ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Dec. 17, 2014

Меня тогда уже насторожила тема колонки — вряд ли вопрос «Зачем мне муж?» мучает девушек, сильно счастливых в браке. Но Оксане, явно запутавшейся в аргументах и фактах, к финалу статьи удалось вырулить на любовь, которая не спрашивает и не отвечает, а просто любит. И День святого Валентина благополучно миновал.

При этом Лаврентьева, как автор молодой и неопытный, зво­нила мне ночью и говорила: «Не могу писать по заказу. Мне ин­тересно писать только про то, чем я сейчас живу».

В Instagramе нужную температуру семейного счастья поддерживали отчеты о совместном с супругом пребывании на озерах — от Гарда до Байкала. В июле мы с Оксаной и Антоном уплетали сырники на террасе юрмальской гостиницы Lighthouse. Но уже в августе колумнистка сообщила: «Разводимся».

И вот мы снова едим сырники — теперь уже в новой Оксаниной квартире на Патриарших. Сюда Лаврентьева переехала вдвоем с восьмилетним сыном Егором — старшая дочь, дебютантка Tatler Алина, с сентября учится в Англии. Апартаменты оформляла подруга, бывшая модель и главред журнала L'Officiel Russia, а ныне декоратор Мария Невская. Интерьер вышел подчеркнуто лаконичным, минималистичным и даже мужским. Эдакий сьют нью-йоркского Standard c видом на Митпэкинг-дист­рикт. Не зная хозяйку, я бы подумала, что здесь ночует юрист Харви Спектр из сериала «Форс-мажоры», днем озабоченный исключительно тем, как подешевле уволить неугодного топ-менеджера. Четкость, чистота линий, прагматичный холодок — явно неспроста. Это та самая траектория, которую Лаврентьева наметила в бизнесе: реальное, не игрушечное, дело.

За сырниками следуют яйца пашот, булочки с маком, оладьи с домашним вареньем — а ведь я всего-то попросила приготовить на завтрак то, что хозяйка ест сама. Нам помогает няня Егора. Живя с Оксаной восемь лет и став, вопреки советам западных гуру по персоналу, членом семьи, Люда продолжает обра­щаться к молодой работодательнице официально: «Оксана Алексеевна». Точно так же, я заметила, называют ее и много­численные сотрудники «Русмоды» — чувствуется, что с подчиненными Лаврентьева намеренно сохраняет дистанцию. Хотя сама она это отрицает: «Я всю жизнь была просто Оксана, а пару лет назад вдруг стала Оксана Алексеевна, даже для самых близких. Наверное, изменилась».

— О тебе говорят много и разное. Какой самый нелепый слух ты слышала?

— У меня ожог на ступне. Очень сильный. Мало кто замечает, но он есть. Так вот одной моей подруге какая-то девушка с пеной у рта доказывала, что, мол, Оксана жила в Питере с бандитом. И когда решила от него уйти, он ее пытал. И девушка чуть ли не собственными глазами это видела. На самом деле мне было три года. Я бежала мыть грязные руки. Обычно я вставала на перевернутое ведро, чтобы дотянуться до раковины. А в тот раз не заметила, что ведро было с кипятком. Ботинок снимали с кожей. Три месяца я лежала в больнице.

— Слухи — удивительное дело. А есть ли что-то, попавшее в прессу, о чем ты жалеешь?

— Я себя и своей истории не стыжусь, но не могу сказать, что мне легко далось подобное отношение. Все, что было в моей жизни, я принимаю, хотя и не все оправдываю. Я ни о чем не жалею, понимая, что в определенные моменты не смогла себя вести иначе. Потому что была тогда совсем другой: как минимум не такой взрослой. В чувстве вины смысла нет, вопрос в том, усвоил ли ты урок. Все мои близкие всё про меня знают. Да, некоторые женщины ничего своим возлюбленным не рассказывают. Я такая, какая я есть, и не хочу быть кем-то другим. Я хочу, чтобы любили именно меня, а не придуманный образ. Если я кого-то не устраиваю, значит, это не мой человек.

