Вот я вернулся из Питера, и мы там с друзьями много говорили про фильм Серебренникова. Притом что я его не видел – и они тоже пока не видели. Поэтому нам легко было о нём говорить.
Я расскажу, почему такая обострённая реакция на него. А потому, что Гребенщиков прочитал сценарий – и отреагировал на него как-то очень возмущённо, что ему не свойственно; такая реакция не в его духе. Это время, которое в фильме, 1980– 1981 годы, оно такое… Это была эпоха зарождения всего прекрасного, что было и остаётся в нашем поколении. Время фестиваля «Тбилиси-80». Всё уже начиналось! Вот Гребенщиков возмутился, а я спокойно отношусь к фильму. История – это одно дело, а кино – совсем другая штука. Я сам делаю документальные фильмы о музыкантах. Конечно, в этом жанре было бы некрасиво придумать историю, которой на самом деле, может, и не было. А так, если речь про игровое кино – ну, одним романом больше, одним меньше…
Мой приятель из питерской тусовки видел фильм на закрытом просмотре. Это Сева Грач, он был администратором группы «Зоопарк», лидер которой и является главным героем фильма «Лето» – Майк Науменко. Так вот он сказал: «Я был страшно предубеждён против этого фильма, но, когда посмотрел, мне он показался очень симпатичным – по атмосфере. Мне кажется, он и Майку бы понравился, а возможно, и Цою тоже».
– Фильма ты не видел, а сценарий хоть читал?
– Нет. Но я знаю, о чём там речь. Сейчас расскажу. Я давно знаком со многими людьми из этой компании. Я снимал фильм про Науменко, у меня есть документальная история про группу «Кино». О компании, с которой я был очень близок. И после смерти Цоя с её участниками продолжаю дружить.
Тогда был ещё жив Александр Житинский, известный писатель, он поддерживал рок-музыку и дружил со многими музыкантами. Он был членом Союза писателей, издавал журнал «Аврора», входил в художественный совет Ленинградского рок-клуба, был там в почёте и отмазывал ребят если что. Так вот он написал книгу про Виктора Цоя. Она называется «Цой Forever». Толстая! Я брал как-то у Житинского интервью, в котором он, в частности, сказал: «Саша, понимаете, очень трудно написать книгу про человека, который прожил такую короткую жизнь. Всё уже про него известно, каждый его шаг, уже написано несколько книжек. Но что-то мне удалось всё же накопать. У меня есть тетрадочка с записями вдовы Майка Науменко Наташи – правда, она с ним развелась…»
– Значит, это не вполне вдова, как все считали.
– Она не вдова, и она жива… Её Майк достал своим образом жизни, тотальным пьянством. И она от него убежала в Москву с его приятелем – чтобы спастись.
– С его приятелем?
– Да, с его. Но – чтоб спастись. А Майк остался в Питере в своей коммуналке, которая на самом деле была её коммуналкой, Наташиной. Я был там у него в гостях за две недели до его смерти. Наблюдал там очень тяжёлую картину…
– Майк обиделся на Наташу?
– Не то чтобы он обиделся, но он её очень любил. Я уверен, он очень переживал. Просто никогда об этом не говорил. Он, видно, был однолюб. Как и Цой. Это не значит, что они святые. Но у них так: если человек полюбил другую женщину, то уходит к ней и с ней живёт. А большинству людей, вот, например, мне, совершенно не обязательно бросать семью.
– Итак, «Лето» – про двух однолюбов. Они кто?
– Я вот говорил про тетрадочку с записками Наташи. Так там она описывает свой платонический роман с Цоем – прямо во время дружбы Майка и Вити. Я запомнил тогда слово «платонический». И вот эта тема, платоническая и даже больше того, стала основой сценария «Лета».
– Но почему именно сейчас он снял этот фильм?
– Может быть, Серебренникову понравился сценарий? Я не знаю его мотивации. Но времято знаю прекрасно… Начало 80-х. Тогда впервые проявило себя новое поколение – совершенно других людей. Я сейчас читаю книгу «Шизореволюция», как раз про всю ту жизнь, которая зародилась в Ленинграде на рубеже 70–80-х. Её написал мой товарищ Андрей Хлобыстин. Он плоть от плоти этого поколения. Есть там и про Цоя и группу «Кино».
– Это же были в основном музыканты?
– Да, музыканты превалируют. Просто за счёт того, что поп-музыка – это самый популярный вид творчества. И потому музыканты затмили собой достижения главных героев того времени – художников. Превзошли их по известности, по влиянию… Но как раз художники и были в этой тусовке самыми яркими личностями! Те, которые потом стали называться «новыми художниками», и в эту группу входил, кстати, и Виктор Цой! И будущий барабанщик «Кино» Георгий Гурьянов, у которого кличка была Густав. Цой, не все про это помнят, был по образованию художник. Он развивался под влиянием Жени Юфита, лидера арт-группы «Некрореалистов». Работы Цоя продаются сейчас на рынке по 10–15 тысяч долларов. А тогда они ничего не стоили! Мне ребята тогда их надарили столько, что мне было их некуда вешать. Наш с тобой приятель в начале 2000-х начал собирать работы «новых художников». Я ему дал контакты своих питерских друзей, и это помогло ему собрать хорошую коллекцию. Которая теперь немало стоит. Он оказался очень предприимчив!
