Первые, апокалиптические, оценки нефтяного кризиса оказались сильно преувеличенными. Россия не была инициатором разрыва сделки ОПЕК+. Начатая Саудовской Аравией ценовая война больнее всего ударит по ней самой. Внутрироссийская экономическая повестка изменилась: вместо ускорения роста теперь надо постараться избежать спада ВВП и минимизировать масштаб девальвации
Две напасти — резко подешевевшая нефть и разгул коронавируса, приобретший масштабы полноценной пандемии, — взаимно усиливая друг друга, поставили мир на грань глобальной рецессии. Противостояние кризису осложняется тем, что дезинтеграция социума, спасительная для борьбы с вирусом, усугубляет экономические трудности.
Кризисы порождают девальвацию не только валют, но и оценок, а тем более прогнозов. События разворачиваются столь стремительно, что многое из того, что вы прочтете в этой статье, потеряет свое значение за время ее доставки читателю. Тем не менее мы постараемся внести толику ясности в то, что уже произошло, и, опираясь на мнения экспертов, дать свою версию происходящего. Мы также провели экспресс-опрос среднего частного бизнеса самых разных отраслей, чтобы понять, чего в разворачивающемся кризисе больше — беды или возможностей.
Кто не любит лонгриды, может ограничиться краткими выводами.
Ценовую войну на нефтяном рынке развязала не Россия, а Саудовская Аравия. Сделка ОПЕК+ была обречена задолго до развязки в Вене 6 марта. История с коронавирусом лишь обнулила договороспособность сторон, интересы которых расходились и раньше, причем все дальше. Тем не менее сделка ОПЕК+ не была для России ошибкой. Первые два года координации добычи принесли значительные бонусы российскому бюджету и отечественным нефтяникам, но постепенно главным бенефициаром сделки стала индустрия по добыче сланцевой нефти в США.
Ценовая война выбьет из глобальной нефтяной игры американскую сланцевую нефть не целиком и не сразу и, возможно, не навсегда. Вместе со сланцевиками ценовой шок не переживут и другие проекты, рентабельные при докризисных ценах, — новые проекты на глубоководном шельфе и в Арктике, а также еще не начатые или едва начатые проекты по разработке «трудной» нефти по всему миру. Это неизбежная плата за нащупывание нового среднесрочного ценового равновесия. Однако каким оно окажется, бессмысленно гадать до победы над пандемией и запуска обновленной конфигурации трансграничных цепочек производства и потребления товаров и услуг.
Первый контур кризиса, связанный с дешевой нефтью, не должен уронить рубль сильнее, чем на 30% к уровню начала года, — около половины этого спада уже отыграно. Накопленные резервы (денег и опыта прошлых пертурбаций) должны позволить нашим денежным властям избежать финансового цунами.
Удержать российский ВВП от снижения в нынешнем и будущем году возможно, но это потребует активизации контрциклических мер правительства. Надежды на автоматический импортозамещающий рост, подобный тому, который следовал за девальвациями 1998 и 2008 годов, сейчас невелики: резервы некапиталоемкого, рыночного импортозамещения практически исчерпаны.
А теперь подробности.
Что случилось в Вене
В преддверии очередного саммита министров нефти и энергетики ОПЕК и ОПЕК+ в австрийской столице президент России Владимир Путин провел встречу с главами крупнейших российских нефтяных компаний. Сверка ощущений понадобилась ввиду повышенной неопределенности на глобальном рынке из-за резкого снижения спроса под влиянием экономических последствий распространения коронавируса. Никаких решений на встрече принято не было, а отправившийся в Вену министр энергетики Александр Новак имел вполне умеренный мандат — продлить истекающие 1 апреля ограничения на добычу, взятые на себя Россией в рамках сделки ОПЕК+, еще на один квартал. Раздражение против самоограничения роста добычи участниками ОПЕК+, которым от души пользовались американские сланцевики, копилось у некоторых наших нефтяников давно (лидер отрасли «Роснефть» никогда не скрывала своего негативного отношения к сделке), тем не менее хлопать дверью в Вене Новак не собирался. «Наше предложение было — продление [сделки] минимум на один квартал, но мы были готовы рассмотреть и больше… на текущих условиях, чтобы оценить реальный ущерб от коронавируса. Мы понимали, что при таком подходе цена упадет на пять–восемь долларов за баррель, но при этом у нас было бы время оценить последствия и принять взвешенное решение», — комментировал позицию Москвы на переговорах замминистра энергетики Павел Сорокин в интервью Reuters 11 марта.
