ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Дек. 9, 2022

— Как выбрали первый позывной?

— Я родился на берегу Каспийского моря, в Дагестане, поэтому выбрал себе тот позывной, — рассказывает майор Энвер Набиев. — Он необычный, быстро запоминается. На моем направлении все слышали о нем, но в лицо меня мало кто знал. Нередко, когда знакомился с новыми людьми, они начинали рассказывать мне про бойца с этим позывным, про его дерзкие вылазки и неуязвимость. Я соглашался: «Да, молодец», но представляться не торопился. Слишком много к моему позывному было внимания, в том числе и со стороны противника. Потом в целях безопасности меня попросили сменить позывной. Потому что меня уже начали специально выслеживать, назначили награду за мое уничтожение.

Энвер делится, что сам родился в Каспийске, а родители и весь их род — из высокогорного села, расположенного у основания горы Цорцин.

— Моя бабушка — мать-героиня, у нее 12 детей, у меня 47 двоюродных братьев, а родной — только один братишка. Родители много работали, папа у меня — военный строитель, мама — технолог. Я много времени проводил во дворе.

Однажды к ребятне, которая устроила потасовку, подошел сосед. Взяв Энвера за руку, сказал: «Приходи завтра в 8 утра в секцию бокса, там можно сколько угодно размахивать кулаками, бить и показывать свою сноровку».

— Это был заслуженный тренер по боксу, гордость и слава спортивного Каспийска Николай Иванович Ердыгин. На долгие годы он стал моим наставником. Я начал заниматься боксом, будучи третьеклассником. Вскоре в секции бокса оказался весь наш двор. Отец особенно радовался, когда я начал выигрывать первые юношеские соревнования.

Еще в школьные годы на спортивных турнирах Энвер понял: когда страшно — это хорошо.

— Когда ты слишком в себе уверен, соперник попадается слабый, ты его недооцениваешь, страха меньше или его нет вообще, это может привести к печальным последствиям. А страх — это хорошо, это инстинкт самосохранения. Главное — не дать ему побороть себя.

Энвер участвовал в международных турнирах, брал призы на всероссийских соревнованиях. Стал кандидатом в мастера спорта по боксу. Самые памятные для него поединки — те, что сначала проигрывал, а в конце удавалось одерживать победу.

— Тяжелые бои больше запоминаются, благодаря им ты становишься более опытным, получаешь закалку.

Школу Энвер оканчивал в Чечне, в Ханкале.

— Отец строил там в военном городке школу. Я стал в 2004 году одним из первых ее выпускников. Уровень знаний у меня был хороший, «троек» в аттестате не было. Но первые две попытки поступить в вуз мне не удались.

На вступительных экзаменах в Калининградском пограничном институте ФСБ была десятибалльная система. Энвер сдал 6 экзаменов, получил по английскому языку 9 баллов, по математике — 9,5, а по русскому языку только 4. В итоге не прошел по конкурсу.

— Поступал в Военный инженерно-технический университет в Санкт-Петербурге. Срезался на кроссе в три километра. Накануне, играя в футбол, упал, получил травму, повредил ногу. Никому об этом не сказал, в итоге на экзаменах не уложился в норматив. Когда вернулся домой и сделал рентген, выяснилось, что у меня в ноге трещина.

И только на третий год Энвер своего добился, стал курсантом Казанского высшего танкового командного училища.

— Наши сверстники за забором праздно проводили время, встречались с девушками, а у нас были сплошные дежурства, учеба, служба. Вставали в шесть утра, выходили на пробежку, делали зарядку. Потом начинались занятия. Свободного времени практически не было, каждая минута была расписана. Вечером, только голова касалась подушки, моментально засыпали. Тяжело давались на первых курсах начертательная геометрия и теоретическая механика, чертить я не любил, а когда начались спецпредметы — учился с увлечением, были уже только отличные оценки.

На учениях и полигонах курсанты отрабатывали технику вождения.

— Экипаж танка — взаимозаменяемый. Командир танка должен пройти все стадии обучения, чтобы при необходимости мог заменить и механика-водителя, который сидит за рычагами, и наводчика-оператора, который стреляет.

