекает и некая солидарность подмигивания: уж мы-то, разумный планктон всех стран, поймем друг друга. Уж, по крайней мере, в страхе и презрении к тем местам, где преобладают дикорастущие сорта…
***
И вот вдруг, без предварительного оповещения, российская действительность начала меняться с точки зрения «расстановки лучших — меняться в духе восстанавливающейся имперской сборки. И куда делись эти кабинетные генералы 1990-х, управленцы хозвойск, лучшим представителем которых был генерал из «Особенностей национальной охоты» в исполнении Булдакова? Они, конечно, на своих местах, но уже не на чужих и перестали быть репрезентативной выборкой. Просто появились другие офицеры, устремленные на линию огня, на передовую, где бы эта передовая ни проходила: в Новороссии, в Сирии, там, где испытываются новые крылатые ракеты. Они стремятся туда в соответствии с выстраивающимся естественным порядком.
Авторитеты офисного планктона (и. о. интеллигенции) испытывают тихий ужас перед непонятной для них мотивацией: зачем безусловно вменяемые, амбициозные люди идут туда, куда никакой зловещий Путин их не посылает? И почему столь же естественным порядком вернулось глубокое уважение к их подвигам? Страшно сказать, но эти подвиги прикрытия и самопожертвования (не слишком-то и афишируемые) превзошли по своему резонансу подвиги Pussy Riot и художника Павленского!
И то, что эта признанность неподдельна, больше всего и пугает совокупную «це-Европу», независимо от того, живут ли ее подданные в Киеве, в Москве или в русском зарубежье. Причина проста, и состоит она в том, что жертвенный порядок вещей всегда был, есть и будет скандалом для обывателей — хотя это слишком общая причина и в каждом срезе современности она имеет свои, порой не похожие друг на друга особенности.
Но вот я смотрю на курсантов, идущих и строем, и так, поодиночке, и с девушками. Я живу в Петербурге, рядом располагаются целых три военных училища, и я хорошо помню сцены десяти-пятнадцатилетней давности — как уныло ходило эти курсанты-солдатики, служивые, а прочие горожане воспринимали их как подневольных людей, которым приходится тянуть нелегкую лямку. «Может, им, бедолагам, больше некуда деваться?» — так думали тогда и во многом были правы. Но теперь не то. Я знаю, что за последние годы конкурс в военные училища возрос в разы, и я вижу, что теперь это строгие юноши, как выразился в свое время Юрий Олеша. И совсем не стремятся они избежать линии огня — скорее, они знают, что будут там рано или поздно. И совсем не потому, что тебя насильно отправит туда Путин или следующий лидер приходящей в себя, набирающей силу страны, — и, похоже, девушки, которые с ними, тоже знают это.
Похоже — тому все больше свидетельств, — вновь меняется такая важная настройка цивилизации, как совокупный эротический выбор женщины. Девушки нашей страны снова начинают выбирать воинов и тех, в ком живет душа воина. И это очень важно потому, что одной из причин гибели перезревшей советской империи и последующей трагедии 1990-х было то, что русские красавицы, праправнучки Натали Ростовой и Грушеньки, бросили поэтов и воинов, перестали дарить им благосклонность. Бросили и ушли — сначала к барыгам, а потом к нефтесосам. Именно это разрушило жертвенный порядок вещей, без которого не может существовать никакая империя.
И вот они возвращают воинам свой выбор — и будут вознаграждены любовью, и даст бог, не разделят участь женщин целого континента, который заселили племена Кончиты Вурст, захватившие все командные морально-идеологические высоты и заставившие аборигенов, некогда построивших великую цивилизацию, молчать в тряпочку и подчиняться программе денатурации. Не подчинившихся ожидает поражение в правах, причисление к лику варваров, ватников, недоумков и фашистов.
Даст бог, такого не случится в России, ибо на наших глазах восстанавливается жертвенный порядок вещей, и это значит: империя на подъеме. Сословие воинов формируется на наших глазах, в него приходят и из столиц, и из маленьких городков, и с гор Кавказа. Да, в целом провинциальные города и вправду остаются пока зоной запустения, это к ним в первую очередь относятся пренебрежительные ярлыки «совок», «Рашка», «быдло», «вата» — и как гордится внутренняя це-Европа, что уж они-то, по крайней мере, не принадлежат к столь презренной Рашке, а принадлежат — страшно сказать — к цивилизованному человечеству… Кстати, в связи с этой популярной, закрепившейся кричалкой («Украина — це Европа!») напрашивается классификация различных «Европ» c использованием символов A, B, C. При некотором размышлении получается примерно следующее.
