13 февраля президент России Владимир Путин в горах встретился с президентом Белоруссии Александром Лукашенко и провел с ним длительные, как обычно, переговоры. Специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников спрашивает у Владимира Путина, почему эти переговоры такие длительные и безрезультатные, получает загадочные ответы, а потом самостоятельно расшифровывает их и приходит к парадоксальным выводам.
Утром Владимир Путин и Александр Лукашенко встретились в горах в Красной Поляне. Можно было назвать это переговорами. А можно было и не называть. Потому что то, чем они там на самом деле занимались, никому, кроме них, доподлинно не известно. Ведь когда идут переговоры, у них рано или поздно бывает итог. Хотя бы промежуточный, хотя бы отрицательный. А в этом случае Александра Лукашенко и Владимира Путина затянул, судя по всему, сам процесс. Они встречаются, уединяются, обедают, разъезжаются, чтобы снова встретиться, пообедать и расстаться. Как было до Нового года, причем не только 2019-го, так происходит и в нем.
— Мы очень рады вас видеть, на этот раз в Сочи,— сказал утром президент России белорусскому коллеге.
И где же только они не встречались… И вот на этот раз — не просто в Сочи, а опять в Сочи.
— Знаю, что у нас бывают и шероховатости,— так назвал то, что бывает, Владимир Путин,— бывают и проблемы, но так, как это и положено между друзьями!..
Конечно, одной из важнейших сфер является сфера энергетики. Объемы поставок углеводородов, и нефти, и газа, сохраняются на том уровне, о котором мы с вами договариваемся… Идет согласование позиций, которые требуют этого согласования…
Последняя фраза лучше других отражала состояние российско-белорусских переговоров.
— Для меня это родной дом! — вскликнул Александр Лукашенко, имея в виду, видимо, Сочи в целом.— Я ехал по новой дороге вчера вечером, уже поздно вечером, к ночи, и вспоминал ту тяжелую, страшную советскую трассу, по которой мы перемещались, страшно было смотреть вниз!
И я всецело сейчас был на его стороне: он имел в виду автомобильную трассу, конечно, а не горнолыжную, и она была ужасающей именно в том смысле, о котором он говорил, то есть советской.
— Сегодня это совсем другой курорт, совсем другая территория. Рад, что в свое время белорусы построили здесь свой дом, у нас тут две гостиницы, особняки,— не забыл отметить Александр Лукашенко,— которые сегодня заполнены туристами, и работаем не в убыток.
Тут он все же заговорил о своем на своем языке, то есть для понимания нужны были особые навыки, которые, впрочем, у Владимира Путина имелись:
— Что касается продовольствия, меня удивило… Потому что так и в Беларуси: некачественная вода, продовольствие, хотя у нас все с вами есть — и вода, и продовольствие!.. Три четверти населения страдают и умирают от некачественного продовольствия и воды! Но исследования и у вас, и у нас проведены. Поэтому мы имеем все возможности, для того чтобы накормить людей качественными продуктами питания! — все-таки президент Белоруссии был сейчас где-то не тут.— Поэтому, какие бы ни были конфликты и скандалы, вы должны помнить, что мы никогда россиянам не будем поставлять ни плохую водку, ни плохую закуску. Вы это должны четко понимать!
Можно было вздохнуть с облегчением. Потому что он закончил.
Через некоторое время Владимир Путин и Александр Лукашенко поехали на «Лауру». Там — подъемники «Газпрома», где в это время очень много жизни. Кажется даже, что именно тут она вся и есть. И кто-то уже видел, как тут появился непосредственно Александр Лукашенко, и члены его делегации, переодевающиеся и переобувающиеся, пересказывали друг другу:
— Слышали, что про нас тут говорят: «Надо же, Лукашенко со своей бандой приехал!»
Слово «банда», по мнению членов белорусской делегации, звучало в хорошем смысле слова.
Через некоторое время на свежем воздухе и в самом деле появился президент Белоруссии. Костюм его нельзя было назвать таким уж горнолыжным. Но он был и не в пальто, это уж точно.