В военном училище Энвер начал заниматься армейским рукопашным боем, стал кандидатом в мастера спорта. Нокаутов у него не было, а пару нокдаунов испытать пришлось, но, как уточняет наш собеседник, в обоих случаях досрочно бой прекращен не был.

Энвер делится, что все курсанты ждали, когда же будет выпуск, когда они получат диплом. А когда наступил этот момент, им вручили лейтенантские погоны, все получили предписания к новому месту службы, стало грустно.

— Осознали, что с теми ребятами, с которыми мы были все эти годы каждый день, по 24 часа вместе, жили в одной казарме, ели из одного котла, можем больше не увидеться. Все уезжали в разные воинские части — от Владивостока до Калининграда.

Энвер получил назначение в Бурятию, в Улан-Удэ, в танковую бригаду. Начался новый этап его жизни.

«Дороги были заминированы»

— Попав в Забайкалье, я сначала расстроился: климат суровый, от центра далеко. Но потом понял, в какую хорошую бригаду я попал. Командир батальона был уже взрослым, очень опытным. Командир роты месяц водил меня, лейтенанта, за собой, вводя в курс дела. Я быстро влился в коллектив, военные вообще легко находят общий язык.

Стал командиром взвода, в подчинении три танковых экипажа, девять человек — тогда еще солдаты срочной службы. Я был молодым, амбициозным, старался все полученные знания вкладывать в своих ребят. Мы вместе были на зарядке, на занятиях, бегали лыжные кроссы с автоматами на полигоне. Солдаты на собственном опыте понимали, для чего все эти изнурительные тренировки, вся эта усталость. Когда стреляли на «двойку» и снова на «двойку», а потом получали «пятерку» — чувствовали удовлетворение от конечного результата.

Вскоре Энвер стал заместителем командира роты, позже — командиром роты, начальником штаба. Сейчас он — командир танкового батальона.

— Конечно, я скучал и продолжаю скучать по Дагестану, по родителям, по родне. Но Бурятия стала моей второй родиной. Бывает, выходил на улицу, на градуснике — минус 40. Одевался, утеплялся. У нас вне зависимости от температуры проходили учения, стрельбы, вождение, занятия по боевой подготовке...

Ну, потом началась специальная военная операция, на которой Энвер был с первых дней. Майор вспоминает один из первых, февральских еще, боевых эпизодов.

Энвер Набиев действовал в головной походной заставе. Его батальонной тактической группе нужно было прибыть в установленное место в установленное время и обеспечить беспрепятственное продвижение главных сил.

— Дороги были заминированы, — рассказывает Энвер. — У нас подорвались на минах три машины. Из-за минных заграждений я принял решение, что первым будет двигаться танк, чтобы люди в случае подрыва остались живы, а машину можно было починить. Блокировали мост через реку, чтобы обеспечить беспрепятственный проезд сил ВДВ.

Танкисты уничтожили три боевые машины пехоты (БМП) противника, большое количество живой силы. А дальше, как рассказывает майор, столкнулись с засадами. Потеряли несколько боевых машин.

— Командир танка, парень-азербайджанец, говорит мне: «Товарищ майор, вы не поедете первым, хватит, вы уже три раза в засаду попали, я на танке пойду впереди». У меня тогда еще БТР был. Он встал первым, и по нему прилетело — был вертолетный удар, в танк попали управляемой ракетой. От машины остался только тлеющий корпус. Башня отлетела, железо расплавилось. Я пролетел дальше, попал, можно сказать, в окружение, начался тяжелый бой. Мы отбились, стали продвигаться дальше. Начал ориентироваться уже интуитивно, вышли на трассу. С того момента, когда мы сбились с пути, ехали зигзагами, кончились засады. Но потом был на нас авианалет...

В тыловой группе обеспечения было подбито семь машин. Узнав, что группа попала в окружение, а командир группы ранен, Энвер Набиев прорвался к ним на бронетранспортере. Была организована круговая оборона. На самые опасные участки местности встали танки и БМП. Нападавшие были уничтожены. Вызванный майором Набиевым вертолет эвакуировал тяжелораненых бойцов.

Так его батальонная тактическая группа осталась в тылу врага. К ним долго не могли прорваться основные силы.

