ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Oct. 16, 2015

— Рак кожи в большинстве случаев не опасен, он крайне медленно
развивается. Но на моей памяти одна женщина умудрилась от него умереть. У
нее была язвочка, которая за 15 лет крайне медленного роста повредила
ей череп и проросла в головной мозг. То есть у нее несколько лет не
было части черепа, она мыла головной мозг под душем и мазала его
синтомициновой мазью! Сверху носила шапочку.

Илья Фоминцев, глава
Фонда борьбы с раком, спасшего тысячи жизней и пытающегося изменить
систему профилактики в стране, внимательно смотрит на меня, будто я
пришла в поликлинику и сижу у него на приеме.

— От рака груди на
самой ранней стадии можно вылечиться, неделю полежав в больнице, вы это
знаете? — спрашивает Илья Фоминцев. — А на четвертой стадии это почти
всегда смертельное заболевание.

— Скрининг позволяет обнаружить все виды рака?

—
Нет, конечно. Но примерно половина всех заболевших раком людей
страдают всего от пяти наиболее распространенных его видов. Это рак
кожи, легких и кишечника. И для женщин опасен рак груди и шейки матки.
Для обнаружения этих болезней во всех развитых странах действуют
скрининговые программы.

— Они успешные?

— Более чем.
Благодаря им в некоторых скандинавских странах, например, за последние
40 лет смертность от рака шейки матки упала на 80%, а в Великобритании
смертность от рака кишечника снизилась на 40%. У нас в России
заболеваемость меньше, чем на Западе, — в том числе из-за
продолжительности жизни: люди до своего рака не доживают. В развитых
странах живут очень долго и болеют больше. Вероятность заболеть раком
увеличивается с возрастом. Но и у нас заболеваемость растет.

— А смертность?

—
Здесь мы впереди планеты всей. Каждый четвертый заболевший раком
россиянин умирает в течение года после постановки диагноза. Это
ужасающая цифра.

— Почему так происходит?

— Причин много, но основная состоит в том, что в половине случаев рак обнаруживают слишком поздно, на последних стадиях.

Скрининг: «Девушки налево, девушки направо»

На
пластиковой скамье ряд круглых разноцветных пуховиков. Над пуховиками
вязаные береты и шапки, снизу торчат ноги в разномастных ботинках и
полусапожках. В коридоре стоит гул: женщины переговариваются. В потоке
слов вылавливаются: «полезно», «прописали» и «маммография». Вся очередь в
один кабинет, к двери которого прикреплен листок: «Розовая ленточка в
твоем городе». Через каждые три —пять минут дверь открывается и в проем
выглядывает девушка со списком:

— Девушки, Иванова кто? Вы Иванова? Заходите!

Женщины
в разноцветных беретах одна за другой встают и деловито идут к
открывшейся двери. Выходящие целеустремленно расходятся в разные
стороны. Процесс напоминает заводской конвейер.

— Здесь проходят
осмотр, после него пациентки выходят и идут либо направо, либо налево.
Домой — налево, на маммографию — направо, — говорит Александр,
координатор скрининговой акции в Архангельске, которую Фонд профилактики
рака проводит при поддержке компании Avon.

В рамках акции в
течение двух дней специалисты по скринингу рака из Санкт-Петербурга
бесплатно осматривают всех желающих женщин. Прием ведут в кабинетах,
выделенных в местных поликлиниках под акцию. Там же фонд на эти дни
организует маммографию.

— Видите, люди быстро заходят и выходят?
Такие обследования не предполагают длительного общения с пациентом, а
квалифицированный специалист по скринингу все делает быстро: он знает,
куда смотреть, что спрашивать. Если есть какой-то риск или малейшее
подозрение, отправляют на маммографию, которую можно сделать сразу же в
кабинете этажом выше.

Конкурс дебильных мыслей

— В чем разница между российской диспансеризацией и зарубежным скринингом?

—
Скрининг в наиболее точном понимании этого слова — это система
регулярных профилактических обследований пациента, причем качество
обследований стандартизовано и контролируется, а данные по каждому
пациенту вносятся в специальный регистр — общую базу данных. Такого
скрининга у нас нет. У нас то, что называется скринингом, в рамках
диспансеризации проводят и без того перегруженные участковые терапевты.

Ручка в руках Фоминцева начинает громко щелкать.