Из культурной столицы в «город-сказку, город-мечту» Оксана приехала в 2001 году с двумя полиэтиленовыми пакетами. В одном — одежда. В другом — косметика и белье. Второй пакет был благополучно забыт в поезде.

— Мы с подружкой сели в такси и поехали к ее друзьям по Кутузовскому проспекту. У меня было полное ощущение, что я родом из глухой деревни: вокруг космос. И еще помню воздух. В Питере он всегда сыроват, вечная осень. А тут — май и чувство, будто я приехала на юг, на море. Я поняла, что это мой город и я буду жить здесь.

В той, немосковской жизни Оксаны Алексеевны было много всякого. Родители, чья семейная жизнь напоминала качели. Когда у папы с мамой все было хорошо, дочку забрасывали импортными сластями и нарядами, когда плохо — папа забывал, что Оксана существует, и дочка с мамой, работавшей на заводе, жили на три копейки.

В шестнадцать Оксана ушла из дома к бойфренду. В девятна­дцать родила дочь. Едва Алине исполнилось два года, ее отец умер от остановки сердца. Лаврентьева осталась одна с крошечным ребенком в жуткой нищете, когда не на что было купить дочке йогурт.

— Я ненавижу жалостливые пассажи в духе романов Виктора Гюго, — говорит Оксана, — но, наверное, как пел Велюров в «Пок­ровских воротах»: «Когда выходишь на эстраду, стремиться нужно к одному: всем рассказать немедля надо, кто ты, зачем и почему». А то я на светской сцене уже давно, а всякую чушь рассказывают все больше и больше. Когда мы жили с Алининым папой, у ребят была манера собираться в гараже. Однажды кто-то принес туда пистолет и одним выстрелом ранил двух человек, в том числе моего бойфренда. Я сижу дома, ничего не подозревая. Звонок в дверь. Милиция. Мне шестнадцать лет. Меня увозят в участок, заодно из квартиры выносят все ценные вещи. Не дают позвонить маме, никому. Сажают в обезьянник с тремя мужиками: один только что убил жену, второй пьяный, третий какой-то бандит. Что со мной будет? Изнасилуют? Убьют? В клетке две лавки. Я подхожу к одной и говорю: «Так, а теперь все быстро встали и освободили мне место». Типа мужчины — там, а я здесь. Они молча встали и пересели. А меня, хотя я и выглядела невозмутимой, внутри всю трясло.

— Взяла на понт.

— Да, наверное, хотя я и слов-то таких не знала. В экстремальной ситуации сначала делаешь, а потом осознаешь. Нет времени подумать. Иногда мне кажется, что вся моя питерская жизнь, да и ранний московский период, были просто реакцией на вызовы жизни вокруг. Какие там бандиты, льющие кипяток на ногу? Вокруг все было таким. Каждый день стреляли у метро, кто-то из знакомых умирал от наркотиков. Кусочек того периода очень хорошо описан у Карины Добротворской в «100 письмах к Сереже». Ощущение того времени — потрясающее. Когда все это вспоминаю, думаю, что меня ангел-хранитель спас.

— В твоем нашумевшем интервью Ксении Собчак есть история про психолога Веру Куприянову, из которой людям, далеким от темы, непонятно ничего, кроме того, что Вера нарушила профессиональный кодекс, рассказав посторонним людям, что у тебя четыре класса образования. Это правда?

— Ну не четыре. Когда мне было четырнадцать лет, отец уехал в командировку в Венгрию. Год жил один, а потом вызвал нас с мамой. Мы жили в военном городке, и там не было школы. Вечернюю школу я оканчивала, уже будучи беременной Алиной. Я этого не скрываю, напротив — горжусь тем, что сейчас я там, где я есть. Естественно, я всегда понимала, что учиться важно, но мне надо было ребенка кормить и маме помогать. Как только появилась возможность, я получила первое высшее — Финансовая академия, потом второе — Высшая школа экономики. И конечно, о том, что я школу окончила не в шестнадцать лет, как все, я особо никому не рассказывала. У меня даже комплексы были на эту тему. ­Поэтому было, мягко говоря, неприятно, что доктор, которой я доверяла, позволила себе пересказывать мою жизнь как ­пикантный анекдот.

