6 декабря президент России Владимир Путин в Санкт-Петербурге провел заседание Высшего Евразийского экономического совета, на котором в публичную дискуссию о бесчестной цене на российский газ для Белоруссии с ним вступил президент этой страны Александр Лукашенко. Накал оказался настолько мощным, что к концу мероприятия, еще до саммита СНГ, скоропалительно проведенного тут же, в Президентской библиотеке имени Б. Н. Ельцина, президент Белоруссии совершенно перегорел. За этим зрелищем, за тем, как сошлись два титана Евразийского союза, на расстоянии наблюдал специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников.
Саммит Евразийского экономического союза (ЕАЭС) в Санкт-Петербурге начался традиционной церемонией встречи лидеров: Армении, Белоруссии, Киргизии, Казахстана и России. Владимир Путин как хозяин саммита принимал гостей в Президентской библиотеке имени Бориса Ельцина. Вот он поздоровался с президентом Белоруссии Александром Лукашенко, и тот что-то, не то что здороваясь, а удерживая российского президента за руку, что-то долго втолковывал ему. Сам Александр Лукашенко по всем признакам был в разгаре.
Встреча с остальными, а вернее, встреча остальных прошла без таких потрясений (прежде всего руки).
Через 40 минут члены Высшего Евразийского экономического совета встретились в актовом зале библиотеки. Все это время Владимир Путин, как потом выяснилось, рассказывал им о своих впечатлениях насчет работы «двадцатки» в Аргентине. Похоже, всем им было не скучно, а Александр Лукашенко к тому же извлек из этого рассказа парадоксальные практические выводы, которыми позже поделился с коллегами.
Вступительные слова Владимира Путина были словно нарочито обтекаемыми и учитывали, казалось, интересы всех, кто не только находился в зале, но даже и тех, кто мог бы находиться, но по каким-то причинам не находится (Дональда Трампа, например).
Потом выступил и. о. премьера Армении Никол Пашинян, которого все слушали, такое впечатление, более или менее рассеянно, а Александр Лукашенко — просто с какой-то нарочитой тоской в своих немолодых, всякое видавших глазах.
Русским языком Никол Пашинян владеет, конечно, хорошо, но не очень. Впрочем, то, что он не обращает внимания на согласование окончаний в словах, которые произносит, придает его речи, по-моему, какой-то особый смысл и словно дистанцирует его и его страну от остальных в ЕАЭС, придавая ее участию некоторый дополнительно независимый вид.
Никол Пашинян признавался, что для Армении особенный интерес представляет «цифровая повестка».
— Она полностью созвучна с нашими приоритетами,— объяснял Никол Пашинян, и было не до конца все-таки понятно, насколько искренним является это признание для лидера страны, сам смысл существования которой не созвучен с идеей какой бы то ни было оцифровки.
Заверяя лидеров ЕАЭС в преданности и соответствии идеям организации, Никол Пашинян тем не менее вслух сказал о том, что приоритетом Армении является «сотрудничество с ЕС»…
Ничего особенного в таком признании не было бы, и даже совсем ничего, если бы это не было сказано именно здесь и сейчас.
Разве мог Никол Пашинян не сказать, кроме того, о том, что «сегодня в Армении созданы все условия для свободных и справедливых парламентских выборов за последнюю четверть века». Срок был озвучен так четко, что тут не осталось сомнений: речь шла по всем признакам о выборах первого президента Армении Левона Тер-Петросяна, которые, наверное, тогда и состоялись, а не о наступившей позже деспотии Роберта Кочаряна.
Во-первых, и. о. премьера Армении дал понять, что уже 25 лет на территории его страны не было поистине свободных выборов, а во-вторых, получается, что последними такими стали выборы именно господина Тер-Петросяна.
Выяснилось, что Никола Пашиняна по-прежнему чрезвычайно заботит вопрос о том, кто будет новым генеральным секретарем ОДКБ (это была главная тема на предыдущем саммите, в Казахстане). В то время как остальные, судя по их более поздним замечаниям, остыли к этой теме, Никол Пашинян в первую очередь оговорился:
— Руководствуясь принципами партнерских отношений, мы не настаиваем на незамедлительном решении этого вопроса, однако это чувствительный для нас вопрос. И нам хотелось бы оставить его в повестке!
То есть господин Пашинян все-таки настаивал.
Для этого гордого человека, очевидно, не могло быть даже мысли о том, чтобы позволить без ожесточенного боя не то что сдать эту ничтожную на самом деле с точки зрения военного искусства высоту, а не выиграть, не победить,— словно на кону стояло будущее, может быть, Нагорного Карабаха, а на самом деле и всей, наверное, Армении, а также свободы и независимости всего армянского народа, а главное — амбиций его нового лидера.