— Пять суток к нам никто подойти не мог, потому что все было перекрыто, везде стояли ВСУ, везде были засады, — вспоминает майор. — Мы остались в окружении. Топливо заканчивалось. Экономили боеприпасы...

Находясь в окружении, они продолжали отбивать атаки противника и даже сами организовывали огневые засады.

— К нам пытались подобраться диверсионно-разведывательные группы. Мы ликвидировали их на подходе. По нашему квадрату безостановочно била артиллерия. Нас обстреливали фосфорными и кассетными боеприпасами. Над нами летали бомбардировщики-штурмовики, скидывали на нас ФАБ-500 (советские 500-килограммовые авиабомбы с фугасной боевой частью. — Авт.). Воронки были как кратер от вулкана.

Подразделению Энвера Набиева удалось из переносного зенитного ракетного комплекса «Верба» сбить украинский истребитель.

— Ночью подбили наш самолет, летчики благополучно катапультировались. Нам скинули их координаты, мои ребята — командиры взводов — выдвинулись к ним на танках, забрали их. Было холодно. Один из летчиков лежал весь замерзший, окоченевший, с пистолетом в руке. Это была территория, подконтрольная ВСУ. Ему вовремя сказали: «Свои, все хорошо».

«На танке горели заряды динамической защиты»

Через пять дней к батальной тактической группе Энвера Набиева подошли основные силы, подъехали машины с боеприпасами.

— Оказалось, что на переднем крае, левее от нас, километрах в десяти, стояли наши десантники. Начали уже взаимодействовать. Провели разведывательно-поисковые действия и обнаружили в лесу большую воинскую часть с бункерными укрытиями. Стало понятно, откуда на нас постоянно совершались атаки и откуда противник получал подкрепление. С воздуха эту часть не видно, все объекты располагались под землей. В конце концов с этой частью разобрались...

План штурма разработал майор Набиев.

— Я понял, что артиллерией их не возьмешь. В полной темноте, в двенадцать ночи, совершили на них налет. Залетели на территорию воинской части на танках. Нанесли им большой ущерб. Потом еще было два налета. Мы уничтожили КПП и все тактические здания, что были на поверхности. Там были оборудованы капитальные бойницы, дзоты, доты — все забетонировано. Под землей располагался целый город, где перемещались машины. В третий, основной штурм мы выбили металлические двери, ведущие в два бункера. Первого же пленного отправили внутрь, чтобы он сказал остальным, что лучше им сдаться. У нас были реактивные пехотные огнеметы, ручные противотанковые гранатометы, которые мы могли пустить в ход. Хорошо, что они сдались. Вышли 68 человек. Это был запасной командный пункт, где под землей стояли пульты и большие мониторы.

В штурме участвовали другие подразделения другого рода войск. Их командир был поражен дерзостью танкистов. Они прорывались сквозь сплошную стену огня. Слева и справа по ним лупили из ручных противотанковых гранатометов — РПГ. Энвер Набиев, который руководил боем, сам был все время впереди. Его танк несколько раз подбивали.

— Я чувствовал, что танк трясет — раз, еще раз, мой наводчик, что сидел слева, сказал: «Командир, по нам стреляют». Соседние экипажи по радиосвязи передали: «Командир, ты горишь». У нас сверху горела динамическая защита — это такие специальные заряды, которые подрываются при подлете вражеского снаряда и за счет этого меняют его траекторию. Я продолжил управлять боем. Когда понял, что огонь может зайти внутрь, что повлечет детонацию наших боеприпасов, мы на огромной скорости выкатились, эвакуировались. Наш горящий танк встречали в тылу с огнетушителями.

— Как выбирались из танка?

— У каждого члена экипажа есть свой люк. Единственная особенность — у механика-водителя пушка стоит прямо над люком, ее нужно провернуть вправо-влево, чтобы он сумел выбраться. Я выскакивал из своего командирского люка, который находился прямо надо мной. Мы люки плотно не закрывали, потому что при пробитии брони снарядом внутри танка создается избыточное давление. Держали люки приоткрытыми. Когда выбирались из танка, перекрыли все нормативы по посадке-высадке из танка, которые мы выполняли на занятиях по боевой подготовке. Чтобы получить оценку «отлично» и «удовлетворительно», нужно уложиться в 7 и 10 секунд. Мы вылетели из танка за пару секунд (усмехается).

