Об этом известный тележурналист, автор и ведущий телепрограммы «Международное обозрение» («Россия 24»), внук легендарного Евгения Максимовича Примакова заявил в эфире Радио «КП».
- Его просто раньше не было вообще, поэтому оно набирает обороты. (смеется)
- Знаете, это наша русская, понятная очень фобия – лишь бы не было войны. И то, что мы все время об этом думаем, это из нашей истории, естественно, сколько мы от войн страдали.
Я думаю, что не дойдет до войны. Потому что все-таки международные механизмы сдерживания, более того, механизм гарантированного взаимного уничтожения - предотвращает глупые поступки, когда люди шарят руками по пульту и могут случайно нажать красную кнопку – вот это в нынешних условиях невозможно.
Другое дело, что та самая третья мировая, о которой мы часто говорим и которой мы боимся, на мой взгляд, она уже давно идет, просто немножко другими средствами. Мы с вами в старых несколько категориях всё это дело видим – движение фронтов…
- Карта, стрелки.
- Да-да, стрелки. А в новом мире войны ведутся больше локально. А если говорить о каких-то глобальных историях, это гибридные войны, разные революции и прочее, что очень хорошо может вмешаться в дела другой страны другими способами, кроме ковровых бомбардировок и движения фронтов.
Вот в такой форме все-таки третья мировая, на мой взгляд, уже давным-давно идет. Дай бог, чтобы она никогда не переросла в настоящую, горячую, с фронтами и бомбардировками.
«Россия «подключила» Ближний Восток к позитиву»
- ... У вас какие впечатления, какое ощущение – Россия возвращает свое влияние на Ближнем Востоке?
- Безусловно, возвращает. Большая потребность в том, чтобы Россия присутствовала в мировых делах, особенно на Ближнем Востоке, который сейчас является такой квинтэссенцией всех существующих мировых проблем.
Там огромное желание видеть нас. Поскольку элиты региональные (я имею в виду ближневосточные) всегда исходили из того, что присутствие только одного игрока – это не играет на пользу стабильности региона. Некий баланс между силами, между великими державами, именно он приносил стабильность региону. И то, что сейчас Россия туда вернулась, это очень приветствуется самыми разными людьми, начиная от президента Иракского Курдистана Масуда Барзани и заканчивая беженцами в лагерях, которые бежали от ИГИЛ.(Запрещенной в России террористической организации.)
- А на чем основаны эти ваши выводы?
- Вообще регион пришел в движение. Создание многочисленных коалиций – то, о чем сейчас объявили саудовцы, создание новой исламской коалиции, которая, по сути, является суннитской коалицией... Всё это движение во многом определяется тем, насколько активно Россия стала участвовать в делах региона не просто по линии дипломатии, а «людно, конно и оружно», на земле, что называется.
И страны, региональные державы, региональные лидеры пытаются выстроить свою политику в новой этой реальности, создавая коалиции, договариваясь. Собирают сирийскую оппозицию в европейских столицах, в районе, который контролируют курды на севере Сирии, в Эр-Рияде собрали часть сирийской оппозиции, которая, скажем так, непримирима по отношению к Башару Асаду. Саудовцы это делают по своим причинам, и коалицию они тоже формируют по своим причинам. Она в основном антииранская. Они просто собрали, по сути, всех, кого спонсировали, кому помогали финансово, под свое крыло.
Многие из стран, которые вошли в саудовскую коалицию, никак не будут участвовать в военных действиях, это для них просто некая декларация лояльности. Та же самая Малайзия уже заявила, что, знаете, мы, конечно, не будем посылать войска воевать с терроризмом, мы просто демонстрируем флаг и свои союзнические взаимоотношения с Саудовской Аравией.
Весь регион находится в движении, и одна из причин, почему это происходит, - это то, насколько все изменилось с осени этого года, когда Россия включилаь...
- То есть, обобщая эту мысль, можно сказать, что наша дипломатия на Ближнем Востоке, подкрепленная вооруженными силами, стала крепче, сильнее?
- Безусловно. Вопрос сейчас следующий встает в повестке, которая сейчас обсуждается, и обсуждается довольно сложно и тяжело. Что будет дальше.
«Мы в Сирию вовремя успели»
- Если бы Россия несколько месяцев назад туда основательно не пришла вместе со своими Военно-космическими силами, вместе со своей окрепшей дипломатией, - что бы сейчас было в этом регионе?
