ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Jan. 23, 2019

Но это же никакой не Римский-Корсаков, а просто картинка из жизни моей собеседницы. Мама Аиды, Ляйля Ильдаровна, директор казанского Центра современной музыки Софии Губайдулиной, и строгий любящий папа Эмиль Дамирович, отправляют дочку в семнадцать лет к прямо к берендеям в Нюрнберг, учиться у тамошнего Леля, а заодно Тристана, Лоэнгрина и Парсифаля, вагнеровского тенора Зигфрида Ерузалема.

– Да как же вас отпустили? – спрашиваю я. – Вдруг вы там растаете?

– Ну, как видите, не растаяла, а наоборот – закалилась! Мама у меня очень инициативная. Узнала о мастер-классе в Вене, который проводят известные певцы и педагоги. Мы приехали в Вену, и я попала к Зигфриду Ерузалему. Он меня прослушал и сказал, что голос хороший, тембр красивый и нет влияния какой-то одной вокальной школы. Это важно, поскольку исправлять технику всегда сложно. Ерузалем пригласил меня в Нюрнберг в Musikhochschule, ректором которой был. И я поехала в Германию без знания языка.

Мама, по образованию дирижер, с детских лет испытывала дочь классической музыкой.

– В четыре года меня повели на балет в Казанский оперный театр. Сказочные впечатления! Мир грез! У меня не было сомнений, что мне надо туда, на сцену, я даже не знала, хочу я танцевать или петь, но хотелось обязательно там быть и чтобы мной восхищались.

В шесть лет мама отдала Аиду в балетную школу.

– Я пошла в первый класс и одновременно училась танцевать. Муштра!

– Ну хоть не били?

– Ну зевать точно не давали. По коленкам, бывало, попадало. Мне нравилось, все получалось... Потом уже, когда я стала певицей, Майя Михайловна Плисецкая сказала мне как-то раз: «У тебя такая осанка, могла бы стать хорошей балериной». Могла бы, наверное, если бы не травма позвоночника в семь лет. Упала с горки, неудачно приземлилась, целый год ходила в корсете. О танцах пришлось забыть, но музыкой я не прекращала заниматься. Но мне кажется, что все эти травмы в детстве, как и школа, меня закалили.

Школу Аида вспоминать не любит.

– Хорошо училась, старалась, пела на всех школьных праздниках. Когда участвовала в конкурсах, всегда представляла со сцены, что в зале сидят мои учителя и одноклассники. Но почему-то учителя считали, что музыка мешает учебе. Я, может быть, и любила бы учебу, если бы не такое сильное давление.

– Дома тоже давили, наверное?

– Нет, у меня было нормальное детство, я своим родителям очень благодарна. Хотя они были строгие. Но в то же время я чувствовала их абсолютную любовь ко мне.

Аидиной дочке Оливии сейчас два года. Я спрашиваю, будет ли она так же к ней требовательна, как были требовательны к ней.

– Посмотрим. Ей будет проще. Она в другое время родилась, когда все двери открыты. Но я очень боюсь ее избаловать. Если уезжаю на неделю, уже чувствую свою вину и должна скупить все магазины и привезти кучу подарков.

Она сама – с рождения подарок. Рассказывает, как в большой татарской семье росла принцессой.

– У моего дедушки были только мальчики – папа и его брат. Когда родилась девочка, назвали Аидой, что по-арабски значит «вознаграждение». Дедушка был счастлив. Дедушка был проректором Казанского химико-технологического института, бабушка – главврачом городской больницы.

– Я сама так мечтала о дочке! – продолжает Аида. – Ее рождение не было случайностью. Понимая, что с каждым годом мой график будет все плотнее и плотнее, просто села дома и задумалась. Я решила – это должно быть. Доченька так радует меня. Она красивая, умная, танцует, поет, рано начала говорить и сразу фразами. Видно, что я родила ее от любимого человека. У Оливии замечательный папа. Идеальный папа, который очень любит свою дочку и о ней заботится.

– Когда вы начали влюбляться?

– Да сколько себя помню, всегда влюблялась.

– А родители что говорили?

– Да ничего. Они мне доверяли. Ухажеров всегда было много. Помню, когда в восьмом классе перешла в новую школу, девочки мне устроили темную из-за какого-то мальчика, который в меня влюбился. Сейчас это смешно вспоминать. Но я человек достаточно закрытый. Никакого компромата на меня вы нигде не найдете.