— На вас была специальная экипировка?

— Да, мы были в ТОЗах — танковых огнезащитных костюмах.

Командир группы, с которой они вместе штурмовали запасной командный пункт, сказал Энверу Набиеву: «Поверь мне, я был и в Чечне, и в Сирии. Но я впервые вижу такое подразделение, как у вас. Я с вами готов идти хоть куда».

— Многих из контрактников, с кем я выполнял боевые задачи, я знаю больше десяти лет. Знаю навыки каждого, кто как себя поведет. И они меня понимали с полуслова. Это очень сильно помогало, у нас очень сплоченное подразделение. Как я ребят спасал, так и они меня несчетное количество раз вытаскивали, прикрывали и спасали. Когда у меня подбили танк, он горел справа и слева, ко мне подъехали два танка, подставили свои борта, чтобы меня не добили, чтобы я мог эвакуироваться. Я им эту команду не давал. Они действовали интуитивно. Эта взаимовыручка нам спасала жизни. Если бы я оказался в зоне боевых действий с незнакомыми мне людьми, меня в живых, наверное, уже бы не было.

«Проломили стену, вытащили разведчиков»

Первое ранение Энвер Набиев получил, когда они вытаскивали нашу разведгруппу, которая попала в засаду и была окружена.

— Десять наших разведчиков находились в доме, вокруг них было около 60 националистов. Наши ребята, отстреливаясь, несли потери. Поступила команда, времени было в обрез, действовать надо было быстро. Выдвинулись к ним двумя танками. Через две минуты были уже в этой зоне. Сначала зачистили, сделали коридор. Уничтожив четыре укрепленные огневые точки, два танка и три БМП, заставили противника отступить, перегруппироваться. В этот момент проломили забор в виде кирпичной стены, подлетели к дому, где были наши разведчики. Раненых и погибших загрузили на один из танков.

На другом танке Энвер Набиев прикрывал отход основных сил. По его танку били ПТУРами — противотанковыми управляемыми ракетами. Танк был подбит. Когда отказала система управления танковой пушкой, начали вести огонь из пулемета. Энвер получил в бою осколочное ранение в спину. Но от госпитализации отказался.

— Были повреждены мягкие ткани, осколок наши врачи вытащили. При нашей батальонной тактической группе есть медицинская группа. Это по-настоящему смелые, мужественные люди. Чтобы рана не загноилась, мне неделю в полевых условиях ее обрабатывали, кололи антибиотики, меняли повязку, и все зажило.

Танк Энвер Набиев называет самой защищенной машиной, которая есть у военных.

— Я это говорю исходя из своего боевого опыта. Броня способна защитить от прямых попаданий. Для нас танк — это дом, где мы спим и едим. При внезапном нападении — все уже в сборе, завелись и готовы, можно быстро отбиться. Каждый в экипаже может заменить другого. Когда однажды в бою механик-водитель был ранен в ногу, мы поменялись с ним местами.

— Родные знали, где вы находитесь?

— Догадывались. Если честно, я успел позвонить жене и, чтобы она не волновалась, сказал, что у меня острый бронхит, меня кладут в госпиталь, связи там нет. В следующий раз я смог дать о себе знать только дней через десять. Сказал жене буквально три слова, что со мной все хорошо.

— Как к вам относились местные жители?

— По-разному. Часто встречали со слезами на глазах, обнимали, всячески помогали, показывали на местности, где ВСУ оборудовали схроны боеприпасов. Особенно это касалось людей старшего возраста, кто жил в Советском Союзе.

— Как с питанием было?

— Когда тыловые колонны не могли к нам подъехать из-за обстрелов, приходилось экономить. Но нас это ничуть не расстраивало. Мы сами заботились о себе. Но это была самая малая из неприятностей. У себя в танках, когда была возможность, мы делали запасы продуктов. Запасались в основном консервами. Если у кого-то танк сгорел, мы делились с экипажем продуктами. Случалось, кусок хлеба делили на пятерых. Это все мелочи, мы на это вообще не обращали внимания.