- Ну, перспективы выживания правительства и государственности в Сирии были очень туманные и не радовали. К тому моменту, когда мы вошли, по разным подсчетам, под ружьем у Асада оставалось на фронте воюющих тысяч 50-70 бойцов. Плюс тыловые части, те, кто контролировал дороги, блокпосты и прочее. И мы не считаем милицию. Очень сильно были снижены мобилизационные возможности, дикая усталость. И наши партнеры наращивали давление на правительство…
- Партнеры – вы имеете в виду за океаном которые?
- Да. И в Европе, и наши партнеры в Персидском заливе. У нас везде партнеры. У нас же нет врагов, у нас везде партнеры разной степени партнёристости.
- Другое дело, они нас считают врагами. Некоторые из них.
- Да, но мы… Так вот, перспективы были не радужные совершенно. Причем речь шла не столько о возможном или невозможном занятии Дамаска, падении режима руководства, сколько в дезинтеграции страны и уничтожении сирийской государственности. То, с чем мы согласиться никогда и никак не могли и не можем.
Мы легитимисты, Россия все-таки за, скажем так, соблюдение и сохранение государственных институтов, которые предохраняют регион от страшной и кровавой бани. Она уже есть в Сирии, эта кровавая баня, эта страшная гражданская война, поддержанная извне... Но если мы видим, как это плохо сейчас, все могло быть в разы еще хуже. Этнические чистки, религиозные чистки, которые и сейчас происходят, могли охватить всю страну, там не осталось бы вообще никаких зон в тылу или зон стабильности.
- Я был в Дамаске весной 2014-го. Там громыхало. В центре города была слышна канонада.
- Дамаск – прифронтовой или фронтовой город, часть пригорода и части города контролируются вооруженной оппозицией, идут минометные обстрелы. Все это безобразие продолжается.
Понимаете, задача России, - она такая ступенчатая. То есть нам очень важно прекратить кровопролитие. А как это можно сделать? Нужно подавить террористов в первую очередь. А дальше уже должны быть созданы условия для некоего мирного диалога, для некоего примирения. Сколько времени это займет? Да очень много времени займет, мы все это понимаем, у нас нет идеалистов в розовых очках, которые считают, что сейчас мы быстро всех разбомбим, и настанет мир. К сожалению, не настанет, он настанет очень нескоро – 2-3 года, разные оценки даются.
- Это еще быстро.
- Это оптимистичный взгляд.
- Мы собирались поговорить о каких-то перспективах. Сейчас они уже вырисовываются? Вы сказали, 2-3 года. Но это если учесть, что будет все-таки наземная операция, будет какая-то хотя бы видимость консолидации оппозиционных сил и официального Дамаска. Какие условия должны быть созданы, для того чтобы в течение 2-3, может быть, 5 лет хоть какое-то оздоровление там наступило?
- Давайте сразу расставим точки над ё. Наземной операции не будет.
- С нашей стороны?
- Да, естественно, с нашей стороны. Потому что мы отлично понимаем, какой ужас - эта наземная операция, понимаем риски.
- А с их стороны она происходит, по сути.
- Она постоянно происходит. Они же воюют у себя на родине, у себя на земле, защищая свою землю от террористов, очищая ее от террористов. С нашей стороны это абсолютно недопустимо.
Понятно, что у нас есть там, на месте, военные советники, мы никогда этого не скрывали, военные советники присутствуют в Сирии, они помогают сирийской армии. Есть внешнее охранение нашей базы, нашего аэродрома. Естественно, нам нужно обеспечить безопасность нашей группировки, которая сейчас там размещена. Но речи о том, чтобы наши войска куда-то там шли, что-то там зачищали…
У нас есть очень негативный опыт предыдущий, то, о чем мы стараемся даже не вспоминать, настолько он ужасен, - это Афганистан. Поэтому мы не сравниваем эту ситуацию. Это одна из причин, почему мы даже не задумываемся ни о каких наземных операциях, надо просто прекратить разговоры об этом.
«Турецкий нож в спину сюрпризом не был»
- Насчет Турции. До сих пор многие политологи у нас (и не только) удивляются - какая муха их там укусила? Почему они так резко предали Россию, почему стали не только в спину вонзать нож, кто их науськивает? И почему Эрдоган так упорствует? Ни извинений, в принципе…
- Во-первых, это не было сюрпризом. Турция всегда была себе на уме. В принципе, нам, наверное, тоже стоило исключительно своими интересами руководствоваться.
- Эрдоган же приезжал, когда мы самую крупную в мире мечеть открывали, как друг.
- Проблемы начинались уже давно, и задолго до того, как он приезжал сюда на открытие мечети. Давайте вспомним о нашей излишней эмоционально радостной реакции на заключение соглашения о «Турецком потоке». Я помню публикации в нашей прессе, - чуть ли не «русский и турок – братья навек», «Турция наш единственный естественный союзник» и т.д.