Венский саммит традиционно (как и последние три года) был двухчастным. Сначала заседали министры 14 стран — участниц самого картеля, вырабатывая общую позицию ОПЕК (здесь главные действующие лица — Саудовская Аравия и ее союзники ОАЭ и Кувейт, а также Ирак). А на следующий день к ним присоединились министры стран вне картеля, участвующие в соглашении (здесь рулит Россия, заметные фигуранты — Казахстан и Мексика).
Первый же день саммита принес неприятную неожиданность. Министры ОПЕК выкатили на расширенное заседание рекомендацию из двух частей. Первая часть: продлить принятые три месяца назад ограничения по добыче с конца первого квартала до конца 2020 года. Вторая часть: учитывая резкое снижение прогнозных оценок глобального спроса на нефть в текущем году (его прирост переоценивался с 1,1 млн баррелей в день до 480 тыс. баррелей), рекомендовать введение дополнительных ограничений на добычу в размере 1,5 млн баррелей в день до середины года. При этом две трети нового секвестра должен был обеспечить картель, а треть, то есть 500 тыс. баррелей в день, — присоединившиеся страны (не члены ОПЕК). «На Россию приходилось бы примерно 300 тысяч с небольшим баррелей в сутки снижения, то есть удвоение текущего снижения, — пояснил Павел Сорокин в упомянутом интервью и привел аргументы, почему это предложение оказалось для России неприемлемым. — Помимо того что мы считаем предложение о снижении на полтора миллиона баррелей в сутки избыточным, еще и технологически это гораздо сложнее осуществить: у нас более сложная структура добычи, чем у наших партнеров из арабских стран, у нас больше скважин и ограничено поле для маневра, где мы можем ограничивать добычу. Шестьсот тысяч баррелей в сутки — это существенное снижение и тяжелое восстановление, просто по технологическим причинам. Часть сокращения может просто не вернуться никогда, а это потеря рабочих мест, снижение инвестиций».
Министр Новак улетел в Москву для дополнительных консультаций и на следующий день привез в Вену окончательное российское «нет». Пятичасовые переговоры закончились ничем. И, видимо, проходили они довольно нервно, так как в итоге даже действующее до конца марта соглашение об ограничении добычи участники не захотели или не смогли продлить.
«Саудовская Аравия так настаивала на сокращении потому, что сама еще после предыдущей встречи дополнительно снизила добычу примерно на 400 тысяч баррелей в сутки, чтобы поддержать акции Saudi Aramco после IPO, и рассчитывали на поддержку со стороны остальных участников соглашения, — считает Марсель Салихов, руководитель департамента Института энергетики и финансов. — Однако Москва оказалась неготовой пойти на новое снижение добычи — прежде всего из опасений, что этим воспользуются производители сланцевой нефти в США».
Нефтяной вестерн
Сразу же после провала переговоров саудиты перешли к решительным действиям на рынке. Как стало известно 8 марта, королевство намерено увеличить собственную добычу и предложило покупателям двадцатипроцентную скидку на апрель (обычно Саудовская Аравия собирает заявки у потребителей на поставку нефти на следующий месяц в начале предыдущего). Объем добычи уже с апреля планируется увеличить с текущих 9,7 млн баррелей в сутки до 10–11 млн баррелей в сутки (общие производственные мощности Саудовской Аравии сейчас оцениваются в 12 млн баррелей в сутки). Такой прирост фактически съест весь объем снижения добычи, предусматривавшийся ранее соглашением ОПЕК+.
В понедельник 9 марта котировки нефти показали рекордное со времен войны в Заливе 1991 года 30-процентное снижение. Если в начале этого года цены на нефть марки Brent держались в районе 65–68 долларов за баррель, а на фоне снижения деловой активности в Китае из-за коронавируса опустились к началу марта до 52 долларов, то сейчас за «бочонок» просят 33 доллара. Причем и это может оказаться не пределом. Так, Bank of America и Goldman Sachs уже заявили, что нефтяные цены в дальнейшем могут упасть и до 20 долларов за баррель.