Если описать путь Оксаны Алексеевны от двух полиэтиленовых пакетов к современному офису «Русмоды» на Трехгорке, выходит наша любимая редакционная байка про богатейшего индийского металлурга, чья официальная биография гласит: «Уехал из нищего города Пондишери, чтобы в Мумбае возглавить мощную сталелитейную корпорацию». Некоторый монтаж... Отсутствие важного звена в резюме.

На вопрос «Чем ты поначалу занималась в Москве?» Лаврентьева улыбается. Врать — благо мы приятельствуем — ей не хочется, а любая правда неизменно выведет на тему знакомства с отцом Егора. Говорить про него в диктофон Лаврентьева решительно отказывается, хотя вне диктофона всегда отзывалась об этом человеке с уважением и благодарностью.

Оксана поясняет: «Из своего опыта могу сказать, что все состоявшиеся и состоятельные героини Tatler состоялись не случайно. Считается, что земных благ заслуживают только добрые высокодуховные люди. Но практика — критерий истины — показывает, что, как правило, у таких людей ничего нет, и именно они нуждаются в помощи. А отец моего сына очень много мне дал. В первую очередь, в человеческом плане. Он невероятно умный и прекрасно образованный человек, я всегда тянулась за ним, читала что-то, фильмы смотрела, старалась быть ему интересной. Он показал мне, как можно и нужно работать — сутками, если занимаешься любимым делом. Ведь если человек что-то получает, это всегда аванс от жизни. Но если может это удержать — значит, и правда его достоин».

За судьбоносным знакомством последовал период бурной медиаэкспансии. Клипы Димы Билана, рек­лама косметического бренда «Эгомания», постеры «Космос Золота» с Лаврентьевой в образе жгучей Софии Лорен: папе Егора все это явно нравилось, а вот доставляло ли удовольствие самой Оксане?

— Тогда мне было просто весело: какой женщине не понравится сниматься в клипах? Ты красивая, все вертится вокруг тебя. Сейчас я уже это переросла и не смогла бы так, да и публичное внимание уже не люблю. Никогда бы не смогла ве­личественно позировать перед пятью сотнями фотографов.

Я рассматриваю те старые снимки — на них Оксана очень похожа на себя сегодняшнюю, с фотографий Мэтта Ирвина: в ней столько вызова, провокации, сексуального, безбашенного. Работу на тему «Психоаналитические аспекты исследования моды» (так назывался дипломный труд выпускницы магистерской программы ВШЭ Оксаны Алексеевны Лаврентьевой) такая девушка не стала бы писать.

А потом вдруг она изменилась. Завела серьезное дело. Коротко подстриглась, сошла с каблуков — новый темп жизни могли выдержать только лоферы и кроссовки, надела джинсы, кашемировый свитерок. Поставила будильник на семь утра. Но меня не покидало ощущение, что в ней все время жила озорная девочка, покусывающая палец с бриллиантовым кольцом. Просто она на время затаилась.

— Ты в чем-то права. Спроси меня, когда я себе больше всего нравилась внешне, и я отвечу: именно тогда, в период клипов и рекламы. Это был не только сценический образ. Именно так я выглядела в жизни. Внутренний посыл был именно такой: яркая жизнерадостная красотка с улыбкой и без проблем. Помню, в ресторане мужчины бежали за мной до туалета просить телефон. Притом что я ужинала не одна. Во многом уверенность в собственной привлекательности дает мужчина рядом.

— Ты не считаешь, что мужчин влечет уязвимость, ранимость?

