ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Feb. 20, 2019

Простой, казалось, бы вопрос, в какой экономике мы живем, на самом деле не так уж и прост: четкого ответа нет, данность размыта. Вроде бы рыночные институты и конкурентная среда, но при этом растущая роль государства в ключевых отраслях и жесткое порой регулирование при четко заданном и постоянно усиливающемся командном векторе, при директивных установках, спускаемых с самого верха. Самая емкая формула, наверное,— экономика ручного управления.

Подходили мы к ней долго, и случилась она не вдруг. Есть даже рубежная дата, когда переход именно в это качество состоялся. До 2007-го глава государства иногда отрицательно высказывался вообще о возможности введения такого режима. Но на очередной встрече с бизнесом 12 лет назад Владимир Путин сказал, что это в принципе возможно. А уж когда речь зашла о выполнении майских указов 2012 года, было принято окончательное решение. 7 мая 2013 года на заседании правительства Владимир Путин заявил: «Можно сколько угодно спорить и ругаться по поводу так называемого ручного способа управления. Но давайте такую систему вводить, которая эффективно работает». И тут же заслушал отчеты министров и раздал им поручения. Это, по мнению экспертов, стало рубежом, за которым страна перешла в режим ручного управления.

Прошедшие с той поры годы, правда, не сильно улучшили состояние экономики и социальной сферы. Доходы людей падают уже на протяжении 5 лет. Возникает вопрос: ручной режим управления — это благо или зло? Была ли необходимость его вводить? И надо ли из этого выходить? Да и сможем ли мы выйти? Обо всем этом «Огонек» поговорил с профессором МГИМО Владимиром Осиповым.

— Ручное управление — это наше ноу-хау?

— Да что вы, это давно известный метод управления, о нем нельзя говорить, хорош он или плох, так же, как и о любой другой управленческой системе.

Практически все страны применяли ручное управление, начиная с Англии в XVIII веке. Им пользовались США после Великой депрессии, Япония, Франция, Южная Корея, «азиатские тигры»…

Чаще всего к этому прибегали в неблагоприятных для стран экономических условиях. И практически везде эта система сработала. В ее основе — протекционизм, поддержка своих производителей. Такая политика требует ручного управления. Думаю, для нашей страны введение такого режима было вполне обоснованным. Усиление международного давления на Россию, введение санкций, снижение конкурентоспособности нашей промышленности — это, конечно, требует жесткой консолидации административного аппарата. Что и было сделано в мае 2013 года.

— Раз этим методом пользовались разные страны, можно ли говорить об общих и национальных особенностях ручного управления?

— В каждом случае проявлялись свои особенности, но цель у всех была одна — преодолеть системный сбой в экономике. При этом у разных стран сложились разные внешние условия. Например, американцам не пришлось восстанавливать свою экономику после войны, она не была разрушена, как в Европе, и это обеспечило США мировое лидерство на долгие годы.

Есть и общие закономерности. Ручное управление обычно проходит три этапа. Первый этап — закрытие внутренних рынков и создание условий для импортозамещения. Второй — определение, кто из отечественных производителей выпускает более или менее качественную продукцию, их поддержка для вывода продукции на уровень мировых требований. И третий — выращивание «национальных чемпионов», которые выходят на внешний рынок и встраиваются в мировую конкуренцию.

— У нас с третьим этапом не получилось?

— Думаю, и с предыдущими тоже. Надо было бы все-таки направить режим ручного управления на полноценную реализацию политики импортозамещения и добиться результатов. Причем эта политика должна быть долгосрочной, нельзя эту задачу решить за два-три года. Тут надо думать в масштабе хотя бы десятилетия. Но нет: поговорили об импортозамещении, подавили бульдозерами импортные продукты, на том дело и закончилось: импорт в Россию очень скоро стал больше, чем был. А возможности ведь имелись и для импортозамещения, и для выращивания «национальных чемпионов».