После Никола Пашиняна слово получил президент Белоруссии Александр Лукашенко. Он знал, конечно, что идет прямая трансляция в пресс-центр саммита, и, можно не сомневаться, учитывал это, а значит, остается только благодарить за подарок, который он сделал для всех журналистов.
Президент Белоруссии предупредил, что «завершающийся период (четыре года существования ЕАЭС.— А. К.) является неоднозначным». С одной стороны, есть Таможенный кодекс ЕАЭС, Молдавию наделили статусом наблюдателя, подписано соглашение о сотрудничестве с Китаем… На этом достижения ЕАЭС, по мнению Александра Лукашенко, видимо, и иссякли.
— С сожалением могу отметить,— заявил президент Белоруссии,— что существует ряд важных вопросов, которые до сих пор остаются нерешенными. Я буду говорить об этом не с точки зрения стенаний и рыданий, а с точки зрения того, что договорились и не сделали! И с точки зрения того, что наш союз… К счастью, я был у истоков создания союза (тут в зале, еще найдутся люди, которые используют повод поспорить на этот счет с президентом Белоруссии.— А. К.)… Наше объединение образовалось на объединенных принципах свободы передвижения рабочей силы, капитала, услуг, товаров и так далее… И самое главное, о чем мы договаривались,— тут все субъекты хозяйствования,— тут голос Александра Лукашенко зазвучал в полную силу,— и наши люди будут иметь равные права!
Об этом, по всей видимости, и собирался наконец поговорить вслух господин Лукашенко. И не об этом ли по-хорошему он предупреждал Владимира Путина, когда час назад здоровался с ним под флагами стран—членов ЕАЭС?
Ему, может быть, в конце концов надоело, что все такого рода разговоры ведутся либо один на один, либо в более или менее расширенном составе за закрытыми дверями. Это стало для него уже, возможно, просто невыносимо. А главное — он, таким образом, не видел никаких перспектив в этих многочасовых разговорах об одном и том же, прежде всего с Владимиром Путиным. И теперь он решил поговорить об одном и том же с ним же при журналистах.
— Если таких равных условий нет, нет и союза,— продолжил Александр Лукашенко, и это прозвучало без преувеличения как угроза.
Вряд ли ему следовало, впрочем, разговаривать так с Владимиром Путиным, если он и в самом деле хотел с ним о чем-нибудь договориться теперь.
Но оказалось, что это всего лишь безобидное начало истории.
— В начале 2018 года Российская Федерация в качестве председательствующего,— продолжил президент Белоруссии,— предложила работу по устранению барьеров, изъятий и ограничений, препятствующих формированию общего рынка ЕАЭС!
В результате работы над устранением барьеров, сообщил Александр Лукашенко, возникли новые, гораздо более высокие, чем были раньше.
— Это стало практикой! — воскликнул президент Белоруссии, опять явно обращаясь к президенту России.— Возникла совершенно недопустимая ситуация, нарушающая возникшие договоренности!.. В этой связи предлагаю предоставить нашей экономической комиссии (ЕЭК.— А. К.) принимать решения в случае повторного введения каким-либо государством-участником ограничений либо продления уже действующих ограничений!
На самом деле Александр Лукашенко говорил сейчас невероятные вещи. Он предлагал, причем, судя по всему, в ультимативном порядке, сделать экономическую комиссию наднациональным органом, который получит право пренебрегать позицией любого президента или государства. Надо было довести Александра Лукашенко, наверное, до полного отчаяния, чтобы он начал говорить с коллегами на таком языке.
Впрочем, он к тому же оговорился:
— По нашему мнению,— добавил он,— реализация этого предложения не затронет национальные интересы сторон. При этом позволит исключить протекционизм, который, в свою очередь, позволит исключить дезинтеграционные процессы.
Александр Лукашенко верно пользовался словами, составляющими риторику ЕАЭС, вкладывая в них необходимый ему смысл.
— Сидящие за этим столом на определение протекционизма в торговле отреагировали, обозвав его грубо экономическими войнами,— Александр Лукашенко опять, уверен, обращался прежде всего к работавшему на «двадцатке» Владимиру Путину.— Так зачем у себя создавать?..
Но это был только первый пункт. Теперь Александр Лукашенко перешел к идее о том, что все государства должны следить за полным соблюдением взятых на себя обязательств.
— Нами достигнута договоренность о взятых на себя к 2025 году обязательствах создать общие рынки нефти, нефтепродуктов и газа,— сообщил он.
Так, это было совсем горячо.