Хотя мы все помним, что отношения России с Турцией складывались всегда непросто. Турки отлично всегда понимали, что они заключают соглашение с Россией, у них есть шанс получить относительную монополию на поставку российских энергоносителей на юг Европы через свою территорию, договариваться они будут с Европой, но и из России, в условиях конфронтацией между Россией и Западом, они могут выбить невероятные скидки на этот самый газ. Никаких сантиментов по отношению к России у них не было никогда.
Одна из причин, по которой соглашение по «Турецкому потоку» буксовало... Турки хотели такую цену за наш газ, что это было практически на границе рентабельности просто. И Газпром не мог с ними договориться. Не надо думать о том, что они хотели нам сделать добро, и просто что-то не сложилось. Мы очень надеялись на то, что пройдут новые выборы в Турции в парламент, и та довольно жесткая риторика, которая до этого использовалась турками в адрес нашей позиции по Сирии, что это такой предвыборный ход, и по «Турецкому потоку» мы сразу договоримся после выборов. Кстати, по поводу присоединения Крыма турки тоже высказывались негативно, и высказывались в том ключе, что мы там якобы притесняем права крымско-татарского народа, и т.д.
Просто мы старались на фоне, скажем так, наших надежд по укреплению экономических взаимоотношений с Турцией, того же самого «Турецкого потока», - мы очень сильно надеялись на то, что это такая риторика, что это пройдет.
Все закончилось вполне логично (я имею в виду турецкую логику) – от недружелюбных выступлений в наш адрес до этого сбитого самолета.
- То есть истребители мы должны были еще раньше в небо поднять, которые бы сопровождали Су-24 и другие наши самолеты?
- Возможно и так. Я не компетентен давать советы нашему военному руководству и командованию. Им виднее, как это надо было делать. Другое дело, то, что я вижу, что не надо подходить к этому как к некому сюрпризу. Это были вполне логичные последствия всей той предыстории, которая до этого была.
Для турок территория соседней Сирии – это их задний двор, в представлении политического руководства Турции. Они полагали, они исходили (и по-прежнему исходят) из того, что это их миссия, их дело, их привилегия и их право – разруливать ситуацию в Сирии. И они очень болезненно реагировали на то, что мы с ними не согласны в том, как они себе видят будущее Сирии.
- Если они прощения не попросят, мы их все равно простим?
- Они не попросят прощения.
- Тогда не надо их прощать.
- Я не считаю, что это вообще можно прощать. Это враждебный акт – сбит самолет, погибли люди.
Вспоминали до этого, как тот же самый Эрдоган на факт того, что турецкий самолет был сбит сирийскими ПВО за полгода или за год до этого, - сделал такое заявление, что-то вроде того: он же ненадолго залетел, это было случайно, что же вы его сбили, это так недопустимо.
- А дальше нам - как?
- Я полагаю, что хоть мы и легитимисты и всегда работали исключительно с официальными правительствами, мы отлично должны сейчас вспомнить о том, как турецкое руководство - параллельно с отношениями с Москвой, с Кремлем, с МИДом - выстраивало свои контакты с «национальными меньшинствами» - с татарами, с крымско-татарским народом, с башкирами и т.д., как они общались внутри России с оппозицией.
Так вот, прощать недопустимо, это непростительная абсолютно вещь. Нам бы начинать общаться с турецкой оппозицией на самом деле. То, что мы позволяли туркам делать у себя, на своей территории, - почему бы нам не сделать ровно то же самое? Мы абсолютно в своем праве.
С этим руководством Турции, я не думаю, что у нас есть хоть какие-то перспективы договориться о чем-то. Эрдоган закусил удила, это происходит из-за его личных качеств, он не может признать свои ошибки в принципе. Дело тут даже не в какой-то коммерческой составляющей, он не может «потерять лицо» просто перед своими избирателями, консервативными очень, правыми.
Но рано или поздно, мы надеемся, руководство в Турции когда-то же сменится, и нам надо быть готовыми к тому, что будут нормальные взаимоотношения со следующим руководством.
Президенты США будут спать в одной постели?
- Вот интересно, госсекретаря США Керри мы на днях сами приглашали в Москву или он нам сказал «позовите меня», чтобы все эти ближневосточные нюансы взвесить и понять? Можно сказать, что сейчас мы со Штатами (я уж не говорю о Европе) друг друга стали лучше понимать?
- Скажем так, некое отрезвление происходит. Оно происходит медленно…
- С их стороны.