1. А-Европа. Это ныне поверженный континент, собственно потомки великих аборигенов, создавших западную (фаустовскую) цивилизацию. Они еще недавно несли бремя белого человека по всему миру — не донесли, уронили на полдороги. A-Европа сохраняет много сентиментальности вековой давности, включая приверженность человеческому естеству, она все еще остается самой многочисленной Европой, но ее защитники практически не представлены в системе оппозиционных, но рукопожатых партий. То есть в политической элите. К счастью, сейчас, на наших глазах, она, кажется, приходит в движение.
2. B-Европа. Это как раз победившие племена Кончиты Вурст. О них сказано достаточно, понятно, что сегодня они и правят бал на континенте.
3. С- Европа (це-Европа). Это те, кто хочет попасть в А-Европу, — для чего, однако, нужно получить предварительное разрешение у руководства B-Европы. Вот почему они и скачут на майданах и строчат в соцсетях. А также соревнуются друг с другом: кто больше ненавидит Рашку и презирает совок. То есть, по сути, это обыкновенное жлобье, которое в условиях остывающей вселенной (социальной вселенной) может более или менее успешно выдавать себя за прогрессивное человечество.
***
Вот такая примерно получается классификация. Но вернемся в маленькие городки, туда, где наши сограждане ютятся в ветхом жилье и травятся боярышником. Из таких же примерно городков на соседней Украине те, кому удается вырваться, едут на Запад собирать клубнику и мыть машины — и порой закрепляются около рабочего места (значит, жизнь удалась). В России же те, кому удалось вырваться из этого морока, часто выбирают путь войны.
И тогда они оказываются за штурвалами стратегических бомбардировщиков, в спецназе, среди персонала пусковых шахт — и нисколько не испытывают неприязни к своей глухомани, напротив, защищая Россию, они готовы защитить и свою конкретную Тьмутаракань. Они, эти воины, как раз так понимают свой долг: не вписаться в офисный планктон, чтобы потом спокойно пристроить туда и своих детей, а выйти в первых рядах на линию огня и занять там свое место. Если озвучить смутное сообщение, которое это сословие пытается передать всему миру, включая и це-Европу, получится примерно следующее: «Вы, конечно, можете злорадствовать, показывать на нас пальцем или крутить им у виска — мы своих позиций не сдадим. Мы без колебаний приведем в действие доверенное нам оружие, именно во имя тех самых неказистых, пьющих настойку боярышника и упорно называющих вещи своими именами, игнорируя цензурный кодекс политкорректности. Так что вы лучше оставьте их в покое, они не нуждаются в вашей смеси презрения и просвещения».
Очевидный когнитивный диссонанс для взаимно-рукопожатых це-европейцев состоит в некой непостижимости: как можно подвергать себя риску, по сути, совершать настоящий подвиг служения ради этих? Это кем же нужно быть? Но именно ради «этих» и идет служение, ибо таков жертвенный ход вещей, его суть. И сто, и двести, и триста лет назад было так же: так поступали лучшие.
Можно использовать хороший поясняющий термин — граничары. Так называлось добровольно выдвигающееся на границы сербское воинство, их девизом, собственно, и были великие слова: пусть лучшие умрут первыми. Таков в действительности принцип любой жизнеспособной империи, и касается он не только воинов. Если ты доказал свое превосходство ближайшему окружению (то есть можешь больше других) — как воин, как инок, как физик-ядерщик, — не жди, пока тебя окружат почетом и выплатят денежный эквивалент, не соглашайся на минимализм. Замахнись на большее, иди в граничары и брось вызов ненавидящим твою страну просто потому, что она не лезет ни в какие мерки. Вот и будь на стороне безмерности и не позволяй никому чужому тронуть ни одного из малых сих — будь залогом их гордости. Такая мотивация практически непонятна и недостоверна в условиях остывающей социальной вселенной, но она восстанавливается сама собой, когда идет спонтанная имперская сборка.