— И мы обязаны выполнять все в намеченные сроки! — с увлечением, сам, по-моему, подбадривая себя своим энтузиазмом, продолжил белорусский президент.— В предлагаемой системе нет интересов поставщиков и потребителей, а есть интересы Евразийского союза, и под этим все мы концептуально подписались!.. Я приведу один пример равноправия и равенства нашего союза! Действующий порядок ценообразования на поставляемый в Белоруссию газ, тариф, применяемый «Газпромом» на поставку в Белоруссию газа из Ямало-Ненецкого округа к нашим границам, составляет почти $3 за тысячу кубометров на 100 км, в то время как внутрироссийский тариф — порядка $1! В три раза меньше!
И если у кого-то до этого еще могли быть сомнения в том, что Александр Лукашенко все это время разговаривает только с Владимиром Путиным, то теперь они, конечно, должны были окончательно сгинуть.
Более того, очевидно, что именно об этом они постоянно и говорят между собой и не могут договориться. То, из-за чего Александру Лукашенко нужен Евразийский союз, Владимир Путин не может ему предоставить и регулярно объясняет почему. А президент Белоруссии предпочитает не понимать: концептуально договорились же.
— В структуре платы за газ доля платы за транспортировку по территории России превышает 70%!..— продолжал господин Лукашенко.— В результате в нашей стране газ на границе Смоленской области обходится почти в $130, а оптовая цена для потребителей в Смоленской области — $70! Простой вопрос: как конкурировать в этой ситуации?
И это все была ведь, видимо, правда, только не вся. И вряд ли Александр Лукашенко рассчитывал на то, что российский президент не дополнит эту правду своей.
Президент Белоруссии еще рассказал о пользе цифровой экономики и сотрудничества в использовании космических технологий и закончил было. И все теперь, как говорится, смотрели на Владимира Путина.
Впрочем, Александр Лукашенко все-таки не договорил. Он поблагодарил российского президента за информацию о ходе «двадцатки» и сообщил:
— Мы констатировали, что мир все больше и больше сходит с ума (вряд ли в такой ситуации Александру Лукашенко стоило признаваться в этом за весь сразу мир.— А. К.)! В плане экономики, торговли, экономических войн! У всех нас есть расхожая поговорка: «Не было бы щастья, да нещастье помогло!» Слушайте, ну для нас это шанс! Великий шанс, когда идет эта драчка, придать еще большую динамику нашему экономическому союзу (Александр Лукашенко, может быть, говорил сейчас о торговой войне США и Китая — если, конечно, не имел в виду что-то особенное, известное только ему самому.— А. К.).
— Я думаю,— кивнул Владимир Путин,— когда пресса займется своим делом, мы тут подискутируем (российский президент словно предчувствовал, что Александр Лукашенко еще не весь вышел, и пытался предостеречь его от совсем уж необратимых последствий этого необычайного приступа откровенности.— А. К.).— Но не могу не сказать о тарифах на газ.
То, что господин Путин тем не менее вдруг с легкостью сам срывался в публичную дискуссию на эту тему, говорило тем не менее о том, что он не до конца оценивает опасность, исходящую сейчас от Александра Лукашенко. Но очевидно, что господин Путин уже и сам просто отказывался молчать.
Президент России рассчитывал, наверное, предупредив, что вот сейчас он скажет что-то сам по этому поводу — и дальше все пойдет, как принято между ними, без свидетелей и последствий.
— К 2025 году мы должны согласовать единые рынки нефти и газа,— сказал Владимир Путин.— Что касается сегодняшней ситуации, то важен не тариф, а важна конечная цена газа, в которую включается этот тариф. Для Белоруссии это сейчас $129, в следующем году будет $127, а для Федеративной Республики Германия — это $250! В этом преимущество для наших союзников по ЕАЭС! Хотя мы должны стремиться к идентификации тарифов, но для этого нужно время и другой уровень интеграции между нашими странами.
— Но наш главный партнер,— неожиданно перебил Владимира Путина Александр Лукашенко,— к сожалению или к счастью, не ФРГ, а Российская Федерация!.. И нам надо, чтобы были равные условия прежде всего с нашей братской Россией!
Эти условия нужны Александру Лукашенко в том числе ведь и для того, чтобы перепродавать потом российскую продукцию западным странам по крайней мере за те же деньги, которые получает за это сама Россия.
— Мы еще будем с вами разговаривать, и у меня к вам просьба только одна: чтобы мы шли к этому! — Александр Лукашенко наконец-то, кажется, понял, что эффект от всего, что он сейчас уже сделал, может быть противоположным желаемому, с другой стороны, неизвестно до конца, в том числе, и, может быть, даже прежде всего, ему самому, чего он на самом деле желал.
