ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Март 28, 2019

"Питтсбург"

– Одна из самых интереснейших для меня тем – вы и Сидни Кросби, – говорю Малкину. – В "Пингвинз" вы бок о бок играете уже 13 лет. Это же спортивная драма, когда в команде – два суперзвездных центрфорварда. Как вам удалось ужиться? И никогда ли не было желания выйти из его тени и перейти в команду, где вы были бы безоговорочным номером один?

– На самом деле было очень много таких мыслей. Они и сейчас иногда возникают. Но моя карьера развивалась таким интересным образом, чтобы этого не произошло.

Первые два года ощущал себя новичком, а никакой не звездой. На третий мы выиграли Кубок Стэнли. У нас была суперкоманда, и думал, что возьмем сейчас еще пять Кубков подряд, и тогда можно спокойно переходить в другой клуб, набирать кучу очков, а может, и вообще заканчивать карьеру. Но сначала я получил серьезную травму, потом – он, и побед вдруг не стало. Мысли об уходе пропали. У нас ничего не получалось, и даже если мы с ним не можем победить, куда еще переходить?!

У меня всегда были очень хорошие отношения с руководством "Пингвинз" – с тем же Марио (Лемье. – Прим. И.Р.), который всегда приходит в раздевалку и поддерживает, даже если мы проигрываем. И, что не менее важно, с самим Сидом. Он очень порядочный, общительный и в то же время скромный человек.

Из-за таких отношений я очень сильно верил в этот клуб. Верил, что мы сможем опять начать побеждать. Хотел остаться в этой команде, потому что был убежден: мы выиграем еще не один Кубок. Не хотел гнаться за очками, передачами, переходить в условную "Флориду", чтобы просто набирать там очки и в начале апреля заканчивать сезон, не попав в плей-офф.

Многие мне говорили: "Вокруг тебя команда будет строиться". Но сколько таких примеров, когда вокруг классного хоккеиста команда вроде строится – и ничего не выходит! Тот же Макдэвид выступает здорово, и "Эдмонтон" проигрывает не из-за того, что он плохой, а потому что генеральный менеджер не может собрать команду-победительницу.

У нас в "Питтсбурге" всегда были генеральные менеджеры (до 2014 года – Рэй Шеро, после – Джим Рутерфорд. – Прим. И.Р.), которые вовремя обменивали игроков. Всегда было какое-то живое движение в команде. И всегда была задача выиграть Кубок Стэнли. Только выиграть. Это и тренер нам внушает, и генменеджер. Так что мысли об уходе возникали, но – когда, куда? Это непростое решение. А вдруг не пойдет, и опять придется менять команду?

– Как Сергей Федоров, который ушел из "Детройта" после 13 выдающихся лет, стал номером один в "Анахайме", получил там больший контракт. И ничего из этого не получилось.

– Много анализировал разных примеров. Да, вроде бы двум суперзвездам в одной команде тяжело уживаться. Но, если посмотреть историю, те же Марио и Ягр выиграли вместе два Кубка. Сакик и Форсберг, два центрфорварда-супервезды, тоже два Кубка взяли. И Айзерман с Федоровым. Да масса примеров!

– Гретцки с Мессье…

– Конечно. Взять тот же "Вашингтон" в прошлом году. Когда были только Овечкин и Бэкстрем, им вдвоем тяжело было тащить команду. Но пришел Кузнецов, который в прошлом году провел свой лучший сезон, выдал шикарный плей-офф, заматерел в НХЛ. Он, конечно, сейчас тоже суперзвезда, на таком же уровне, как Овечкин с Бэкстремом.

Когда их несколько – намного легче выигрывать. А когда ты один, проводишь кучу времени на льду, солируешь, но не выходишь в плей-офф – зачем тогда вообще в хоккей играть? Я много думал обо всем этом. Решил остаться – и, когда мы два года подряд побеждали, сказал себе: "Слава богу, что не ушел!"

Побег

– Как сейчас вспоминаете свой отъезд в НХЛ, который многие охарактеризовали как побег?

– Конечно, побег. Чистой воды. А как его еще назвать? Мы с командой прошли границу, забрали багаж. Все пошли в автобус, а я, как было уговорено, поднялся по эскалатору и перешел в другой терминал. Взял с собой паспорт, баул с формой, чемодан с личными вещами – даже клюшки не стал брать. Сел в такси и поехал на снятую для меня в Хельсинки квартиру.