Мы же по факту добились не импортозамещения, а импортёрозамещения, когда товары из одних стран оказались заменены товарами из других стран.

— Возможно, такая задача и ставилась?

— Не ставилась. Нет такого приоритета в национальных проектах. И от протекционизма вообще отказались. Это, к сожалению, для нас характерно: хвататься за один экономический рецепт, не доводить дело до конца, не дожидаться результатов, бросать, хвататься за новые рецепты, иногда прямо противоположные, и опять бросать, и так бесконечно. Этим мы отличаемся от американцев: они ставят задачу, долго ее решают, и им все равно, при каком президенте будет результат, при демократе или республиканце. Они при Трумэне приняли системное решение: победить СССР в холодной войне. А добились этого при Буше-старшем. Посмотрите, какие у нас были качели: то полностью либеральная политика, когда государство совершенно устранилось от регулирования экономики, то наоборот, закручивание гаек до упора. Но подождать результатов не можем, нам надо все и сразу.

— Китай может служить примером долготерпения в реализации реформ?

— Конечно, это просто образец для подражания. Китай уже много десятилетий живет в режиме ручного управления. Это началось еще при Мао Цзэдуне, который обеспечил политическую стабильность в стране. Потом Дэн Сяопин начал экономические реформы, которые вывели Китай в число мировых лидеров. На это ушло едва ли не полвека. Сейчас США критикуют Китай за то, что государство искусственно поддерживает низкий курс юаня. Но это обеспечивает конкурентоспособность китайских товаров на мировом рынке. В Китае все решения направлены именно на это. Думаю, этим обстоятельством, как и многими другими, вызвано решение об увеличении сроков правления Си Цзиньпина. Но у китайцев другой менталитет, они очень от нас отличаются.

— Для нас такой опыт может быть полезен?

— Вряд ли. Мы все-таки европейская страна, хотя и с большим азиатским влиянием. И наши элиты в большей степени ориентированы на европейский и американский опыт. Есть еще один существенный момент: в Японии, Корее и других азиатских странах ручное управление сочеталось с мощнейшими инвестициями США в развивающуюся промышленность. Эта тенденция сохранилась также в рамках заклейменной у нас глобализации. Понятно, что у Америки была политическая цель — создание своих союзников. И это им удавалось. Хотя бы потому, что развитие экономики в этих странах повышало жизненный уровень людей. Не думаю, что мы пойдем по такому пути. Сейчас мало желающих вкладываться в российскую экономику, разве что в нефтегазовый сектор.

— Можем ли мы сейчас отказаться от ручного управления?

— Если мы это сделаем, разбалансируется и экономическая, и политическая система, опять возникнут центробежные силы, как это было в 90-е годы. Одного этого риска достаточно, чтобы сохранять режим ручного управления.

— Получается, мы попали в ловушку, из которой нет выхода?

— Выход всегда есть. Но для этого надо определиться, куда двигаться. Существуют две теории ручного управления: одну предложил английский экономист Артур Пигу, другую — американец Рональд Коуз. По теории Пигу, государство направляет действия экономических агентов не впрямую, а выстраивая систему приоритетов и экономических институтов таким образом, чтобы агенты действовали в интересах государства. Теория Коуза предполагает решение государством трех основных проблем: демонополизация экономики, снижение транзакционных издержек и защита частной собственности. Дальше все делается в автоматическом режиме. Обе теории хороши, если последовательно придерживаться одной из них.

Российский бизнес, в принципе, сторонник «коузианства». Бизнесмены всюду повторяют, что им нужна защита собственности, постоянно требуют от государства снижения транзакционных издержек. Государство же, хотя и озвучивает лозунги Коуза, напротив, склонно к «пигунианству». Оно определяет приоритеты. Но при этом монополизация экономики у нас идет полным ходом. Монополиями ведь легче управлять: вызвал пятерых олигархов или руководителей госкорпораций, дал им указание, они и выполняют. Но на самом деле действия государства противоречат теории Пигу, потому что у нас не выстраиваются институты, направляющие действия экономических акторов. В общем, ни того, ни другого. Сказывается уже перезревшая проблема отсутствия модели экономического развития. Сервисно-сырьевая модель прекратила свое действие к 2008 году, а иной и не предложено.