—
Качество не контролируется. Стандарты не внедрены, единого регистра
нет. А интервальность, подразумевающая, что пациент только в
определенный год, когда его возраст на три делится, может прийти — это
вообще идея-победитель конкурса дебильных мыслей.

Доктор кладет ручку на стол и на некоторое время замолкает.

—
Знаете, я вот сколько работаю, постоянно слышу от чиновников одни и те
же слова: пассивность населения. Планируешь акцию в каком-нибудь
городе, звонишь в местный минздрав и сразу слышишь: «Нет, вы не знаете
наших смоленских или астраханских, или рязанских! Они не пойдут, это
осо-о-о-обые люди».

Илья Фоминцев стучит ладонью по столу. Стол кряхтит.

—
Это неправда. Население пассивно тогда, когда доверие к медицине
подорвано. Когда он знает, что придешь в поликлинику, запишешься,
отпросишься с работы — и тебя пинать будут туда-сюда недели три. А
выйдешь неизвестно с каким результатом.

— Ну можно же, например, чтобы провериться на рак кишечника, сходить к проктологу?

—
Да, можно, но это связано с рядом медицинских проблем. Например, вот
пришел человек к проктологу сдать анализ кала на скрытую кровь.
Необходимость колоноскопии будет определяться после того, как оценят
количество крови в кале. Но объективной универсальной нормы здесь не
существует, она устанавливается в рамках конкретной скрининговой
программы. Только отталкиваясь от этого показателя, специалист может
принять решение о необходимости колоноскопии. А нет скрининговой
программы, регистра нет! Решение будет принято наугад.

Доктор едва слышно вздыхает.

— Если бы качественный скрининг можно было пройти за три часа, никто бы не отказывался. Хотите приведу пример?

— Давайте.

—
Перед первой своей акцией в Санкт-Петербурге — бесплатное обследование
на рак молочной железы — мы разместили крохотную заметку в местной
газете. Ее и увидеть-то сложно было. Обследование мы проводили в
ведомственной клинике, всегда статусно полупустой. И в день запуска
акции она заполняется народом так, что напоминает вагон метро в час
пик. Помню, ко мне прибежала злющая регистратор: «Да вы с ума, что ль,
сошли! Телефоны разрываются, толпа стоит — мы ж принять столько не
можем!» Пройти там было невозможно. Никто такого не ожидал, я и сам был
до этого уверен, что население пассивно.

Скрининг: «Бесплатно смотрят?»

Синие
глаза Анжелики смотрят из-под пушистых светлых ресниц. Она волонтер и,
кажется, обладает способностью множиться и присутствовать в разных
местах одновременно. Вот она вызывает и провожает пациентов, слушает
инструкции врача и что-то оформляет — через секунду ее уже видишь в
коридоре, где она разговаривает с очередным желающим записаться на
скрининг.

— Что эта женщина вам говорила? — спрашиваю я.

—
А, ну это обычная история. Она шла по коридору, увидела, что люди в
большой очереди сидят и происходит что-то. Спросила, что такое. Я
сказала, что обследование проходит бесплатное для всех, она тоже может
пройти. Она удивилась: «Бесплатно смотрят? И документов не надо? Без
записи?» Я ее вписала в список, сейчас она еще родственнице по телефону
позвонит, расскажет, — улыбается Анжелика.

Вещь космической глупости

—
Хотите удивительную историю? Мы регулярно проводим форумы, на которых
собираем специалистов со всего мира, это предмет особой гордости фонда.
На один из таких форумов как-то приехали специалисты МАИР —
крупнейшей и авторитетнейшей в мире онкологической ассоциации.
Разговаривали осторожно, рассказали, что, оказывается, Минздрав по
специальному договору ежегодно платит МАИРу почти миллион евро. Но за
то время, что этот договор существует, их в МАИРе ни о чем ни разу не
попросили. Они даже обращались к Минздраву с предложениями, но на все
слышали: «Спасибо, не надо». Они думают: «Мы небогатая организация,
лишаться мы этого миллиона евро не хотим — может быть, нам бы можно
сделать уже что-то для вас, наконец?». Но ни к кому из них
ответственные за планирование скрининга в России не обращались. И
получилась в результате диспансеризация — вещь космического масштаба и
космической же глупости. Хотя, вы знаете, есть оригинальные теории,
почему она была создана именно в таком виде.

— Какие?