– Все это сделали в одиночку без знания языков?

– Нет. В аэропорту меня встретил агент, потом подошел переводчик. А затем даже охранники – и начали меня выводить. Сначала думал, что это секьюрити аэропорта – а они поехали с нами на квартиру. Первый раз в жизни у меня, 20-летнего пацана, был даже не один, а четыре охранника. Моих личных! Которые не говорили по-русски, а я – по-английски. Думал: рассказать кому – не поверят.

Мы с агентом и переводчиком сидели на той квартире три дня. Выключил телефон, смотрел телевизор и в потолок – мне было совершенно нечего делать, а выходить из квартиры на всякий случай не стоило. В это время мне делали американскую визу. Сделали – и я полетел в Штаты.

– Долго вы на этот шаг решались?

– Это был единственный шанс, когда я мог уехать. По крайней мере, самый вероятный. Уже вот-вот стартовал сезон, и если бы я его уже начал в "Металлурге", провел одну или несколько игр – потом уезжать было бы слишком стремно. А в Финляндии шел тренировочный лагерь, ни одного матча я еще не провел. И все равно уже принял для себя решение, что хочу уехать. Тянуть не хотелось.

У нас в команде было много хороших ребят. Самые близкие мне в команде на тот момент люди – капитан Женя Варламов, его ассистент Виталий Атюшов, еще пара-тройка человек – знали, что я убегу. Сказал им об этом в самолете. Пожелал пацанам удачи. Они сидели в автобусе, знали, что я уже не приду, – а меня искали по всему аэропорту, и ждали час. Понятно, что меня все материли – потому что после перелета никому не хотелось еще столько времени тянуть с переездом в гостиницу. Но никто руководству не раскололся. Хотя друг другу, уверен, все к тому времени уже все рассказали.

Когда я подписал новый контракт с "Металлургом", буквально на следующий день понял, что все равно хочу уехать. Позвонил своему русскому агенту Геннадию Ушакову и спросил, какие есть варианты. С американским агентом Джей Пи Бэрри общались через еще одного его клиента – Сергея Гончара, который выступал в роли переводчика. На самом деле у меня не было с собой паспорта с открытой американской визой, как об этом говорилось в прессе. Для меня до сих пор секрет, как мне в Хельсинки так быстро поставили визу.

– Трясло вас в те дни прилично?

– Нет, за себя был спокоен. Больше нервничал за родителей, что они остались в "Магнитке", – им могли начать звонить, расспрашивать.

– Папа сказал мне, что не знал о вашем побеге.

– Это правда. Отец не знал, а мама знала.

– Как это?

– Папе не стал говорить, потому что он согласился, чтобы я остался в "Металлурге" еще на сезон. Думаю, на него давили. А маме сказал – но она, мне кажется, тоже не верила, что я смогу. Для них это был сюрприз, даже для нее.

Гончар

– Ваш отец говорил мне: "Сергей Гончарстал сыну как второй папа, Женя у него два года дома жил. Сын много раз говорил: если бы не Гончар, не знаю, остался бы он в НХЛ или нет". Действительно были мысли о возвращении?

– Бывают моменты, когда приехал в чужую страну, один сидишь целый день в отеле – и всякие мысли в голову лезут. Тем более когда не знаешь английского. Сначала-то, когда был первый тренировочный лагерь "Питтсбурга", я жил в гостинице. И самый тяжелый момент настал, когда во время тренинг-кемпа получил травму. В первой же выставочной игре неудачно упал, и у меня плечо вылетело. Сказали даже, что операция может понадобиться. Но, слава богу, потом пришли к выводу, что можно закачать.

Первая игра, травма... Подумал: может, я реально еще не готов к НХЛ физически? Тот матч произвел на меня впечатление – все куда-то несутся, дерутся при первом удобном случае. А я, молодой, стараюсь кого-то обыграть. Меня раз ударили, два, потом плечо вылетело. Весил тогда 87 килограммов, а сейчас – 95. Восемь кило – большая разница для хоккеиста. Было тяжеловато, чувствовал, что не успеваю. И это совершенно другой хоккей, который я не понимал: бегут, вбрасывают шайбу в зону, толкаются, дерутся. Отсюда и мысли: может, годик еще там поиграю, затем вернусь в Америку, попробую по новой.

