«Дети окружили меня, мешали пройти. Я дала им конфет — и тут началась драка. Дети в буквальном смысле рвали и метали — сначала фантики, потом и меня. Повалили на землю, порвали платье», — рассказывает ведущая передачи «Орел и решка» Регина Тодоренко.
— Честно говоря, я уже и не знаю, где мой дом. Наверное, мой дом — это мой чемодан. То место, где он в данный момент стоит. И когда в конце съемочного дня кто-то говорит: «Ну все, поехали домой!» — это значит всего лишь возвращение в гостиницу. Но и в отеле невозможно по-человечески устроиться. Ведь обычно путешественники задерживаются в стране хотя бы на неделю-две. А мы — три дня, и все, уезжаем. Не хватает времени даже на то, чтобы разложить вещи в номере отеля, все вечно валяется, вокруг меня постоянный хаос.
— Но я очень стараюсь не забывать, что я женского пола. Чтобы быть похожей на девушку, крашусь дорогой красивой косметикой. (Смеется.) Хотя в некоторых странах плюс 45 и пользоваться косметикой нет смысла — все моментально стекает, как в сауне. Вот вроде бы ведущая шоу, надо выглядеть презентабельно, а ты похожа на мокрую собаку, на Шарика из мультфильма про Простоквашино: вся взъерошенная, на голове какой-то пух…
— Да уж, всякое бывало… Вот однажды в Бангладеш, в Дакке, меня закидали камнями. Это мусульманская страна, и там четкие правила дресс-кода: девушки должны быть одеты в длинные платья, плечи и ноги следует закрывать, на голове — платок. А я шла без платка, и платье хоть и было в пол, но на нем небольшие разрезы, немного открывавшие икры, — разумеется, ниже колен. И местные начали бросаться камнями. Мы были в одном из самых неблагополучных районов: это трущоба у железной дороги. Каждые полчаса мимо проезжает поезд, из окна которого на ходу выбрасывают мусор. Часто эти поезда сбивают людей. Тут же, рядом с трупами, спокойно играют дети, для них это норма. В общем, там живут не самые счастливые люди, отсюда и эта злоба, которую они выместили на мне. Потом еще дети окружили, мешали пройти. Я дала им конфет (у меня был целый рюкзак конфет) — и тут началась драка. Дети в буквальном смысле рвали и метали — сначала фантики, потом и меня. Повалили на землю, порвали платье, и разрез, конечно, стал уже выше колен. (Смеется.)
— Как оператор и режиссер ведут себя в таких случаях?
— Они отходят подальше и снимают происходящее. Экстрим — это же интересно зрителю, это экшен! Но бывают случаи, когда им все-таки приходится за меня вступиться. Вот, например, в Йоханнесбурге прямо в центре города ко мне подбежал молодой темнокожий человек, начал хватать за руки, дергать за рюкзак, кричал: «Дай мне деньги!» Тогда оператор вступился, помог отбиться. Но при этом все-таки не переставал снимать.
— После таких стрессов надо, чтобы кто-то пожалел, обнял. А вы вдали от родных. От своего молодого человека...
— Поскольку съемочная группа уже давно стала мне второй семьей, то обнимаемся мы друг с другом. Я даже придумала для нашей команды ритуал: минутка любви. Снимаем старт программы, подкидываем монетку и обязательно обнимаемся. И таким образом хотя бы как-то компенсируем недостаток любви и нежности.
— Простите за деликатный вопрос: вы были в кругосветном путешествии восемь месяцев — не хотелось за это время чего-то большего, чем просто обняться со съемочной группой?
— Помню, был какой-то момент на съемках, когда я задумалась о том, есть ли в мире вообще секс? Мы дико уставали, работали по 18—20 часов в день, какой после этого секс? Тебе лишь бы морду вытереть после этого дня, в душ сходить и просто завалиться спать. Но все же ко мне два раза за эти восемь месяцев приезжал мой молодой человек, Никита. Мы с ним давно вместе, еще со времен учебы.
— Неужели он не ревнует вас к оператору, с которым вы проводите круглые сутки, как Робинзон с Пятницей, и даже иной раз спите в одной палатке?
— Нет, не ревнует. И потом, у оператора есть жена, ему тоже хотелось бы поехать к ней, и у режиссера тоже есть жена. Правда, она продюсер «Орла и решки», и они с режиссером всегда вместе. Очень удобно, надо бы из Никиты сделать оператора и летать везде вдвоем. Однажды я поняла, что мы с оператором и режиссером знаем друг друга лучше, чем наши вторые половинки. Уже дошло до того, что оператор в курсе, на что у меня аллергия, чего мне нельзя. А я знаю, допустим, сколько ложек сахара режиссер кладет в кофе. Это все такие вещи, которые обычно известны только близким людям.
— У вас еще и аллергия? Вы же все время в кадре едите какие-то диковинные, а иногда и откровенно противные блюда.