Кувейт и Ирак (вероятно, не желая терять клиентуру) тоже объявили о снижении цен.
Кто же будет проигравшим и победителем в развязанной саудовцами ценовой войне из числа первой тройки нефтедобытчиков?
Насколько сама Саудовская Аравия готова пережить падение цен на нефть, вопрос открытый. Отраслевые аналитики предполагают, что доходы королевства от продажи нефти вследствие низких цен могут сократиться по меньшей мере на 30%. В этом году Саудовская Аравия рассчитывала на бюджет в 168 млрд долларов, из которых до 68 млрд — военные расходы (для сравнения: военные расходы России по номинальному обменному курсу в 2019 году составили 61 млрд долларов). Теперь саудовцам придется резать бюджет — в противном случае страна окажется вовлечена в многолетний финансовый кризис. И первый претендент — военные расходы.
Саудовские войска, несмотря на колоссальное финансирование, уже умудрились покрыть свои знамена неувядаемым позором в безуспешных попытках справиться с йеменскими повстанцами. Теперь дешевая нефть не усилит позицию Эр-Рияда, а напротив, может вынудить саудовцев пойти на уступки в урегулировании йеменского конфликта, в котором Саудовская Аравия участвует с марта 2015 года.
Очевидной «жертвой» развала сделки ОПЕК+ выглядят американские сланцевики.
В США начало ценовой войны вызвало настоящий шторм. Биржи уже отреагировали обвалом рыночной стоимости сланцевиков. Так, EOG потеряла 35% стоимости, Continental Resources — 40%, Occidental Petroleum — 44%, ряд более мелких производителей обвалились более чем вдвое и готовятся к остановке производства.
Такая истерика неспроста. По данным февральского исследования Federal Reserve Bank of Dallas, охватившего 87 фирм, занимающихся разведкой и добычей нефти, всем основным игрокам на шельфовом поле нужны более высокие цены, чтобы бурение новых скважин было рентабельным. Линия отсечения, при которой работа становилась в принципе экономически целесообразной, оказалась в интервале 48–54 доллара за баррель WTI. Это намного выше нынешних цен.
Сейчас, как утверждает аналитик Strategas Research Partners Томас Цитсурис, американские нефтяные компании, разрабатывающие сланцы, в своей работе вынуждены опираться на заемные средства и привлекать их по высоким относительно рынка ставкам.
Аналитики единодушны в том, что сланцевую отрасль США ждут массовые банкротства мелких компаний и значительное падение производства. «Снижение сланцевой добычи случилось бы и при цене 40–50 долларов за баррель. Сланцевый пузырь тихо сдулся бы сам из-за проблем, накопившихся в данном сегменте», — считает Георгий Трофимов, главный экономист Института финансовых исследований.
Однако моментального падения добычи в американской индустрии сланцевой нефти не последует, так как 60% производства сланцевой нефти захеджировано от падения цены на шесть месяцев. Очевидно, что последуют и меры господдержки сланцевой индустрии. Как сообщает The Washington Post, правительство США в настоящее время серьезно рассматривает государственную помощь нефтегазовым компаниям, по которым ударило падение цен на нефть. Скорее всего, приводит слова источника издание, федеральная помощь будет в виде низкопроцентных займов сланцевым компаниям, чьи кредитные линии закрыли финансовые учреждения.
«При устойчивых ценах 30–40 долларов за баррель добыча в США перестанет расти уже через три–шесть месяцев, а в перспективе девяти–пятнадцати месяцев начнет снижаться», — прогнозирует Валерий Семикашев, руководитель лаборатории Института народнохозяйственного прогнозирования (ИНП) РАН.
А в споре между Саудовской Аравией и Россией все не так однозначно.
С одной стороны, Россия сталкивается с исчерпанием запасов старых месторождений и необходимостью ради поддержания объемов добычи вовлекать в разработку все больше трудноизвлекаемых запасов. Что влечет за собой рост себестоимости добычи.