Ведь не мог же он действительно желать, что Владимир Путин после его доклада снизит цены на газ для Белоруссии до требуемых $70 за тысячу кубометров. Но с другой стороны, и вряд ли хотел погордиться собственной мужественностью. Нет, просто, скорее всего, долго думал и решил, что выговориться лучше, чем продолжать молчать на людях. А дальше как пойдет. И теперь ему было лучше не думать об этом.
— Мы же так и договорились,— кивнул господин Путин,— создать документы, которые будут планом движения!.. Уже сегодня наши партнеры имеют достаточные преимущества! Поэтому я упомянул ФРГ не просто так. Если бы Белоруссия не имела преимуществ, связанных с союзной интеграцией, это было бы не 129 и не 127, а 200!
И это теперь тоже звучало как угроза.
— Это неправильные у вас расчеты! — опять сорвался в свою бездну Александр Лукашенко.— Мы имеем худшие условия, чем Германия!.. Вроде воевали против Германии вместе, а наши люди после войны имеют такую ситуацию!.. Они там 200 имеют (все-таки 250.— А. К.), допустим, потому, что туда еще 3 тыс. км качать надо! Поэтому у них и цена такая!
— Но если бы была рыночная цена для Белоруссии,— теперь Александра Лукашенко перебил уже Владимир Путин,— она была бы не 129, а под 200! Вот в чем дело! Но давайте уже подискутируем в закрытом режиме!
Александр Лукашенко не так уж нехотя согласился, и через некоторое время Владимир Путин, выслушав безобидного на фоне уже случившегося Нурсултана Назарбаева, говорил:
— Уважаемые представители прессы! Спасибо за внимание.— Владимир Путин медлил, как будто понимая, что выходило не слишком вежливо, и добавлял: — За внимание к нашей работе!
Владимир Путин, по-моему, все-таки слишком много времени проводит с президентом Турции Реджепом Тайипом Эрдоганом. Это ведь Реджеп Тайип Эрдоган при каждом удобном случае вставляет: «Уважаемы члены прессы!», а Владимир Путин до сих пор журналистов называл все-таки журналистами.
Впрочем, за закрытыми дверями они пробыли не очень долго. Им надо было писать еще несколько не самых важных на свете общих документов, но Александр Лукашенко и тут стал проявлять необычайную принципиальность. Когда все остальные уже поставили свои подписи под давно согласованными бумагами, он, казалось, еще только начинал в них вчитываться, словно искал, как в сомнительном кредитном договоре, тот самый мелкий шрифт, в котором и таились все бесы. И он отвергал одну папку за другой, ему что-то объясняли, над ним стояли уже человека четыре, а он все капризничал и капризничал. Ну вот переклинило человека у всех на глазах. Остальные свои глаза, по-моему, прятали от неловкости этого момента: российский президент углубился в разговор с Антоном Силуановым, Никол Пашинян сидел, обхватив бороду руками и глядя в одну точку перед собой (позже стало понятно почему), примкнувший некоторое время назад к коллегам президент Молдавии Игорь Додон то и дело пил воду из длинного бокала, далеко и привычно отставив мизинец…
А Александр Лукашенко все уточнял что-то свое, и ему опять объясняли объясненное, а он при этом по-прежнему выглядел необъяснимо.
Наконец, еще раз поколебавшись, подписал. Но для этого все-таки достал из кармана свою перьевую ручку (все остальные подписывали той, что была предложена организаторами). Видимо, именно в этом состоял его последний внутренний протест.
После заседания в расширенном составе Александр Лукашенко выглядел не сломленным, но подавленным и даже, я бы сказал, изможденным. Сил у него ни на что больше, похоже, не осталось. Он даже сказал журналистам:
— Да, в нехорошей форме вышло,— вздохнул президент Белоруссии.— Пришлось даже извиняться перед хозяином сегодняшней встречи… Очень бурное было обсуждение… И лучше вам не слышать этого…
Впрочем, мы считай что все слышали.
Между тем одну победу Александр Лукашенко снова, по его собственному признанию, все-таки одержал, и разве мог он ею не поделиться.
Президент Белоруссии рассказал, что в закрытом режиме лидеры успели провести еще своего рода заседание ОДКБ, на котором решили, что очередным генсеком этой организации будет представитель все-таки Белоруссии, а не Армении. Господин Лукашенко добавил, что с каждым лидером у его кандидата будет индивидуальное собеседование и по итогам этого собеседования будет поставлена каждая подпись под окончательным решением. Впрочем, на вопрос, поставит ли свою подпись, например, Никол Пашинян, Александр Лукашенко с утомленной улыбкой развел руками.
Действительно, и это было ведь не наверняка.
Как и все, чем занят в жизни этот поучительный человек.
0
75.00