— Мне вчера подружка звонит и говорит: «Боже, Регина, смотрю сейчас сюжет из Зимбабве, скажи, почему тебе всегда так «везет», ты все время дрянь какую-то ешь?» Но, во-первых, я люблю поесть, я бы даже сказала, простите, пожрать! У меня культ еды! Люблю пробовать все подряд, особенно индийскую кухню, японскую. Еще мне нравится исландская кухня — у них очень вкусный ягненок. Ну и я просто жить не могу без морепродуктов. Однажды мне принесли такого огромного лобстера — не соврать, сантиметров девяносто, с мое туловище! Я даже не понимала, как его съесть, просила ребят помочь. Но, конечно, бывает, что приходится пробовать и менее привычные вещи. Но это же мой долг телеведущей. К тому же я всегда думаю о том, что если не попробую это сейчас, то уже никогда не попробую.
Нужно ловить момент. Вот, например, я ела кокосового червя. Если бы я на это не решилась, то не могла бы сейчас рассказать вам, что, когда его раскусываешь, получаешь что-то вроде фреша из миндаля. Я съела практически весь зоопарк, каюсь. Я так виновата перед всеми этими бедными зверушками! Наверное, мне стоит перейти на вегетарианство. Я ела бургер с мясом верблюда, черепаху, какого-то южноамериканского грызуна, буйвола, выдру, кенгуру. После чего мои друзья-вегетарианцы чуть меня не убили! Надо мной режиссер монтажа даже издевался, смонтировал картинку: в левой части экрана я держу кенгуру за пушистую лапку, а в правой — сижу напротив ресторанной таблички «Кенгурятина, стейк, 25 долларов». Хотя, открою вам секрет, мы все едим кенгурятину. Австралийцы экспортируют ее нам для колбасы и сосисок.
— Вы говорите, что любите поесть. Но по вашей фигуре не скажешь. Бывают проблемы с лишними килограммами?
— Ну я же не ем помногу. Вот в некоторых странах, например в Индии или в Америке, — огромные порции, я такие просто не осилю. Но на четвертом месяце путешествия у нас в команде появилась редактор, которая тоже очень любит поесть, и вот мы с ней делим гигантские порции на двоих, очень удобно. Кроме того, я не ем после шести вечера. Еще у всей команды, в том числе и у меня, есть шагомеры, которые позволили нам вычислить, что в день мы проходим по 15—20 километров. А в Непале, когда мы покоряли Гималаи, выходило по 35 километров в день. Может быть, поэтому я не поправляюсь. А еще потому, что очень много нервничаю — в основном по рабочим моментам: постоянно возникают какие-то проблемы с локациями или просто что-то хочется сделать лучше.
— А правда, что после первых путешествий с «Орлом и решкой» вы были настолько недовольны результатом, что даже обращались к психологу?
— Да, но мне повезло, это была психолог и преподаватель по технике речи в одном лице. Она театральная актриса, поэтому ей оказались близки мои проблемы. Все-таки моя работа — это шоу, которое подразумевает актерскую игру, вот только играть приходится саму себя. Что, по-моему, сложнее, чем вживаться в какой-то придуманный образ. Поэтому у меня и были конфликтные ситуации с самой собой. Мне иногда не хотелось говорить то, что диктует редактор, какие-то съемочные моменты меня дико раздражали. Ведь когда я уже в 25-й раз пробую краба, естественно было бы сказать: «Ну краб как краб». Или: «Мясо верблюда? Ну, в принципе ничего особенного». Но зрителям нужно больше эмоций, больше информации. Приходится копать глубже все время. Иногда мне просто не хватает знаний по биологии, по географии.
— Правда? А мне кажется, вам уже можно географию в школе преподавать. Кстати, вы ведь учились в морском университете.
— Вообще-то это было последнее место, куда я хотела пойти после школы, но так вышло. В Одесский национальный морской университет поступало очень много моих друзей, и, чтобы быть рядом, мне пришлось идти с ними. Поступить было нетрудно: по набранным баллам я стояла третьей в списке из двухсот человек. Но изучала я там, конечно, не географию, а таможенное дело. Притом что понимала: морской таможенницей я никогда не буду. Но учеба давалась мне легко, я получала повышенную стипендию — так что почему бы и не морской университет? Считала, что творчество от меня никуда не денется. Я уже в тот момент подрабатывала в детском театре, мы очень много выступали на детских утренниках, на разных фестивалях. Мне было пять лет, когда мама отвела меня на хореографию. С одной стороны, танцевать мне очень нравилось, а с другой — в зале было всегда так холодно, а мы в тоненьком трико...
У этих огромных станков я чувствовала себя лилипутом, и мне хотелось поскорее домой. Позже, через год, я пошла на бальную хореографию и занималась ею девять лет. Принимала участие в разных турнирах, мы постоянно выступали на каких-то мероприятиях — первый звонок, последний звонок, День города, Новый год. Потом я поступила в театральную студию и еще в ансамбле пела и играла на бандуре. Кстати, повышенную стипендию в университете мне платили за участие в КВН. В результате из университета я ушла: чертить корабли и писать курсовые меня хватило ровно на год.
— И попали на украинскую «Фабрику звезд».