По оценке IHS Markit, средняя себестоимость новых проектов (с учетом налогов и полного производственного цикла, при рентабельности добычи 10%) для России составляет 42 доллара за баррель для сухопутных месторождений и 44 доллара за баррель — для шельфовых проектов. Для Саудовской Аравии этот показатель заметно ниже — порядка 17 долларов за баррель.
Другое дело, что это взгляд в дальнюю перспективу. Сегодня же средняя себестоимость добычи на уже разрабатываемых месторождениях в Саудовской Аравии оценивается Saudi Aramco на уровне 10 долларов за баррель. Для России этот показатель составляет, как ранее утверждал Павел Сорокин, от 9 до 20 долларов за баррель в зависимости от проекта.
«В России есть потенциал дополнительных 20–30 миллионов тонн годовой добычи, но легко подсчитать, что полностью отыграть падение доходов за счет наращивания добычи не получится», — считает Андрей Колпаков, старший научный сотрудник ИНП РАН.
У Саудовской Аравии нет других инструментов в этой войне, кроме денежных и нефтяных запасов. Королевство прогнозировало свой бюджет исходя из цены барреля примерно 55 долларов, что сильно выше «российского» уровня. Но даже при таком расчете дефицит бюджета Саудовской Аравии в 2020 году оценивается в 49,8 млрд долларов, что эквивалентно 6,4% ВВП. «В ноль» бюджет королевства верстается только при цене свыше 80 долларов за баррель. Кроме того, королевство традиционно поддерживает фиксированный курс своей валюты к доллару (в отличие от большинства других экспортеров, включая Россию). То есть придется либо «жечь» резервы, спасая обменный курс, либо в довесок к падению доходов от продажи нефти получить и финансовый шок.
«Саудовской Аравии нужны цены на нефть от 75 до 80 долларов США, чтобы сбалансировать свой бюджет. При ценах, которые были достигнуты с понедельника и вторника, дефицит бюджета страны может достичь 100 миллиардов долларов, а цели новых продаж акций компании Aramco поставлены под вопрос», — отмечает директор по исследованиям французской Высшей школы социальных наук (EHESS) и глава Центра исследований индустриализации (CEMI) Жак Сапир.
Что касается прогноза нефтяных цен на ближайшие недели и даже месяцы, не станем даже пытаться — это абсолютно бессмысленно. А вот ранжирование факторов влияния может пригодиться. «Сейчас градация факторов по влиянию на цены на нефть, на мой взгляд, такая: ожидания сокращения деловой и транспортной активности из-за коронавируса, далее оценки реального сокращения из-за экономического спада и эффектов от низких цен (при низких ценах спрос оказывается выше на 0,5–0,7 процентного пункта), а потом уже реальные позиции производителей нефти», — считает Валерий Семикашев.
Рубль: пока не в штопоре
Первая переменная российской экономической жизни, которая вызывает наибольшее беспокойство в моменты резкого удешевления нефти, — курс рубля. За бурную прошлую неделю национальная валюта подешевела к доллару без малого на 8% — весьма скромно на фоне более чем 20-процентного снижения цены нефти. Агрессивной игры против рубля пока не идет. И продажа ЦБ валюты на 3,6 млрд рублей 11 марта скорее успокаивающий сигнал, чем реальная мера, поддерживающая курс. «ЦБ начинает поддержку рубля, когда есть избыточное спекулятивное давление на рубль, — говорит Денис Порывай, старший аналитик по финансовым рынка Райффайзенбанка. — Судя по всему, сейчас пока этого давления нет, и рубль не ушел ниже справедливых значений».