Илья Фоминцев извиняется, достает сигарету, прикуривает и с удовлетворением затягивается.

— Удивительно, что вы курите. Некоторые онкологи считают, что курящих и лечить не стоит от рака легких: сами виноваты.

—
Лечить надо всех, но да, я отдаю себе отчет в том, какой риск вызывает
мое курение. Ничего не могу с собой поделать — я как начал в 19 лет,
не могу бросить.

Доктор морщится, будто это противоречие создает неприятный привкус во рту.

—
Так вот, есть мнение, что странная организация диспансеризации —
просто способ «подкормить» обнищавшие поликлиники. Цель, безусловно,
хорошая, но неужели они более гуманного способа подкормить не нашли? По
данным опроса ОНФ, 7% пришедших на диспансеризацию узнали, что по
документам они ее уже прошли. А по моим сведениям, этот процент
значительно больше, я бы сказал, даже в разы. И вот снова вопрос:
подкармливая, вы же поликлиники под монастырь подводите! Любой
следователь эти махинации вскроет за пять секунд, посчитав количество
использованной пленки для снимков, реагентов, колб для анализов. Это
все должно расходоваться в лаборатории, если обследования проведены.
Стоит сопоставить количество указанных в отчете обследований и
количество израсходованных материалов — и будет сразу видна разница.

— Может быть, на ошибках мы научимся?

—
Вы знаете, я порой слышу от иностранных коллег: путь, которым вы
идете, стандартный, в свое время его проходят все. Сначала
псевдоскрининг проводят, и он не срабатывает. Тогда обращаются к
ученым, а не только к чиновникам и делают все сначала. Я тоже это
понимаю. Через такой процесс проходили многие страны, но по пути будут
потеряны сотни тысяч жизней.

Скрининг: «А вы вообще врачи?»

—
Я вот большую проблему вижу в том, что население о проблеме рака
информировано, но программами скрининга не охвачено. То есть они знают,
что рак молочной железы — явление частое, что есть такой риск. Но у них
в голове нет четкого плана, как этот риск снизить. Отсюда страх. Они
смотрят на врача, волнуются, пытаются по выражению лица определить, все
ли нормально, — рассказывает в свой перерыв на обед петербургский
онколог Александр Бессонов, приглашенный на акцию по двухдневному
скринингу.

— Такие акции — это очень понятная вещь. Легко сходить
просто «на всякий случай». Нужно просто прийти, а дальше тебя направят
и все расскажут. На прошлой акции одна девушка прошла осмотр и,
выходя, уточнила: «А вы вообще врачи?»

Городской сумасшедший

—
Я работал хирургом-онкологом. И потом в один день ушел в никуда,
заниматься профилактикой рака. Люди смеялись: городской сумасшедший,
ушел с престижного места — из специализированного стационара со ставки.

Илья Фоминцев берет следующую сигарету.

—
К тому моменту моя мать умирала от поздно выявленного рака: его нельзя
было уже вылечить. Можно было бы, если бы обнаружили раньше. И я
посмотрел вокруг и понял, что с профилактикой рака в стране нужно
что-то делать. Я делал уже к тому времени относительно сложные
операции. Но хороших хирургов-онкологов много, а я способен на что-то
большее, я что-то большее могу изменить.

— И вы решили создать некоммерческую организацию?

—
На первых порах я просто бесплатно принимал людей в кабинете при
частной клинике, потом открыл сайт Маммология.ру, где консультировал
онлайн, а затем мы создали Центр по раннему выявлению рака. Все
получалось не сразу: денег не было совсем. В команде, кроме меня, были
еще один врач и маркетолог — все работали за идею. Мы как-то
справлялись, заполучили в спонсоры General Electric. Но вообще в России
такому фонду, как наш, тяжело привлечь финансирование.

— Почему?

—
Мы начали при поддержке компаний, занимающихся фармацевтикой,
медоборудованием, а их не интересует благотворительность в чистом виде,
они хотят увеличить продажи. А еще в России, в отличие от западных
стран, компании не хотят, чтобы их бренд как-то был связан у
потребителей со словом «рак». У них бренд должен навевать приятные
эмоции. А тут — фу-фу-фу — рак! Мне кажется, они не правы, большинство
людей не оттолкнет от бренда его участие в борьбе против рака.

— И как вы теперь финансирование ищете?