— Их влечет амбивалентность. Когда он до конца не понимает, кто ты.

После свадьбы Оксана стала выглядеть умиротворенной и довольной жизнью. Всем казалось, что новобрачные невероятно счастливы.

— Почему вы все-таки приняли решение развестись?

— Мы с Антоном остаемся близкими, родными людьми, и я не хочу выносить на публику нашу личную жизнь. Я слишком его для этого уважаю. Но свои чувства и ощущения я бы хотела объяс­нить. Вот представь, что ты была летчиком. В один прекрасный день твой самолет разбился, ты пережила долгую реабилитацию, собрала себя по кусочкам и приняла решение, что летать больше не будешь. Будешь жить как все — крепко стоя на земле. Устроила свою жизнь, пошла работать, например в банк, место, с точки зрения общественности, прекрасное: зарплата, отношения с коллективом, востребованность, профессиональный рост.

— Твой социальный статус узаконен.

— Я сейчас не про себя. Про летчика, который стал бухгалтером. И скоро будет финансовым директором. И вот ты приходишь на работу и говоришь: «Мне тут очень хорошо, конечно, но я ведь умею еще и водить самолеты и хочу летать». А тебе в ответ: «У нас здесь нет самолетов. Нам летать не нужно». А ты понимаешь, что не можешь не летать. Все вокруг говорят: «Наконец-то у тебя все как надо. Все как у всех». А ты понимаешь, что живешь чужой жизнью.

— Но ты ведь не знаешь наверняка, возьмут ли тебя обратно летать.

— Конечно. Такой риск есть всегда. Тебе могут сказать, что ты сбитый летчик. Или не проходишь по возрасту. Неизвестность всегда пугает. Легко уходить, когда все плохо. А попробуй уйти, когда не страдаешь, когда тебе не делают ничего дурного и у вас мир, покой и благополучие.

— Твой брак был ошибкой?

— Как я могу считать ошибкой человека, с которым четыре года была счастлива? Антон многое мне дал. В том числе и то, что мне больше не хочется страданий. Он прекрасный человек. Уверена, что с ним кто-то будет очень счастлив – и я от души ему этого желаю.

— Был ли некий момент истины, когда ты поняла: либо сейчас, либо никогда?

— Да. Летом в Сен-Тропе. Алина готовилась к Балу дебютанток, и мы пригласили учителя, с которым я раньше занималась танго. У нас никогда не было времени сесть и спокойно поговорить – просто уроки. И тут за ужином завязалась живейшая беседа. Оказалось, Хоакин был успешным адвокатом в Буэнос-Айресе, работал на правительство. И вдруг в сорок лет решил стать учителем танго. Ему говорили: «У тебя поехала крыша». Но он сделал то, что хотел. Когда Хоакин танцует, понимаешь, что это не техника, это оттуда, сверху, что он отмечен Богом — у него танцует все, каждый мускул.

— И в этот момент ты осознаешь, что преступлением для него было бы продолжать работать законником.

— Да. Причем как только он принял решение, поступило предложение, которого он ждал всю свою карьеру юриста. Такая проверка, готов ли он. Он не отступил. Хоакин за тем ужином сказал: «Я не знаю, на что буду жить завтра, где, что со мной произойдет. Но я очень счастлив. Я только сейчас чувствую, что живу».

— И тебе, разумеется, показалось, что эту историю Вселенная рассказывает тебе.

— Сто процентов. Кирпичики складываются один за другим, а потом раз – встает последний, и ты видишь здание целиком. Поверь, у меня точно так же нет никаких гарантий. Полная не­известность.

— Не могу не спросить тебя вот о чем. Правильно я понимаю, что, пройдя через определенные испытания, ты бы никогда больше не вступила в отношения с женатым мужчиной?