Но потом как-то успокоился. И Гончар рядом был, причем не только на тренировках и на ужинах. Со всеми вещами помогал – машину, например, покупать. После чего уже полегче стало.

– А почему два года у него дома жили? Деньги-то на аренду квартиры у вас, надо думать, имелись.

– Он так предложил. Мне, говорил, нетрудно, есть свободная комната, в которой можешь жить столько, сколько захочешь. Я старался их с женой особо не напрягать, побольше находиться у себя в комнате, смотреть сериалы. Мы вместе ездили на тренировки и обратно, много времени проводили рядом на выездах.

Конечно, деньги были. Наверное, стоило снять квартиру. Но тяжеловато было из-за языка. Думал: сейчас вот выучу, и станет полегче. Однако с английским как-то затянулось. Ну и, на самом деле, комфортно было. Гончар меня не выгонял, а мне у него было хорошо, весело. Играли с ним в карты, нарды, и вообще мы как-то сблизились. Мне интересно было в русской семье. Поэтому и я на выход не просился (улыбается).

– Его приход в тренерский штаб "Питтсбурга" сразу после окончания карьеры игрока – случайно не по вашей рекомендации?

– Нет. Там все быстро сложилось. Я всегда видел Сергея тренером. Еще когда он был игроком, любил подойти, объяснить, рассказать. Причем до любой мелочи докопается, все оценки у него – индивидуальные и профессиональные. Поэтому был уверен, что его куда-то пригласят.

Думал и хотел, чтобы Гончар вошел в тренерский штаб сборной России. Уверен, он бы сильно помог – и по защитникам, и по спецбригадам. Национальной команде, считаю, нужны такие специалисты. Человек с сумасшедшим профессионализмом, он провел прекрасную карьеру в НХЛ, много лет играл за сборную России, участвовал в четырех Олимпиадах. Но как-то получилось, что "Питтсбург" сразу предложил ему тренерский контракт, и он согласился.

– А вы в будущем себя тренером видите?

– Не видел и не вижу. Во-первых, это неблагодарная работа. Во-вторых, я уже столько нервов как игрок потерял, что терять еще больше, став тренером, совсем не хочется. Наблюдаю по тому же Салливану, как он за нас и за игру переживает. Хоккеист отвечает только за себя, а тренер – за всю команду. И, если что-то не получается, не может сам выйти и все изменить.

Со всеми ему надо найти общий язык. Опытных – убедить в своей правоте. Кто-то из молодых загулял – разные же случаи бывают. У лидеров не идет игра – провести с каждым индивидуальную беседу, причем к каждому найдя свой подход. Таким психологом надо быть! Для меня это нереально.

Менеджером – может быть. Но не тренером. В любом случае, хочу быть в спорте и в первую очередь в хоккее. Никакой политики! Может, бизнес. Так или иначе, без дела не хотелось бы сидеть. Да, хотелось бы больше времени проводить с семьей. Но находиться целыми днями дома, сидя на диване, – никому от этого лучше не будет. Это гиблое дело.

Очень хочу чем-то заниматься. Речь не идет о том, чтобы и после карьеры зарабатывать миллионы, покупать себе дома в каждой стране. Надеюсь, хоккейная карьера даст мне финансовое благополучие, и я смогу заниматься тем, что по душе – приезжать и заниматься приятным для меня делом. Минимальный заработок – почему нет? Но на то, чтобы открывать новый Apple, претендовать не буду (смеется).

Олимпиады

– Начиная свою энхаэловскую карьеру, могли предположить, что столько лет отыграете в одной команде – и даже не станете выходить на рынок свободных агентов, когда будет такая возможность?

– Никогда заранее не знаешь, как все случится. Но я никогда не был фанатом переездов из города в город. Смотрю – иногда игроки меняют три команды за сезон. Просто не представляю, как такое возможно! Каждый раз надо по новой привыкать. Даже вот в этом сезоне Илья Ковальчук приехал в Лос-Анджелес – ему надо привыкнуть к партнерам, к тренерам, которые там в этом сезоне уже успели поменяться. Приходит человек, который тебя не понимает, может, не видит тебя в большинстве, и тебе надо все доказывать ему заново. Не каждый игрок и тренер подходят друг другу. Поэтому я очень рад, что у меня хорошие отношения и с генеральным менеджером, и с главным тренером.