Заместитель директора ИНП РАН Александр Широв объясняет, что причин именно мягкой девальвации до уровня 72–75 рублей за доллар несколько: во-первых, за счет бюджетного правила курс в течение длительного времени поддерживался на заниженном по отношению к равновесному состоянию уровне. Эта «переослабленность» руля в последнее время составляла примерно 12–15%. Сейчас она играет роль демпфера курсовых колебаний, сглаживая их амплитуду при всех возможных сценариях. Во-вторых, в арсенале ЦБ и Минфина больше рычагов воздействия на рынок: отмена продажи рублей в рамках бюджетного правила, изменение процентных ставок, продажа части резервов и т. д. Часть из них еще не использовалась. В-третьих, долговая ситуация сейчас намного легче, чем в 2014 году, как для бизнеса, так и для государства. В-четвертых, расчистка банковской системы при всех негативных последствиях сделала рынок более управляемым и предсказуемым. «По нашим расчетам, для полной компенсации текущих долларовых доходов экономики от экспорта нефти при цене 35 долларов за баррель необходимо нарастить добычу нефти примерно на 85 миллионов тонн в годовом выражении, — говорит Александр Широв. — Теоретически это сделать можно, но этот процесс займет не менее семи–десяти лет. В связи с этим для нормализации торгового баланса и балансировки бюджета неизбежна очередная девальвация курса. Пока на уровне не выше 20 процентов».
Оценки Института Гайдара более пессимистические: общая девальвация рубля при таких ценах на нефть в ближайшее время может составить примерно 30–35% по отношению к началу года. «Будет ли в дальнейшем наблюдаться некоторое укрепление рубля или дальнейшее падение курса, зависит уже от реакции Банка России и поведения российских участников рынка. Но в любом случае масштабы кризиса, по нашему мнению, будут меньше, чем на рубеже 2014–2015 годов, так как уровень внешней задолженности российских компаний и банков сейчас меньше, чем был тогда», — говорит директор по научной работе Института Гайдара Сергей Дробышевский.
Пока из мер поддержки ЦБ лишь остановил покупку валюты в рамках бюджетного правила и расширил механизмы предоставления валютной и рублевой ликвидности, а Минфин прекратил размещение новых ОФЗ (скорее с целью поддержки долгового рынка) и пообещал начать конвертировать часть средств ФНБ в рубли — возможно, это будет два-три миллиарда долларов в месяц, то есть размер месячного дефицита при цене на нефть 35 долларов за баррель. Таким образом, к концу года из ФНБ при сохранении текущих цен на нефть может быть потрачено 30 млрд долларов (размер ФНБ на 1 февраля 2020 года составлял 124 млрд долларов).
Но вполне вероятно, что это и не понадобится: несмотря на шквал апокалиптических прогнозов по рынку нефти, все еще сохраняется немалая вероятность, что уже к концу года цены развернутся вверх. «Сохранение цен на нефть на уровне 35–37 долларов за баррель, на мой взгляд, нереалистичный сценарий, так как в данный момент мы наблюдаем шоковые реакции и они будут корректироваться, — сказал “Эксперту” президент хозяйственного партнерства “Новый экономический рост” Михаил Дмитриев. — Поэтому по итогам года не стоит ожидать средней цены ниже 40 долларов за баррель, тем более что первые два месяца мы прожили с гораздо более высокими ценами. Дальнейшее падение нефти неизбежно приведет к быстрому сокращению числа буровых установок в США». Таким образом, скорее всего, по итогам года мы останемся примерно с теми же доходами бюджета, которые и были запланированы, добавляет экономист, то есть те доходы, которые направляются на текущие расходы, бюджет не потеряет, за исключением резервирования нефтегазовых доходов.
Тем не менее, если нефть закрепится около 30 долларов, то трудно себе представить, что Минфин согласится потратить весь ФНБ на поддержку курса, тем более что хватит его на четыре года. Скорее нас ждет урезание бюджетных расходов и (или) более глубокая девальвация, то есть перекладывание на плечи населения всех убытков от случившегося нефтяного шока. «Если нефть не восстановится, то по итогам года рубль ослабеет, так как у нас макроэкономическая стабильность обеспечивается во многом за счет населения, у которого вследствие девальвации сокращаются в долларовом выражении зарплаты, сбережения и возможность приобретать импортные товары. Плюс из-за ускорения инфляции снижается покупательная способность населения», — говорит Денис Порывай.
Но на этот раз у правительства есть шанс сделать все по-другому.