— Да, это было после того, как я ушла из университета. Хотя я пыталась попасть туда и сразу после школы. И тогда прошла практически до финала, но в итоге меня не взяли. Психолог «Фабрики звезд» сказал мне: «Ты еще очень маленькая, тебе 17 лет, зачем тебе в эту клоаку? Тут нужны просто типажные лица, кто будет готов рвать конкурентов на куски». Но я все равно очень расстроилась и проплакала много дней: я ведь так хотела, так старалась... А через год меня наконец взяли на «Фабрику звезд».
— Трудно было оказаться в чужом городе, без поддержки родителей?
— Они приезжали ко мне на отчетные концерты каждую неделю из Одессы, проделывали путь больше 400 километров. И всегда привозили кучу еды на всех, на 16 участников. А однажды по дороге домой попали в страшную аварию. Дорога была скользкая, они врезались в отбойник, их крутило, пока они не улетели в кювет. Машина — всмятку. Вот так в одну минуту я могла лишиться семьи. Но папа с мамой чудом остались живы. Я об этом не знала, они мне ничего не рассказали. Решили: «Не надо ей нервничать, она и так там, бедная, без родных, без друзей в этом серпентарии».
На следующий концерт они приехали на новой машине, и я так радовалась: «О, круто, новая машина! Правильно, давно пора было старую менять». И лишь спустя несколько недель администратор проекта случайно мне проговорился о том, что было. Теперь мне, естественно, постоянно страшно за родных. Я же где-то за тысячу километров от них, а вдруг что-то случится? Но это — жизнь. Они тоже за меня волнуются: а вдруг с самолетом что-то произойдет? Не дай бог, конечно…
— Не задумывались о создании собственной семьи? Вы с Никитой уже столько лет вместе, свадьбу, детей не планируете?
— С одной стороны, я хочу и свадьбу, и колечко, и белое платье — это все обязательно будет. С другой стороны, в 18 лет я всего этого хотела сильнее. Потому что в этом возрасте тебе реально нечего делать. Ну чем ты занят? Учишься в университете, с друзьями тусишь, стипендию получаешь, в проектах каких-то участвуешь. Есть время родить детей, воспитывать, хотя еще сама маленькая, но время-то есть. А сейчас я иногда себя собрать в кучку не могу. Хорошо, что у меня много помощников, я сама бы не справилась. Как тут отвечать еще и за какого-то маленького человека? Хотя я уверена, что рано или поздно дети у меня будут. И даже, честно говоря, я и имена им давно придумала.
— То есть ребенка хотите не одного?
— Сколько Бог даст. А вообще я хочу близнецов. И шанс на это у меня есть: у моей прабабушки были тройняшки, а это же передается генетически. И еще думаю, что, когда у меня будут дети, я отдам их в военный лагерь, научу их выживать в Африке, в джунглях, в пустыне. Они у меня будут натренированные, я устрою им школу жизни! Дети должны знать цену всему. Я буду строгой мамой. Правда, к своему пятилетнему племяннику Даниле (мы зовем его Дадо) я совсем не строга. Я для него что-то вроде Мэри Поппинс, потому что всегда куда-то улетаю. Он очень скучает по мне, я постоянно присылаю ему разные видео: то самолеты, то черепашек, то крокодильчиков.
Иногда мы с Дадо разговариваем по- английски, он уже взрослый и очень занятой молодой человек. Просто удивляюсь, сколько всего у него в голове: ему нравится учиться. Он употребляет в речи сложноподчиненные предложения. Еще любит танцевать, петь, ему нравится театр. Наверное, Дадо вырастет такой же любопытный и подрывной, как его тетушка. Я иногда провожу с ним целый день, и так наиграюсь, что думаю: никаких детей не надо, уже есть один!
— А как Никита относится к тому, что вы не торопитесь замуж?
— Он говорит, что и сам к этому еще не готов. Он ведь даже младше меня, и ему тоже сначала надо реализоваться, встать на ноги, чтобы потом у нас была возможность ставить на ноги кого-то еще.
— А кто в вашей паре главный? Вы ведь вместе живете, значит, в доме должен быть кто-то «старший по званию».
— У нас у каждого свои обязанности, которые мы стараемся выполнять. Но так как я сейчас постоянно отсутствую, конечно же в доме главный он. Он отвечает за все, а я просто приезжаю и уезжаю. Хотя я могу и гвоздь вбить, и шторы развесить, могу трубу прочистить, шалаш соорудить из пальмовых листьев, сделать мачете, заточку — не проблема. Все эти навыки я приобрела в своих бесконечных поездках. Наверное, стоит хотя бы от Никиты, когда я приезжаю домой, скрывать эти свои умения и побольше быть «девочкой». Потому что Никите со мной уже трудно становится.
— А вы ревнивая? Когда приезжаете после очередных съемок, осматриваете квартиру на предмет длинных волос не вашего цвета?
— Ой нет! Лишь бы мои не валялись по всей квартире — и то хорошо. (Смеется.) А вообще, со мной не так уж и трудно жить. Все-таки путешествия делают человека более выдержанным, спокойным, толерантным и опытным.
0
25.00