Наряду с воинами линию огня выбирают и интеллектуалы, и они принимают на себя добровольное обязательство по защите рубежей, находя доводы и слова в защиту достоинства малых сих, в защиту имперского народа, в каком бы бедственном положении тот ни находился. Физики, полярники, геологи, даже математики не слишком-то спешат встать на сторону планктона, нередко доказывая делом, выбором своей позиции, в чем состоит долг лучших. Объяснить такой выбор прагматически нелегко, можно лишь заметить, что если в экзистенциальном измерении отсутствует жертвенное начало, то нет никаких оснований для добровольного выдвижения на линию огня. Иерархия как целое может удерживаться лишь в том случае, если жертвенное начало выражено и захватывает души, хотя бы некоторые из них.
***
Мотивация лучших отчасти поясняется христианской теологией. Бог нисходит в мир, чтобы взять под защиту каждого из малых сих; все смертные, наделенные бессмертной душой, сколь бы неприметной ни была их жизнь, представлены в Боге, и за них тоже, если не в первую очередь, Мессия готов взойти на Голгофу. И он есть Господь наш, поскольку самопожертвование важнее для него, чем выслушивание ангельского хора, непрерывно поющего «Славься!» И Шехина (София), излияние божественного присутствия, должна дойти до самых краев непросветленной материи, не отвлекаясь ни на какое «Славься!». Следует совершить работу духа, максимизировать его присутствие, что означает упорно пробираться до самых глубин, изо всех сил удерживая свое иное.
Бытие империи и даже способ существования признанной, настоящей элиты неизбежно в той или иной мере следует данному принципу. Ты как демиург должен удерживать и обустраивать какой-нибудь из миров малых сих — из сложения подобных усилий в коллективную демиургию и возникает империя. Если подобная иерархия спонтанно устанавливается, народ непременно возвращает жертвенный резонанс в минуту опасности, как бы он ни был угнетен в экономическом смысле. Ибо если лучшие вышли на линию огня, имперский народ проявляет свою глубинную максиму воли, всю степень самоотверженности, какие бы подарки ни обещали ему завоеватели или коллаборационисты. Как выяснилось сегодня, поддерживает народ своих лучших и в гибридной войне. При этом за пределами чрезвычайного режима государственности народ, скорее всего, вновь переходит к беспечности, безалаберности и «непристроенности». Что ж, произведение духа создается в собственном времени и не может быть растянуто на все время вообще. Время великих свершений не в состоянии длиться постоянно.
Но восстановленная жертвенная практика (ход вещей), в свою очередь, создает устройство для приема сверхдальнего зова, для прямого подключения к трансцендентному. Это зов истории, зов космоса и теллурический зов всей Земли как планеты, теперь он оказывается принимаемым и действенным, теперь, когда собран жертвенный контур. До этого зов трансцендентного был всего лишь кимвалом бряцающим и водопадом шумящим. И тут важно добавить, что в случае империи сверхдальняя связь является не прихотью, а своего рода необходимостью: если она не установлена, если цель державы сформулирована, например, как «неуклонный рост благосостояния» или «догнать и перегнать Португалию по уровню ВВП», если совсем не востребованы полярники, космонавты, геологи и боевые пловцы спецсил, то ничего не выйдет и с благосостоянием: непременно начнется внутренняя распря, которая помешает решению даже самых скромных задач. И наоборот, империя, чьи знамена выдвинуты в космос, может попутно решить и задачу роста благополучия и уж точно дать шанс высшей востребованности каждому из подданных.
Это также означает, что империя никак не поместится в курятник служебного государства. Она должна существовать на просторе, где открыты все выходы в трансцендентное. С другой стороны, воспрепятствовать имперскому выбору народа совсем не так легко. Если Зов услышан и сборка началась, даже отчаянные вопли «негодяев без последнего прибежища» и саботаж элиты безвременья не может остановить начавшееся движение и развоплотить империю на подъеме. Даже монополизация всех больших СМИ активистами офисного планктона, когда лучшие, совершившие свой выбор не слышат ничего, кроме проклятий, не в состоянии предотвратить жертвенное выдвижение на линию огня. А уж если возникает и интеллектуальная поддержка, конкурс в отряды космонавтов будет уверенно расти.
Опять-таки, внутренний имперский консенсус лучше всего устанавливается там, где затронуты вопросы престижа и статуса. В случае России выполнение исторической миссии, сам факт присутствия на орбите, в Антарктиде и в океанских глубинах (и уверенность в том, что наша субмарина непременно всплывет там, где надо, и в нужный момент) будет способствовать сплоченности страны в большей степени, чем любые конкретные социальные завоевания трудящихся.
0
120.00