— Я тебе так скажу: у любви правил нет. Я считаю, что ответственность в подобных случаях лежит на том, кто изменяет своему супругу. Именно поэтому, кстати, я сразу объявила о нашем решении с Антоном развестись. Я не хочу ставить ни его, ни себя в дурацкое унизительное положение. Но сегодня я бы не стала жить с женатым мужчиной не потому, что это плохо или аморально. Любовь не может быть аморальна. Но если человек любит, он не будет мучить ни себя, ни любимую женщину, ни жену. Я больше не могу позволить себе быть не единственной.

Этот год стал богат на сенсационные каминг-ауты с феминистским уклоном, прилюдные ковыряния в душевных ранах, призванных сообщить миру о нелегком поиске женской сущности. В этом смысле Лаврентьева — с тем бесстрашием и отчаянностью, с каким отдает себя на растерзание публики (заклюют ведь, закидают), — вполне вписывается в тренд, даром что работает в модной индустрии. В 2010 году Оксана затеяла бизнес с Аленой Ахмадуллиной. Потеряла приличные деньги, разругалась с модельером вдрызг, до первых полос газет.

— Сначала никакого бизнес-плана не было. Просто Алена пришла ко мне за помощью, и все это закончилось приобретением части ее компании — как я думала. Но потом оказалось, что компания не ее и права продавать она не имела. Но к тому моменту мне и самой стало интересно. Я вникла в процесс и нашла Сашу. Alexander Terekhov уже носили Светлана Бондарчук и Рената Литвинова, но за спиной самого дизайнера не было никакой поддержки.

— Ко мне по очереди приходили едва ли не все русские дизайнеры, но Саша был и остается единственным, на мой взгляд, профессионалом старой школы, умеющим делать своими руками абсолютно все. Но главное — ему интересно и важно быть именно модельером, а не светским персонажем или директором марки имени себя. Он любит клиенток, ему нравится видеть свои платья на реальных людях, он готов работать сутками на результат. Самая ужасная новость для него – узнать, что какая-то вещь продается хуже других. У нас, мне кажется, очень удачный дуэт: мы уважаем друг друга и у каждого есть свое пространство принятия решений.

Возможно, в санкционную эпоху, которая косой прошлась по модному потребительскому бизнесу, для компании настал благоприятный момент, и Лаврентьева не преминет им воспользоваться. В конце концов более патриотического названия, чем «Русмода», не придумаешь. Саша Терехов, родившийся в крошечных Вязниках в семье военного и преподавательницы музыки, никогда не заигрывал с Западом. Любопытно, что наряды Терехова Оксана носила еще в эпоху клипов Димы Билана — наблюдательная общественность помнит появление ее с дочерью в одинаковых белых платьях в ресторане «Турандот». Обжегшись на истории с Ахмадуллиной, Лаврентьева, которой всегда хотелось заниматься модой, уже не слушала советчиков. Внушительные инвестиции в молодого дизайнера она сделала сердцем, и сердце не подвело. Плач о том, что модный бизнес в России не может быть успешным, разносившийся на Санкт-Петербургском экономическом форуме, Лаврентьеву забавляет.

— Полная ерунда. Надо просто не страдать, а работать. В наш первый сезон — помните коллекцию в горошек? — заказ в шоу-руме составил двести тысяч евро. Сейчас минимальная закупка — пятьдесят тысяч евро, и у нас около ста оптовых клиентов в России и еще двадцать — в Европе и Азии.

Формула Сашиного успеха, несмотря на очевидную пиар-составляющую, объясняется вполне рационально. Его платья хорошо сидят на любой фигуре. Они женственные и сексуальные, но не вызывающие. Удобные: ничто не тянет и не сковывает движения энергичных хозяек, — их можно именно что носить, а не стоять, как мумия. Они сделаны из дорогих тканей. Но главное, платье Терехова можно достать из гардероба на Патриарших через десять лет, и оно будет вполне себе. Оксана, нередко позволяющая себе лаконичный кутюр Dior и кружева Dolce&Gabbana, утверждает, что как бы ни ругали ее цены, в приличных зарубежных брендах за такие деньги вечернее платье в пол не купить.