– Значит, Цой, по-твоему, всё-таки в основном художник? Это мы сейчас пытаемся выяснить, почему он стал знаменем того времени.
– Знаменем эпохи он стал из-за своих выдающихся песен. Из лидеров питерской рок-сцены самые яркие – это Гребенщиков, Майк, Цой, Курёхин и (теперь) Шевчук. И по-своему каждый из них – талантливый художник.
– Значит, говоришь, дело в качестве песен Цоя… Или, может быть, главная причина – его ранняя романтическая смерть?
– Нет-нет-нет! Многие яркие люди погибли, но о них никто не вспоминает. Скажем, лидер питерской рок-группы «Россияне» Георгий Ордановский погиб совершенно таинственным образом – вышел после празднования Нового года на станцию и – исчез. И всё! Прошло с тех пор тридцать шесть лет! Он был очень хорош, у него есть несколько замечательных песен… Но явлением не стал. Спроси людей – никто его не знает, кроме историков русского рока. И вот автор «Шизореволюции» Хлобыстин объясняет, почему именно Цой выстрелил: потому что ярче всех смог выразить то новое, что возникло в арт-атмосфере города.
Тогда выросло поколение, совершенно не связанное с прошлым. Они называли друг друга идиотами, тупыми… На Западе для этого придумали слово «панк», в Питере это направление возникло в то же самое время, и наших стали задним числом называть панками… Цой и его партнёр по первой группе Лёша Рыбин по кличке Рыба входили в эту тусовку, когда ещё и в помине не было знаменитых песен. Но вот там Витя набрался этих определяющих музыку «Кино» свойств: бодрости, свежести и смелости, – и стал их выразителем. Эта компания состояла из людей, которые позже стали известными художниками, такими как Тимур Новиков, Иван Сотников, Олег Котельников, кинорежиссёрами – Женя Юфит. Это я говорю о тех, кого я знал и с кем дружил. Все они были у меня гостями в Москве. Свой фильм о группе «Кино» я назвал «Дети минут» – по названию песни Цоя, которую он мне оставил в наследство.
В этой песне он критически отозвался о некоторых питерских музыкантах (Кинчев из «Алисы» и Борзыкин из «Телевизора»), которые стали популярными из-за своих антиправительственных песен. В этой песне персонажей Цой не назвал, но они были узнаваемы. И вот Витя как невероятно тактичный человек сказал, чтоб я эту песню не записывал на магнитофон. Но оставил мне текст на бумажке. Там были строчки: «Дети минут никогда не поймут круговорота часов и придут на порог и сломают дверь. Позабыв, что у неё есть засов…» – как-то так. Вот «шестидесятники», о которых снято много фильмов, – Высоцкий, Вознесенский – они мечтали, чтобы официоз их пригрел. В той или иной степени они все в этом официозе существовали. И смогли как-то приоткрыть эту советскую железную дверь. А поколение Цоя – это была первая компания, которая начала жить, совершенно не обращая внимания на эту советскую действительность. У неё не было не то что надежд, но даже и желания не было помериться силами с официозом! Они просто жили параллельно. Вот уникальность Питера и его тогдашней атмосферы. А в Москве было иное. Тот же Мамонов всегда мечтал, чтобы его стихи напечатали. Но его не печатали!.. Питерские художники первыми у нас стали заниматься тем, чем сейчас занимается Бэнкси, – граффити… В Ленинграде тогда не было этих баллончиков с краской, и поэтому они рисовали чем попало.
И вот Цой, что важно, входил в компанию равно талантливых ему личностей, но его песни, как оказалось, более долгоиграющие. Хотя в начале 80-х «Аквариум» Гребенщикова был более популярной группой. И только где-то после 86-го года, уже во время перестройки, песни Цоя начали одолевать.
– Они оказались более актуальными?
– Я бы не сказал. «Поезд в огне» БГ был и остаётся самой актуальной песней, пожалуй. «Поезд» не уступает песне «Мы ждём перемен», да и написан он был конкретно как политическая песня. Социально-политическая! А «Ждём перемен» – песня совершенно не о политике. Цой много раз говорил, что зря из неё сделали песню про перестройку, и он протестовал против этого.
– Так это не про политику?
– Конечно, нет! Цой всегда жил внутренней, очень частной жизнью.
– Ну, он думал, что это не про политику. А у многих другое мнение. Сейчас люди опять хотят перемен – может, потому стали часто вспоминать про Цоя?
– Не знаю…
– Но что в итоге? Поколение Цоя, как и лидеры предыдущего, диссиденты, осталось ведь не у дел…
– Я задумался… Всё-таки я бы так не сказал. Не надо сравнивать поколение Цоя с диссидентами. Вот эти люди, герои «Шизореволюции», – они не революционеры. Они не хотели изменить мир каким-то искусственным образом, как диссиденты. Но они реально изменили российскую жизнь к лучшему! Поколение Цоя очень неоднородно. И сам он в отличие от Шевчука не был общественной фигурой. Да и Шевчук сейчас вот пошёл обратно, в лирику.
А Цой был наименее социально активен. В своём «Чёрном альбоме», последнем, он совсем ушёл в жемчужную раковину своей собственной жизни. Наверное, только так могли быть написаны песни, где он очень точно прозревает неприятное ему время, которое на тот момент ещё не наступило, – 90-е годы…
0
60.00