Но всегда искали воду. Разведчикам ставили задачу найти колодцы, родники, где можно было запастись водой. Если позволяла обстановка, в зависимости от интенсивности обстрелов, варили супы. Но обычно старались не разводить огонь, чтобы не обнаружить себя.

«В нас стреляла девушка-снайпер»

В одном из боев Энвер Набиев получил пулевое ранение в ногу.

— Пуля прошла навылет, был перелом голени. На участке, как потом выяснили, со стороны ВСУ действовала снайпер-девушка, бывшая биатлонистка. Ребята потом нашли ее лежку, где были ее документы, косметичка. У нее была такая тактика: она стреляла так, чтобы ранить бойца, а когда к нему подходила подмога, чтобы его эвакуировать, она открывала огонь на поражение по всей группе.

Энвер рассказывает, что сам оказал себе первую помощь.

— Чтобы остановить хлеставшую кровь, наложил жгут-турникет, где есть крутящий механизм, который производит стягивание. Анальгетик вкалывать не стал, дикая боль была первые пять секунд, я чуть не потерял сознание, потом все как-то отошло. Действовал на адреналине, продолжал бой. Потом медики мне сказали, что я мог умереть от болевого шока, сердце просто могло не выдержать.

Эвакуировали Энвера Набиева через несколько часов.

— Мы вели бой, нам надо было собрать всех остальных раненых. Ослаблял жгут, знал, что его можно было держать 1,5–2 часа. Он у меня был с отметками, с часами. Наложил давящую повязку, которую потом сняли. Я сам выполз, у нас люди вытаскивали тяжелораненых. Мы с одним парнем прикрывали их. Вышли из того района, а в тыл поехали уже на БМП.

Потом был полевой госпиталь.

— За день до того, как я туда попал, их обстреляли из реактивной системы залпового огня HIMARS. На следующий день меня на вертолете отправили в Белгород.

В госпиталь Энвер Набиев попал в июне, а выписали его только в августе. Свои операции он называет «мелкими» и «незначительными».

— У меня пальцы на ноге двигались, вскоре я уже начал ходить. А в госпитале лежало много ребят без рук, без ног. Были те, у кого были и руки, и ноги, но они не двигались по нескольку месяцев. Вечером, когда медсестры приходили в палату со шприцами, я отказывался от обезболивающих уколов.

— Как узнали, что стали Героем России?

— Меня несколько раз, как я понял, представляли к этому званию. В части меня уже называли Героем России, хотя никакого указа не было, документы не были подписаны. Моих людей мотивировали, говоря: «Вот ваш командир — Герой России…» Когда после госпиталя вернулся домой в Улан-Удэ, мне позвонил начальник отдела кадров. Спросил, где я нахожусь и есть ли у меня под рукой парадная форма, добавив: «Тебя будут награждать Золотой Звездой Героя. Будь готов вылететь в Москву».

Я не сразу в это поверил. Вечером сам перезвонил начальнику отдела кадров, уточнил: «Точно будут награждать?» Потом со мной связался глава Республики Дагестан Сергей Алимович Меликов. Сказал, что на меня подписан указ Верховного Главнокомандующего, мне присвоено звание Героя России. Пригласил меня к себе. Мы очень тепло с ним побеседовали. Нашли общий язык, он генерал-полковник, служил в Росгвардии, у него во время спецоперации на Украине погиб 25-летний сын-спецназовец, который стал Героем России посмертно. Сергей Алимович как-то по-особенному ко мне отнесся.

Я считаю, что эта Золотая Звезда — не моя личная награда, это гордость всего моего подразделения. Это и их заслуга. И вообще, важно, чтобы любой подвиг в спецоперации был оценен по достоинству...

Когда в прессе рассказали, что Энверу Набиеву присвоили звание Героя России, ему стали звонить не только друзья, но бывшие его подопечные — солдаты-срочники.

— Многие из них сейчас мобилизованы, все в голос говорят: «Хотим попасть к вам».

— Планируете вернуться в зону спецоперации на Украине?

— Я там нужен, там мои ребята, они меня ждут.