Путь Аиды на оперный Олимп начался в Вероне. Там она в 2013 году выиграла конкурс Пласидо Доминго «Опералия».

– А правда, что вы там сверзлись с лестницы? Как вам удалось?

– Обычная история! Мы ведь сегодня погружены в телефоны. Спускалась, не заметила очередную ступеньку...

– Ну и что же, была у вас Джульетта-хромоножка?

– Нет, почему! Я встала на высоченные каблуки. Так волновалась, что адреналин не дал почувствовать боли... Спела. Но ночью уже лезла на потолок.

Вы посмотрите потом записи Аидиного выступления на «Опералии» – кто бы мог сказать, что ей больно ступить на ногу? Никто.

– А когда я выступала на седьмом месяце в Париже на Марсовом поле с Хуаном Диего Флоресом? Я тогда спела и дуэт из «Травиаты», и квартет из «Риголетто», и Je veux vivre из «Ромео и Джульетты» – и никто не заметил, что я беременна! Вообще у артистов жизнь исключительно интересная, даже экстремальная иногда. Например, летом я отпела спектакль в Венской опере, прилетела в Москву, спела на Красной площади, а на следующий день открывала чемпионат мира по футболу. Мне выпала эта честь! Потом накануне закрытия чемпионата я улетела в Париж, чтобы принять участие в праздновании Дня взятия Бастилии, а на следующий день уже отплясывала «Калинку» в «Лужниках».

– Ну и как это было?

– Это было потрясающе!

Я спрашиваю Аиду о том, как она справляется с нагрузками. Как относится к вину (только после выступлений, полбокала красного, и то иногда, чтобы расслабиться), что любит есть. Она ведь даже целую кулинарную книгу написала – называется «Еда как песня».

– У нас в семье все любят готовить. Лучше всех – папа. В традиционной татарской кухне много выпечки. Губадия – мой самый любимый пирог, он праздничный. Бабушка всегда его готовила. Там сложный рецепт. Нижний слой делается из вываренного топленого молока – по-татарски корт. Затем кладется слой риса, сверху – натертые вареные яйца, потом изюм особого сорта. Все это обильно поливается растопленным сливочным маслом и украшается сладкой присыпкой.

– Неужели вы часто его готовите?

– Готовлю я редко. Но метко.

В Москве татарка, в Вене русская, Аида живет в квартире, которой очень гордится. Рядом рынок Нашмаркт с овощами и вкусной рыбкой и парк, чтобы гулять с маленькой Оливией. В двух шагах Опера. С одной стороны, удобно, с другой – если вызовут в театр, не спрячешься. Усталую, голодную и не ждавшую подвоха, ее так однажды вытащили на подмену, потому что у исполнительницы главной партии Адины в «Любовном напитке» пропал голос. Совсем.

– Ну как тут откажешься? Надо же выручать. А Адину я пела в последний раз за год до того. Но сказала: «Да, хорошо». Прибежала в Оперу, спросила: «Вы можете меня хотя бы накормить?» Ем суп, одновременно смотрю клавир, прошу помощника режиссера провести по сцене, показать, где я стою. И вот начался спектакль. Пока вступает хор, пока поет Неморино, как прекрасна Адина и как он ее любит, эти пятнадцать минут я сижу, и меня через каждые две минуты кидает в холодный пот. Я боялась забыть текст и повторяла его, и забывала, и кляла себя: «Что я здесь делаю? Зачем я выбрала эту профессию? Кто меня тянул в Венскую оперу?» Так было страшно! А потом – все пошло. Все, как пазл, становится на место, и ты вспоминаешь текст, музыку и движения. И вокруг тебя все крутится-вертится, и Адину все любят, и она всеми крутит, вертит мужчинами и выбирает лучшего из двух.

– Ну хорошо, а в жизни – кто сейчас точит слезу и поет для вас Una furtiva lagrima?

– Una furtiva lagrima!.. – улыбается Аида. – Ну как элегантнее сказать?.. Как-то странно говорить «я сейчас одна». I’m a single girl. Ну вот что-то в этом роде... В моей жизни была очень сильная любовь. Я знаю, что могу любить, и это очень здорово, потому что многие люди, к сожалению, лишены этого умения и сами от этого страдают. Когда-нибудь я встречу человека, который будет заботиться обо мне, с которым я почувствую себя абсолютно счастливой.

– И которому вы испечете пирог?

– Да! И не один.