—
Мы перешли постепенно к модели, когда договариваемся с магазинами и
кафе о совместных программах среди их посетителей: можно округлить чек и
часть суммы перевести фонду или, например, купить хлеб со специальной
наклейкой дороже на 10 рублей, которые пойдут фонду. Но и здесь есть
сложность. Люди жертвуют деньги, да, но в целом у нас в стране больше
хотят помогать больным и обездоленным детям, сиротам, старикам.
Профилактика рака — это более абстрактно и куда менее понятно.

— Стало быть, вы занимаетесь просветительской деятельностью?

—
Это одна из наших основных целей. Например, самая известная наша акция
— дни скрининга рака молочной железы, которые фонд проводит в разных
городах России. Мы осмотрели вживую 60 тысяч человек и выявили
заболевания на ранних стадиях — мы спасли много, очень много жизней. Но
основной результат не в этом.

— А в чем?

— В том, что мы
поднимаем эту тему. О скрининге узнают люди. Об этом задумываются те,
кто принимают решения, проблема обсуждается в региональных минздравах, и
что-то происходит. Бывает так, что мы приезжаем в город, в котором, по
официальной статистике, рак молочной железы у очень небольшого процента
женщин. А потом — бах, и по результатам скрининга из 2 тысяч
обследованных женщин 40 или 80 подозрений на рак! Конечно, это будоражит
местных чиновников.

— То есть вы противопоставляете себя государственной системе?

Доктор заметно удивляется вопросу.

—
Нет, конечно! Откуда? Нет никакого противопоставления. Социальная роль
любой общественной организации в другом: мы помогаем с тем, с чем
государство не справляется. Говорим: «Вам здесь надо поправить, и тут
не помешает, а с этим мы вам можем помочь». Мы латаем дыры и предлагаем
решения.

— А ваши решения принимают? Ваши акции, например, администрация во всех городах позволяла проводить?

Илья Фоминцев хитро щурится.

—
Мы в фонде за шесть лет стали хорошими переговорщиками. Хотя бывали,
конечно, совсем неприятные случаи. В Екатеринбурге нам не дали провести
акцию в поликлиниках — попали под горячую руку в каком-то затяжном
конфликте между городской и областной администрацией.

Доктор стучит кулаком по столу. Стол трещит.

— Ничего, мы арендовали кабинеты в частных медцентрах. Это стоило дороже, но мы это сделали.

Скрининг: «Три рака выявили»

Александр
ведет меня по поликлинике в Северодвинске, где тоже проходит
скрининговая акция. Облупившиеся ступени, потрескавшиеся стены. Очередь
заметно меньше, чем в поликлинике в Архангельске. Мы стучим и входим в
кабинет врача.

Врач Тенгиз Тенгизович мне профессионально улыбается, как в американском кино. Видит Александра, улыбка гаснет, доктор выдыхает:

— Фуф, это вы. Я думал, еще пациенты. Вымотался, тяжелый день был. Три рака выявили.

— Люди тяжело реагируют?

—
Все по-разному, но очень многое зависит от того, как врач об этом
будет говорить. Я считаю, что пациенту всегда нужно говорить правду и
давать четкий план действий. Когда есть план, спокойнее.

Я спрашиваю, влияет ли на энтузиазм пациентов тот факт, что приезжают специалисты из Санкт-Петербурга.

—
Врач из Петербурга, специалист из НИИ, конечно, вызывает пиетет, —
отвечает сидящая напротив Тенгиза Тенгизовича местный врач. — Кроме
того, к своим докторам пациентки уже попривыкли, им интересно узнать
мнение другого врача. Но приходят, конечно, все больше оттого, что
ждать не нужно. Если женщина записывается в поликлинику к маммологу,
взяв талончик, а тот ее направляет на маммографию с подозрениями, ей
приходится ждать маммографии несколько дней или даже больше. Это
страшно: пока она ждет, она, конечно, себя накручивает. Люди порой не
приходят к врачу из-за этого страха ожидания.

Мы выходим из кабинета.

—
Вообще Тенгиз Тенгизович ездить на акции начал случайно, —
рассказывает Александр. — Один из онкологов, с которыми фонд постоянно
сотрудничал, заболел, и нужно было срочно искать замену. Мы ему
позвонили за день до поездки, и он сразу согласился. Когда я его
предупредил, что командировочные мы платим скромные, он удивленно
спросил: «А что, за это еще и платят?»