И я ведь уже видел эту картину. Конечно! В 2002 году, в Казахстане, рядом с высокогорным катком «Медео», они вот так же встретились, только рано утром, и катались, катались… И, как говорится, ничего. И Союзное государство Белоруссии и России осталось таким же, как тогда, то есть никаким. И в отношениях между Александром Лукашенко и Владимиром Путиным тогда не состоялось прорыва, и до сих пор по всем признакам — тоже. Ну, может, сейчас… Хотя верит ли в это кто-то, включая их самих? Да разве можно. Не исключено, впрочем, что решили просто покататься — не для того даже, чтобы кому-то что-то такое продемонстрировать, а просто покататься. И хотя бы это был бы уже результат.
То, что это не может быть так, выяснилось мгновенно. Я видел рвущегося к своему президенту сотрудника белорусского протокола:
— У нас личный фотограф на другом спуске! Там, внизу!.. Президента никто не снимет, понимаете?! Будет беда! Он ведь у нас один!
— Президент? — не удержался я.
— Фотограф!..— простонал протокольный.
Действительно, нельзя ведь сказать с уверенностью, что президент у Белоруссии один. Вот с Александром Лукашенко приехал его сын Коля, человек в белорусской власти, мягко говоря, не случайный, впитавший ее с молоком, причем отца, и это Коля, а вернее какой же он нам Коля,— нет, Николай Александрович шел сейчас рядом с президентом Белоруссии, сам уже почти президент, хоть казалось, не по-президентски стеснительно и даже обреченно ставил он сейчас ботинки в крепления…
— Я на телефон сниму…— умолял между тем отчего-то уже отчаявшийся белорус, и это было странно, потому что никто ему тут ничего не запрещал. Но он претендовал на большее: хотел, чтобы разрешили.
Через некоторое время я понял, что он озабочен не напрасно. Александр Лукашенко не сразу встал на лыжи. Сначала он именно осмотрелся, чтобы удостовериться, казалось, что его тут снимают, и не случайные люди, а те, кто плохо не сделает. Потом он не спеша надел все-таки лыжи. Пропустил вперед Владимира Путина, чтобы ничто не отвлекало окружающих Александра Лукашенко от Александра Лукашенко.
— Нет, царь не настоящий! — убеждал подругу юный сноубордист рядом со мной, кивая на Владимира Путина, берущего в руки палки.
— Почему? — удивлялась она.— Вроде похож…
— Вот именно,— удовлетворенно кивал парень.— Похож! На него. А не он. Его-то я видел.
— Где? — пугалась она.
— По телевизору,— успокаивал он ее.
Александр Лукашенко между тем решил, видимо, что Владимир Путин уже достоин того, чтобы он мог подъехать к нему, и поравнялся с президентом России. Мой сосед, сотрудник белорусского протокола, самозабвенно снимал виды сзади. А что? Было что снимать.
Через секунду они ушли по трассе B4. Длина ее была чуть больше километра, и, по отзывам прибывающих снизу на подъемнике, не было в ней ничего особенного. Но и трассой ее все-таки можно было назвать.
Владимир Путин и Александр Лукашенко тоже скоро показались наверху. Когда они сошли с подъемника, толпа горнолыжников — любителей и профессионалов — с телефонами в руках блокировала их. Я все-таки успел спросить Владимира Путина:
— Что может быть лучше гор?
Я думал, честно говоря, что он повторит, а может быть, усовершенствует Владимира Высоцкого, но он среагировал иначе:
— Только хорошие горы.
Теперь следовало понять, означает ли это, что трасса B4 не произвела на него сильного впечатления.
— Надо было утром приходить! — упрекали президента России.— Снег-то лучше был!
— Утречком мы поработали,— миролюбиво отвечал российский президент, и это был снова для него повод поискать глазами белорусского коллегу.
Но тот был в стороне. И его в этот момент почти никто не окружал, кроме Николая Александровича и пресс-секретаря президента Белоруссии, которая надела горнолыжный костюм и лыжи, и все это шло ей гораздо больше, по-моему, чем всем остальным на этом склоне.
Александру Лукашенко не нравилось стоять так, он ушел на второй круг, Владимир Путин — за ним, и, вернувшись, они ушли вправо, на соседнюю трассу, D1, где не было уже никого, кроме них. Именно на этой трассе все стало хорошо: белорусского президента ждали и его личный оператор, и личный фотограф, и Александр Лукашенко, по-моему, заметно повеселел. Съехав и поднявшись, он еще долго позировал им, понимая, насколько важным и главным является такое мгновение… Нет, не в его личной жизни, бог с ней, но в жизни его республики.