— Как же при этом выстраиваются отношения бизнеса и государства?

— В 90-х годах бизнес влиял на государство. Сейчас наоборот, он все больше подчинен государству. Посмотрите встречи бизнесменов с руководством страны. Они сидят и ждут сигналов. А ведь для бизнеса главный сигнал должен быть рыночным, ценовым: вкладываться туда, где больше прибыль, выпускать конкурентоспособную продукцию. Сейчас о конкурентоспособности речи уже просто не идет. И мы забываем о цели, ради которой вводилось ручное управление.

Люди в бизнесе, госуправлении, да и в обществе в целом, очень быстро теряют инициативу. Сейчас, кажется, никто не принимает самостоятельных решений, все ждут реакции сверху.

Пока начальник не топнет ногой, никто ничего не делает. Можно привести много примеров, когда именно начальники решают, какие автомобили выпускать, где какой завод поставить, куда проложить дорогу, где какой построить мост… Все эти решения принимаются на не системной, а на сиюминутной, ситуационной основе. В результате мы получаем несколько следствий. Во-первых, падение профессионального уровня управленцев и деградацию государственного управления. Во-вторых, снижение конкурентоспособности национальной экономики. И в-третьих, забвение интересов общества при принятии важнейших государственных решений.

Бизнес должен руководствоваться рыночными сигналами — спрос, предложение, объемы производства, качество продукции. Но сейчас эти сигналы для него второстепенны. Если бизнес руководствуется другими сигналами, он деградирует. У нас внутренние цены на газ определяются не в «Газпроме», а в другом месте. Или: руководство страны сейчас решает, например, какую комиссию банки должны брать за эквайринг. Все это решения несистемные, они приводят к тому, что распределение ресурсов, в том числе и финансовых, становится неэффективным.

— Следовательно, режим ручного управления, выводивший другие страны в число лидеров, у нас не работает? Почему?

— Я думаю, сказывается эффект колеи. И нам из нее не удается выскочить. При том что внешне мы шарахаемся от одного рецепта к другому, подспудно, неосознанно, мы все время стремимся к возврату в советскую административно-командную систему. Она выстраивалась до 1953 года именно в директивном режиме и оказалась очень жесткой и живучей. Волюнтарист Хрущев мог принимать любые решения, но система уже сохраняла себя сама в таком виде, в каком была создана. Она победила Хрущева. Сохранялась и при относительно либеральном Брежневе. Устояла перед реформами Косыгина и не позволила им развиваться далее одной пятилетки. Все время срабатывал эффект колеи — с нее нельзя свернуть ни вправо, ни влево. Когда при Горбачеве были приняты законы о кооперации, о либерализации внешней торговли, когда была разрешена частная собственность, выйти из колеи не удалось. Экономика не выдержала такого разрыва и развалилась, но эффект колеи остался. И либеральные реформы Ельцина были свернуты, потому что не смогли вырваться из этой колеи. Она — в сознании людей. Отсюда и все разговоры о возврате к советской системе управления, к Госплану…

— И каким может быть выход?

— Если мы строим капиталистическую экономику и хотим повысить ее конкурентоспособность, то у нас другого варианта нет, как переходить к системному управлению на основе институтов. Необходимо предложить бизнесу и обществу новую модель экономического развития. Но внешние условия для этого сейчас неблагоприятные: санкции не сняты, напряженность в мире очень высокая. Пока это противоречие не разрешимо, в ближайшее время отказываться от ручного управления нельзя. Но можно изменить роль государства в экономике. Эта роль должна быть не директивной, а регулирующей. Это сделать несложно, нужна лишь политическая воля.