С тем же Сидом много общаемся в раздевалке – и, мне кажется, понимаем друг друга. В том, например, что в большинстве у нас времени должно быть поровну. Поэтому, думаю, у нас и получился такой результат, мы выиграли три Кубка Стэнли. Мы были и остаемся одним целым.

– Недавно в интервью я спросил Евгения Кузнецова, не жалеет ли он, что контрактный год у него был не в прошлом сезоне, а на год раньше – ведь иначе он смог бы подписать новое соглашение не на 7,8 миллиона долларов в год, а на все 10. Он объяснил главное: 2,2 миллиона разницы – это два хоккеиста, которые будут ложиться под броски и выгрызать вбрасывания. И три Кубка Стэнли у того же "Питтсбурга", по его словам, связаны с тем, что Кросби и Малкин подписали "очень адекватные" контракты, хотя могли и по 15 миллионов получить. Но проявили себя как в высшей степени командные игроки.

– В этом есть правда. Даже в большей степени это касается Кросби. В тот момент Сид был номером один во всей лиге. И подписал на 8,7 в год, хотя в тот момент ему любая команда дала бы 11 – 11,5. Я подписал даже больше, чем он – на 9,5.

Хотя и мне некоторые команды намекали, что могу у них получить на два миллиона больше. После этого "Чикаго" подписал Кейна и Тэйвза по 10,5 – и, мне кажется, игроки сделали небольшую ошибку, что так много запросили. И у клуба все пошло немножко не так. У нас же, повторяю, наибольшая заслуга принадлежит Кросби, поскольку он подписывал новый контракт на супертопе. По новым правилам потолка зарплат это имеет большое значение.

– А вы сейчас думаете о том, будете ли в 2021 году вновь, как и восемью сезонами ранее, заблаговременно подписывать с "Питтсбургом" новый контракт, или все же попробуете протестировать рынок?

– На самом деле меня в этом плане больше интересует ситуация с Олимпиадой. Очень хочется съездить на последние свои Игры в жизни. И, если станет понятно, что НХЛ нас не будет отпускать (чего, надеюсь, не произойдет, но кто знает?), думаю о том, чтобы не подписывать контракт на олимпийский сезон.

– Да, у вас предыдущий заканчивается в 2021 году, так что вы вольны поехать на сезон в Россию безо всяких скандалов, ничего не разрывая.

– Буду думать. Ситуация очень сложная. Но "зацепить" последнюю Олимпиаду – и не просто поучаствовать, а принести настоящую пользу сборной России – возможно, будет для меня в тот момент приоритетом.

– Пока на трех Играх вам не удалось взять даже одной медали. До сих пор с досадой вспоминаете дисквалификацию на полуфинал Турина-2006 с финнами за попытку удара ногой Лекавалье в конце четвертьфинала с Канадой?

– Турин вообще не вспоминаю. Я там был игроком четвертого звена (Малкин скромничает – Владимир Крикунов сделал 19-летнего центрфорварда "Металлурга" центром третьего звена с Сушинским и Харитоновым, и играл он там очень прилично – 2+4 в семи матчах. – Прим. И.Р.), и не думаю, что моя дисквалификация на что-то повлияла. Тем более что финны нас вообще без шансов убрали – 4:0. Я бы там ничего не сделал.

А вот в Ванкувере и Сочи у меня уже был другой статус, но я не сыграл в ту силу, в которую мог. Не скрою – обидно, что так произошло, и мы не выиграли для России ни одной Олимпиады с участием всех сильнейших хоккеистов мира. В Ванкувере было сложнее, но в Сочи вполне могли побеждать финнов и идти дальше.

– У вас есть понимание, почему на обеих этих Олимпиадах у вас не сложилось взаимодействие в звене с Овечкиным? У вас же сейчас хорошие отношения, вы друг друга со всеми праздниками поздравляете.

– Наверное, нам нужно было больше времени, чтобы сыграться. Мы такие хоккеисты, к которым сложно приспособиться. Мне нужна шайба, ему – тоже. Когда тому же Кросби дают в партнеры, условно, Кессела, у них не получается по той же причине – оба хотят шайбу. А когда Сид играет, допустим, с Шири и Растом, игроками уровнем намного ниже него, то получаются просто потрясающие комбинации – они разрывают соперников!