Шансы на рост еще есть
Опрошенные «Экспертом» ведущие экономисты утверждают, что рост ВВП России в этом году может остаться положительным. «Ранее мы прогнозировали рост ВВП 1,9 процента в 2020 году, теперь прогноз скорректирован до 1–1,2 процента, — сказал “Эксперту” главный экономист ВЭБ.РФ Андрей Клепач.— Текущая ситуация скажется на динамике ВВП не только в этом, но и в следующем году: ранее мы ожидали 2,5 процента, теперь — 2,0 процента. При этом падения экономики и реально располагаемых доходов населения все же не будет — их поддержат нацпроекты, заработает пакет социальных мер. Экспорт, безусловно, провалится, это касается не только нефти и газа, но и остального сырья. Импортозамещение ускорится. Правда, российские нефтедобывающие компании могут нарастить как экспорт, так и добычу (на 0,3–0,5 миллиона баррелей в год), и скорее всего даже в этом случае им удастся продать нефть — в крайнем случае покупатели будут закачивать ее в танкеры на будущее: все же Китай начинает восстанавливаться, да и мировая экономика в следующем году должна ускориться. Важно, какие стимулирующие меры примут правительство и Банк России. За счет поддержки спроса и кредитования экономики можно компенсировать значительную часть негативного эффекта внешнего шока».
Михаил Дмитриев предупреждает, что даже сохранение доходов бюджета само по себе не позволит избежать сжатия внутреннего спроса, которое, в свою очередь, приведет к серьезному торможению экономики, вплоть до отрицательных значений. Причем повлияет на это как потребительский, так и инвестиционный спрос — последний будет сокращаться из-за неуверенности инвесторов в будущем. «В этой ситуации все будет зависеть от энергичности контрциклических мер правительства, которые в большей степени лежат на стороне бюджетной, а не денежно-кредитной политики, — говорит экономист. — Существенное увеличение бюджетных расходов, на два–три процента ВВП, и по тем каналам, которые имеют самый высокий мультипликатор на ВВП, может улучшить экономическую динамику и при этом не будет нести высокого инфляционного риска. Это, во-первых, форсирование инфраструктурных проектов — строительство ВСМ Москва — Казань, которое было отложено, строительство региональных дорог, тогда как проект “Безопасные и качественные автодороги” подразумевает только реконструкцию существующих дорог, что ошибочно. Инфраструктурные проекты на транспорте имеют один из самых высоких мультипликаторов — они дают 1,7 рубля ВВП на каждый потраченный рубль бюджетных денег. Во-вторых, это здравоохранение — например, всеобщее бесплатное лекарственное обеспечение в рамках амбулаторного звена. Это помогло бы улучшить профилактику и дало бы хороший толчок нашей фарме, при этом стоит сравнительно недорого. И в-третьих, это жилищное строительство, по которому нанес сильный удар переход к проектному финансированию и которое вследствие сжатия спроса может оказаться в очень тяжелом состоянии. Важно не допустить торможения этой отрасли, а поддержать ее публичными проектами строительства арендного и социального жилья на принципах ГЧП, реконструкции ветхого фонда и поддержкой ипотеки, в том числе на индивидуальное жилищное строительство. Строительство жилья также имеет хороший мультипликатор и мало зависит от импорта. Дальше все будет зависеть от того, на чью сторону встанет президент: на сторону экономического блока или Минфина, который будет против дополнительных бюджетных трат, которые потребуют изменения бюджетного правила».
В принципе, шанс на адекватное решение есть — в прошлом у нас уже был опыт затягивания поясов в бюджетном секторе, который ни к чему хорошему (кроме многократно воспетой стабильности) не привел. «В преддверии кризиса 2015–2016 годов федеральный бюджет России был дефицитным при ценах на нефть выше 100 долларов за баррель, что вынудило правительство ограничивать расходы для подстройки к падению доходов при низких ценах на нефть — заморозить повышение пенсий и зарплат бюджетников, снизить государственные инвестиции, — напоминает старший экономист банка “Открытие” Максим Петроневич. — Это негативно сказалось на экономическом росте и доходах населения. Более низкая пороговая цена существенно расширяет пространство для маневра. Ограничение расходов во время острой фазы кризиса будет временным, расходы быстро восстановятся до прежнего уровня по мере стабилизации мировой экономики и рынка нефти. Бюджетная консолидация, вероятно, не коснется населения, уже существенно пострадавшего в последнем кризисе. Как и в 2008 году, низкий дефицит и накопленные средства фондов позволят правительству переждать падение доходов, нарастив дефицит бюджета за счет расходования нефтегазовых фондов».