- Да, с их стороны. Не с нашей. Наше политическое руководство, наш МИД всё это здраво понимали, осознавали, и никогда отношения с Соединенными Штатами с нашей стороны не прерывались, кстати. Все это было отрублено, прервано со стороны американцев. Они прекращали действия всех рабочих групп, Россия никогда не была инициатором этого.
- Ну ладно, Обама сначала рвал на клочки экономику России…
- Он так считает.
- Потом он все-таки это увидел, обнаружил, что с экономикой есть проблемы, но все не так, как он думал. А ведь новый хозяин (или хозяйка) придет в Белый дом. Они будут протрезвевшими?
- Я уже думал об этом... Ведь бывший президент США, - он по-прежнему президент. То есть, может случиться так, что первый раз в истории Соединенных Штатов президент будет спать с президентом в одной постели. (смеется)
- Это интересный политический момент. (серьезно) Возможен именно такой вариант?
- Я полагаю (и не один я), что - да. У демократов совершенно точно есть кандидат. Нет другого кандидата, который сейчас может быть сопоставим с Хиллари Клинтон. Может, конечно, произойти что-то невероятное, праймериз еще не проводили, предвыборная кампания идет такая – квалификационные заезды происходят. Но все равно не видно никаких условий, что у демократов вдруг появится какой-то другой кандидат, сопоставимый с Клинтон.
- А у республиканцев?
- У них есть проблемы – некого выставить против Клинтон.
- А Трамп?
- Мы понимаем – да, у него поддержка среди рядовых республиканцев, среди рядовых американских консервативных белых обывателей, но рядовые белые американские консервативные белые обыватели еще не составляют большинство избирателей Соединенных Штатов Америки.
Да, конечно, он - Трамп - популярен, но решать-то будут на самом деле кандидаты, которых выберут республиканцы для участия в праймериз, делегаты на праймериз, и они будут выбирать.
- А мы сейчас уже готовимся к каким-то вариантам? Чтобы не получилось так, что этот процесс конструктивный, который мы с трудом налаживали, пойдет вспять? Не получится, что Керри зря прокатал деньги два раза в Москву?
- Я уверен, что варианты того, кто станет президентом Соединенных Штатов, просчитываются очень внимательно. Главное, чтобы их новый президент хотел с нами работать. В этом вопрос. Да, вы правильно сказали про Керри. Дело в том, что у Клинтон есть одна такая особенность. Она начинала в свое время перезагрузку так называемую как госсекретарь Соединенных Штатов, вместе с Сергеем Лавровым они нажимали кнопку. Тогда, кстати, на кнопке было написано «перегрузка», а не «перезагрузка».
- Что-то не все кнопки у них сработали. У нас-то нормально.
- В принципе - перегрузка и получилась, хотя все хорошо начиналось. Но сейчас ей ставят в упрек эту, как считается в Соединенных Штатах, неудачную попытку. И, возможно, Клинтон, если, конечно, она будет выдвинута как кандидат от демократов, и если она победит на выборах, - возможно, захочет компенсировать эту неудачу, скажем так, более жесткой риторикой в адрес России.
- Она никогда у нее не была мягкой.
- Да...
...И ПРОГОЗ НА ЗАВТРА
Миру - мир, России - внутреннюю стабильность!
- Евгений, я понимаю, это слишком общий вопрос. Что будет с миром, что будет с Россией в 2016 -м?
- Миру – мир.
- А России…
- Россия победит. Мы отлично понимаем, и президент об этом говорил и в Послании Федеральному собранию, и на своей недавней Большой пресс-конференции, что у нас есть проблемы и с экономикой, и санкции были продлены до лета против России...
Это будет непростой год. Но я уверен, что мы справимся. Главное, сохранить внутреннюю стабильность, чтобы попытки разжечь внутренние конфликты ни к чему не привели. Это очень важно.
Мы говорим о необходимости внутренней консолидации, скажем так, не политически - в ногу друг с другом шагать строем, а о необходимости постоянного внутреннего миролюбивого и дружелюбного диалога внутри общества. С пониманием общих целей и необходимости гражданского мира внутри страны. Я считаю, что это у нас должно получиться.
- Ну, дай Бог...
ИЗ ДОСЬЕ «КП»
ПРИМАКОВ Евгений Александрович, родился 29 апреля 1976 г. в Москве.
Закончил Российский государственный гуманитарный университет - историко-филологический факультет по специальности история. Работал на радио «Эхо Москвы», телеканале «ТВС», был шефом ближневосточного бюро «НТВ», Первого канала, работал в управлении Верховного комиссара по делам беженцев ООН в Турции и Иордании. В настоящее время автор и ведущий программы «Международное обозрение» на телеканале «Россия-24», возглавляет автономную некоммерческую организацию «Русская гуманитарная миссия».