"Химия" должна быть. И мне казалось, что нам нужно немножко больше времени, чтобы притереться и сыграться. Понять нюансы, как надо взаимодействовать. Когда тот же Кузнецов приехал в "Вашингтон", мне казалось, что у них с Овечкиным первое время не получалось вместе. А потом они нашли общий язык – и посмотрите, как сыграли в прошлогоднем плей-офф.

– Вы действительно не хотели играть в Сочи с Овечкиным в одном звене?

– Никогда об этом не говорил. Все началось уже после Олимпиады. Журналисты нам рассказывали: мол, если бы вы играли в разных звеньях... И мы сами подумали: а может, и да, стоило нас развести, и получилось бы лучше.

По крайней мере, когда команда играет неудачно и проигрывает, тренер должен что-то менять, пробовать какие-то новые сочетания. А у нас с Саней так получилось, что мы как начали, так и закончили вместе, в других звеньях нас так и не попробовали. Может, если бы нас передернули, а потом опять вернули, это обоих встряхнуло бы. Хотя забили в первой же смене первой игры, пусть и не самой сильной команде. Вроде бы начиналось все неплохо...

– Можете с Овечкиным объединиться в борьбе за участие энхаэловцев в Пекине-2022, куда вы оба так хотите попасть? Он недавно сетовал в нашей беседе, что перед Пхенчханом остался один, и никто из хоккеистов его не поддержал.

– Читал его интервью – и немножко с Саней не согласен. Многие игроки пытались говорить. Но возьмем локауты. Все хоккеисты, 500-600 человек, не могут договориться с лигой – и игры останавливаются на полгода или даже год. А здесь, даже если бы объединились 20, 30, даже 100 человек, – это ничего бы не изменило, какими бы известными они ни были! Да, видно было, как он хотел, старался, делал все возможное, чтобы НХЛ поехала на Олимпиаду. Его эмоции понять можно.

Если объединяться – то всем хоккеистам лиги. Вообще всем. И машиной выступать. А мнение меньшинства, тем более подавляющего, не имело никакого значения – ведь НХЛ была категорически против. И 80 процентам игроков, которые на Олимпиаду все равно шансов попасть не имели, было совершенно все равно, и ни в какую борьбу вступать они бы точно не стали.

Более того, если бы я был канадцем, который уже выиграл две Олимпиады, тоже сказал бы: "Мне уже не надо". Они вели себя спокойно, им было больше неинтересно. А кто пытался что-то сделать и больше всех хотел поехать? Русские, чехи, шведы, финны.

Вот и в связи со следующим локаутом все игроки должны быть объединены одной идеей. Всегда ведь бывают конфликты даже между хоккеистами, которые хотят начинать сезон, пусть даже пойдя на уступки лиге, – и теми, кто не хочет этого делать ни при каких обстоятельствах. У нас, к сожалению, нет такого политического опыта, как у лиги.

Травма

– Меня до сих пор поражает, как можно перенести разрыв передней крестообразной связки колена – и на следующий сезон выиграть "Харт Трофи", приз самому ценному игроку НХЛ. Что вы для этого вытащили из своего организма.

– Злость, наверное. Обиду. У меня был очень тяжелый сезон, один из худших за всю жизнь. И долго болело колено – но другое, левое. Не хотел останавливаться, лечиться – у меня было мало очков, и думал, что пройдет. Проходит две недели после всех этих мыслей – и в феврале рвутся связки на другом колене. Сезон для меня заканчивается. И начинается восстановление.

У меня было шесть месяцев тренировок. В межсезонье я пригласил нашего тренера по физподготовке Майка Кадара в Москву и с его помощью подготовился так, что у меня было столько энергии и сил! Плюс был тогда не такой старый (улыбается). Тогда, можно сказать, и отдохнул хорошо, и очень много потренировался. Плюс эта злость.

К тому же еще получил травму Сид, и я стал номером один в команде. Тренер давал мне играть по 25 минут. У нас получилось хорошее звено с Куницем и Нилом, каждый матч забивали по две-три шайбы. Все сложилось один к одному.