— Но все равно ведь дорого, Оксан. Многие мои подруги любят Сашу, но сетуют: невозможно покупать свитер за пятьдесят тысяч рублей.

— Эти свитеры мы делали на фабрике, где шьют Chanel и Loro Piana. И их, кстати, все равно раскупили. Другое дело, что мы не можем продавать их оптовым клиентам, потому что сами покупаем их дорого. Поэтому сейчас мы занимаемся поиском фабрик в Непале, где качество не хуже. Итальянцы сами у них производят, а потом перепродают. И свитер будет стоить уже двадцать тысяч рублей, тридцать – максимум. Мы постоянно работаем с ценовой политикой, тем более что наша региональная сеть расширяется. Много молодых девушек хотят быть модными и носить Терехова, надо дать им такую возможность. Основная и преколлекция сегодня сильно различаются — в преколлекции есть платья и за двадцать тысяч, и даже длинные за сорок.

— У Alexander Terekhov всегда самый впечатляющий среди русских дизайнеров front row. Не случись сегодня Миши Друяна, зовущего гостей, все пропадет?

— Успех бренда Alexander Terekhov – результат работы очень многих людей, команды, и Миша, конечно, ее часть. Другой воп­рос, что гостей на показ даже Миша мог бы привести от силы два раза. Если людям неинтересно, они больше не придут и уж точно ничего не купят. А за Сашей стоит очень много любви. Его обожает команда. Любочка, модель, участвовавшая в фильме «Девушка с коробкой», его боготворит. Оля Кредина, наш коммерческий директор, боготворит. Саша Сухостат, наш пиар, вообще самый большой фанат Терехова. Все наши прекрасные музы — Света Бондарчук, Рената Литвинова, Ксения Собчак, Ингеборга Дапкунайте, Мирослава Дума, Наташа Гольденберг — общаются с ним, ходят ужинать, ездят отдыхать.

Помимо собственно бренда Alexander Terekhov в «Русмоде» есть ателье Atelier Moscow, которое шьет платья на заказ – в одном, белом с вишенками, блистала на предсвадебной вечеринке главная невеста лета Надежда Оболенцева, в другом, торжественном черном, пела на юбилее Владимира Спивакова Хибла Герзмава. Оба наряда Саша придумал лично. Еще «Русмода» делает форму, например для авиакомпании S7 или универмага «Цветной».

Из Оксаниного салона красоты «Белый сад» ведут инстаграм-репортаж все модные девушки города, и попасть туда даже самой хозяйке бывает непросто:

— Недавно позвонила: «У меня есть полтора часа, что я могу сделать?» Мне в ответ: «Оксана Алексеевна, только попить кофе». Приятно же, что все мастера заняты. Сейчас вот по франшизе «Белый сад» откроется в Баку, — гордится Лаврентьева.

А еще она — попечитель фонда «Выход» Авдотьи Смирновой и исполняет благотворительные обязанности отнюдь не дежурно.

Что дальше?

— Через пять лет я вижу себя в списке Forbes, — смеется Оксана. — У Alexander Terekhov, может быть, появится вторая линия, массмаркет, для которой мне понадобится серьезный финансовый партнер. Еще хотелось бы в каждом большом городе страны открыть по «Белому саду». Мне очень повезло с управляющей в Москве, Юля гениальный менеджер, но я думаю, мы ограни­чимся максимум пятью салонами, чтоб не страдало качество.

Я смотрю на часы. Вместо запланированных двух часов мы проговорили четыре. Я знаю, что такое давать интервью: иногда и после двадцати минут устаешь больше, чем после тренировки в Pro Trener. Но к Лаврентьевой, похоже, это нисколько не относится.

— Жаль, про Alexander Terekhov мало поговорили. Надо было в ателье встречаться — про дело я могу говорить часами, а уж про планы на будущее — тем более. Надеюсь, я никогда не успокоюсь.

И я надеюсь, что нет.