«Правительство более пяти лет целенаправленно готовилось к новому кризису, часто в ущерб текущему росту экономики. А кризис все не наступал, — говорит Александр Широв. — Уровень перекрестного резервирования в бюджетной и финансовой системе запредельный. В связи с этим мы сможем вскоре оценить, насколько эффективными будут многократно проработанные меры контрциклической политики». В любом случае все бюджетные планы на 2020 год будут выполняться в безусловном порядке, в том числе за счет накопленных резервов, но, конечно, ни о каких шести–десяти годах нормального функционирования экономики за счет накопленных резервов речи не идет. «В целом сейчас выстроена, говоря военным языком, эшелонированная оборона от последствий мировых конъюнктурных колебаний. Проблема в том, что задача смягчения последствий кризиса не приближает нас к достижению устойчивых темпов роста экономики и доходов населения», — констатирует экономист.
От ЦБ не ждут подвига
Отдельный серьезный вопрос — стоит ли ожидать такой же ярой схватки с инфляцией со стороны ЦБ, какую мы наблюдали в конце 2014 года. Серьезная девальвация, безусловно, скажется на ценах. Максим Петроневич напоминает, что при ослаблении рубля до уровня 76 рублей за доллар можно ожидать ускорения инфляции примерно на два процентных пункта, а с учетом положительного вклада плодоовощной инфляции рост потребительских цен может составить пять процентов на конец 2020 года. Поэтому повышение ключевой ставки ЦБ на ближайшем заседании 20 марта — вопрос практически решенный, вопрос только, на какую величину и будет ли ставка повышаться дальше, чтобы снова задавить инфляционные ожидания. «Рост ключевой ставки как в 2014 году нельзя исключать в том случае, если на валютном рынке будут наблюдаться признаки неконтролируемого падения, — полагает Максим Петроневич. — В этом случае Банк России может повысить ключевую ставку для снижения прибыльности спекулятивных операций: займы рублей на короткий срок по низкой ставке, их конвертация в валюту, выход из валюты по более высокому курсу, выплата долга».
На руку всем играет и то, что долгое время инфляция была гораздо ниже таргета в четыре процента. «При девальвации на уровне примерно 30 процентов перенос курса в цены составит примерно 2,5–3,0 процентного пункта инфляции, и поскольку текущая инфляция сейчас ниже таргета (менее 2,5 процента), то мы ожидаем повышения инфляции всего до 5,0–5,5 процента», — приводит расчеты Сергей Дробышевский. Это потребует повышения ключевой ставки до 7–7,5%.
Остается надеяться, что на этот раз ЦБ будет достаточно аккуратен, так как, напоминает Александр Широв, спрос в российской экономике находится под давлением и ослабление курса наряду с ростом ставок может стать причиной продолжения стагнации, особенно в части инвестиционной активности.
Наконец, отметим, что новая девальвация вряд ли даст такой живительный эффект для импортозамещения, как девальвация 2014-го и тем более 1998 года. И причина — все тот же заторможенный потребительский спрос. «Сейчас потребительский спрос населения ниже, чем был тогда, а доля импортных товаров на внутреннем рынке и так сильно сократилась, большинство импортных товаров в принципе уже нельзя заменить отечественными, так как такие товары у нас вообще не производятся (и если и возможно наладить их производство, то в сроки, выходящие за пределы 2020 года)», — говорит г-н Дробышевский. «На наш взгляд, какое-либо заметное импортозамещение в текущих условиях возможно только при увеличении доходов населения. Ценовой фактор сейчас не столь важен. В связи с этим выполнение заявленных мер по борьбе с бедностью может дать эффект, — говорит Александр Широв. — Что касается качественного импортозамещения, то для этого нужны масштабные инвестиции в базовые отрасли реального сектора. Пока условий для этого нет».
В подготовке материала принимали участие Лина Калянина, Вера Кузьмина и Николай Ульянов
0
120.00