Колено при этом болело, и в громоздком наколеннике, в котором врачи мне рекомендовали выходить на лед в первые два года после травмы, играть было очень неудобно. Но не обращал на это внимания. Старался морозить колено после каждого матча, потому что оно уставало. И шов чувствовался, болел постоянно. Однако сложилось все хорошо.

– Вы же потом этому тренеру по физподготовке половину 50-й заброшенной шайбы в том сезоне подарили, верно?

– Да, распилил пополам. Человек ко мне на целый месяц прилетел! Без знания русского. Мы тренировались изо дня в день, в семь утра где-то снимали лед. Он записывал все на видео, для него многое было культурным шоком. По энхаэловским меркам суперусловий, скажем так, не было. Спрашивает в первый раз в раздевалке: "У меня полотенца нет. И где шампунь?" Я-то привез, а он думал, что, как в НХЛ, все предоставят. Со второго раза начал брать с собой из отеля.

Конечно, мне было приятно, что он прилетел. При этом я ему не платил каких-то суперденег, все было на человеческих отношениях. Сейчас он в "Детройте", и мы поддерживаем хороший контакт, часто переписываемся, при встречах ходим на ужины.

Топ-100

– Что вам как спортсмену и человеку сейчас в себе нравится, а что – нет?

– О том, что во мне нравится, пусть говорят люди со стороны. Скажу о том, что не нравится. Чувствую, что в последние годы страсть к хоккею стала остывать. Нет такого огонька, азарта, как раньше, по молодости. Когда выходишь на лед, не нервничаешь, как прежде, кровь так не бурлит. Конечно, все равно хочется забить, отдать, помочь команде, стараешься сделать все, что от тебя зависит. Силы есть. А вот страсти становится меньше.

Как человек считаю себя немного вспыльчивым, раздражительным. Опять же, это все из-за работы. Когда все хорошо на площадке, приходишь в семью в отличном настроении. А когда что-то не клеится в матчах, или какие-то травмы – можешь сорваться, поругаться с Аней. Все крутится вокруг хоккея, и иногда он, к сожалению, влияет на семейную жизнь.

– В этом сезоне у вас два матч-штрафа, что в НХЛ вообще бывает крайне редко, тем более у звезд. Это – от той же вспыльчивости?

– Да, от нее. На самом деле драться не хочется, но вступаешься за партнеров. Иной раз конфликт начинается не с тебя, но ты подъезжаешь, и тебя пытаются спровоцировать, выдернуть из толпы. Раздражительность, выплеск негативной энергии – все это у меня есть. В хоккее это нормально, без этого, считаю, никак. Но признаю, что во многих моментах должен сдерживаться и зарабатывать меньше удалений. Не говоря уже о матч-штрафах.

– А что творится в этом сезоне с вашим показателем полезности? Вы всегда были "плюсовым" игроком, теперь же – "минус 24". И это на фоне таких же цифр, только со знаком плюс, у Кросби.

– Для меня это какая-то загадка. Значит, должно было что-то такое произойти, и мне нужно сделать из этого выводы, чтобы в следующем сезоне все было по-другому. Но иной раз залетают просто невероятные шайбы, и все это обязательно происходит при мне. Уже стараюсь об этом не думать.

Так же было и у Овечкина – случился у него один неудачный сезон, тоже где-то "минус 30". Бывают в карьере у любого игрока такие моменты, которые хочется вычеркнуть. Потому что мой минус в этом году – черная метка на моей карьере. Пусть она будет, ничего страшного. До этого никогда такого не происходило. Значит, будем учиться.

– Невключение в список 100 лучших хоккеистов в истории НХЛ стало для вас болезненной темой? Многие, в том числе и я, не понимают, как это возможно – с тремя Кубками Стэнли, "Хартом", "Конн Смайтом", "Арт Россом"...

– Конечно, это было обидно. И задело. Со временем эмоции по этому поводу немножко угасли, я остыл. Что я могу сделать? Все, что выиграл – на виду и со мной. Те, кто попал в список, оказались там заслуженно – хороших хоккеистов в НХЛ за всю историю было очень много. Может, если бы выбор делался сегодня или завтра, я бы в этом списке оказался – ведь выбор происходил до третьего Кубка Стэнли. Что случилось – то уже не изменить. Надеюсь, в команду следующего столетия попаду (улыбается).