Странное произошло через несколько минут. Они скатились с горы еще раз, поднялись, и между ними в кресле подъемника возник уже Николай, и вот Владимир Путин пошел на третий спуск с этой трассы, а Александр Лукашенко вдруг свернул резко налево, в сторону отеля.
Это было неожиданно. Он даже не взглянул на Владимира Путина, а тот — на него. Люди, не чужие друг другу, если расстаются после такого катания пусть даже на полчаса, потому что потом еще, оба знают, обедать им вместе, хотя бы кивком головы должны попрощаться друг с другом на эти полчаса.
Но даже не взглянули. Это все, мне казалось, о многом говорило, а скорее — ни о чем. То есть о том, что между ними нет ничего. И о том, что Владимиру Путину хочется еще покататься, раз уж пришли.
Еще один спуск — и Владимир Путин тоже был готов закончить на сегодня. Я спросил у него, договорятся ли они с Александром Лукашенко хоть когда-нибудь до чего-нибудь. Ну, может быть, хоть после этой странной прогулки. Владимир Путин, казалось, внимательно смотрел на меня.
— Ну так вопросы-то непростые решаем…— пожал он плечами, и палки выскочили из снега.
— Уж очень долго все решаете и решаете.
— Решать нельзя суетиться! — произнес Владимир Путин, и теперь, видимо, надо было решить, куда поставить запятую.— Вот вспомните, что сказал Монферран по поводу создания памятника Петру Первому в Петербурге! А, Медного всадника…
Я отдавал себе отчет в том, что Монферран — это же тот архитектор, который построил Исаакиевский собор… Медного всадника — это вроде не он… Но что же сказал Монферран по поводу всадника? Да черт его знает!
— Так! — иезуитски подбадривал меня Владимир Путин. — Почитайте энциклопедию. Все ответы там…
— И что он сказал? — я решил добыть правду наиболее легким способом.
Владимир Путин засмеялся:
— Когда ему стали говорить, что это дорого и так долго, он… ну посмотрите, что он ответил. Это же важно.
Да, это была скала.
— Да я уже начинаю понимать. Что скоро ждать результатов,— сказал я,— от ваших разговоров с Александром Лукашенко не придется… Не сегодня уж точно!
— Да,— согласился Владимир Путин.— Решение серьезных вопросов не терпит суеты!
И через четверть часа он в компании Дмитрия Козака, Юрия Ушакова и Максима Орешкина уже обедал с белорусским коллегой в ресторане отеля «Приют». Надеюсь, они не чувствовали себя заброшенными там. Их, безусловно, должны были достойно приютить.
А я с головой ушел, как было сказано, в энциклопедии.
И история, конечно, сразу стала мистической. С одной стороны, Монферран родился уже после того, как открыли памятник Петру I. Это полностью не исключает того, что Монферран в конце концов высказался, почему так долго строили, а может быть, даже предполагает: в конце концов, досада Монферрана на то, что памятник строят, а Монферран все никак не может родиться, не могла не преследовать архитектора всю его жизнь.
Но ни в каких энциклопедиях, электронных и бумажных, я и уже немалое количество других людей не могли найти по этому поводу ни слова.
Во-вторых, Монферран проектировал памятник Николаю I, и это могло навести Владимира Путина на какую-нибудь мысль. Но на этот раз Монферран умер до того, как памятник построили, и не успел сколько-нибудь ярко прокомментировать его строительство.
В-третьих, Монферран был архитектором Исаакиевского собора, и ему ведь нагадали, он сам признавался, что когда он достроит собор, то сразу умрет. И что вроде бы поэтому Монферран тянул со строительством Исаакиевского собора. А главное, умер через месяц после того, как собор был построен.
И мне кажется, подлинную разгадку слов Владимира Путина следовало искать именно здесь. Он, разговаривая со мной, верно вспомнил слова архитектора в ответ на упреки в том, что долго и дорого. Да, тот сказал, что боится умереть. Просто говорил он не про Медного всадника, до которого ему, скажем, не было никакого дела, а про Исаакиевский.
И вот теперь мрачная реальность стояла передо мной во весь ее рост. Я наконец-то начал понимать, почему Владимир Путин опасается закончить чем-то результативным переговоры с Александром Лукашенко.
Неужели был у гадалки?