Тест на рак онлайн

—
Мы очень много делаем для того, чтобы поднять уровень знаний у врачей.
Международный научный форум по профилактике рака мы проводим уже
четвертый год, привозим крупнейших специалистов по скринингу рака из-за
рубежа, и они для наших онкологов просто кладезь информации. А еще мы
детей-индиго воспитываем сейчас.

Пока я гадаю, что может значить эта странная фраза, Илья Фоминцев широко улыбается.

—
Ну это я проект так называю — «воспитание детей-индиго». На самом деле
мы с НИИ онкологии разработали совместную программу: отбираем
талантливую молодежь и даем им средства и возможность обучаться в
ординатуре НИИ онкологии имени Петрова у лучших специалистов страны.
Дополнительно они занимаются с зарубежными специалистами, и мы им
оплачиваем стажировку за рубежом. Единственное требование — после
окончания обучения работать в России. На выходе мы хотим получить
блестяще образованных, талантливых, мотивированных онкологов новой
волны. Они должны изменить ситуацию в стране.

— Вы работаете над внедрением скрининговых методов в государственную медицину?

—
Да, это вторая наша большая задача — своего рода системная
реструктуризация. Мы по этому направлению сейчас начали работу с
Санкт-Петербургом и активно помогаем городу в организации пилотного
проекта по скринингу колоректального рака, планируем вовлекать в это и
другие регионы. Но вообще, я верю, самый успешный проект у нас еще
впереди.

Доктор снова улыбается.

— Я надеюсь, что им станет
наша онлайн-система профилактики рака. Мы разработали тест, который
можно будет скачать в виде приложения на телефон или пройти онлайн на
сайте. Вы отвечаете на вопросы, и программа выдает вам оценку
индивидуальных рисков одного из пяти самых распространенных видов рака,
а также формирует необходимый график обследований. На экране
появляется список клиник, расположенных в вашем регионе и участвующих в
программе контроля качества. Вы сможете записаться на обследования в
эти клиники одним нажатием кнопки. Мы надеемся, что удастся охватить
этой программой миллионы людей. Это будет полноценная, соответствующая
всем международным стандартам скрининговая программа.

— Очень амбициозная задача. Получится?

— Получится! У меня впереди есть цель, я знаю, что я ее добьюсь.

— Какая?

—
Она хорошо описана у Дарвина. Всякий вид должен бесконечно
размножаться и занимать как можно большую территорию. Я Homo sapiens и
достигаю этой цели для своего вида. Я и во врачи поэтому пошел, я
потому занимаюсь профилактикой рака — хочу, чтобы максимальное
количество людей выжило. Не знаю, хорошо это или плохо для нашего
будущего. Может быть, потом кто-то для выживания вида придумает, как
нам Марс заселить.

— За всю свою жизнь я так и не понял людей,
которые живут только индивидуалистскими мотивами. Это делает человека
нравственным инвалидом. Для нашего фонда мы выбрали слоган: «Живу не
напрасно».

Скрининг: «Они не уйдут»

По врачебному
кабинету кругами бегает мальчик с пшеничного цвета вихрами. Женщина,
прижимая к обнаженной груди кофточку, подходит к доктору Светлане
Георгиевне.

— Ваш?

— Да, мой. Миша, не бегай! — говорит в сторону.

— Сейчас все хорошо. Вы кормили, это очень здорово. Теперь что нужно делать…

Врач говорит шепотом, придерживая пациентку за плечи, нагнув голову, тихо и убедительно. Женщина мелко, часто кивает.

Я
гадаю, что же мне напоминает эта сцена. Светлана Георгиевна похожа на
колдунью: глубокий, внимательный взгляд, черные брови, слегка поджатые
губы, густые рыжие волосы высоко забраны. Ее шепот звучит как заговор,
как тайное указание одной женщины другой о том, что знают только они…

Выслушав врача, женщина наскоро одевается, берет мальчика на руки и выходит с выражением спокойной уверенности на лице.

Удивительным
образом мне тоже захотелось, чтобы меня осмотрели, все рассказали,
объяснили, и я бы ушла такой же спокойной, уверенной. Я подошла к
Светлане Георгиевне:

— А где вы работаете в Санкт-Петербурге?

— В поликлинике. Не в онкоцентре, как другие мои коллеги, приехавшие на акцию, а в самой обычной поликлинике, онкологом.

— А зачем сюда приезжаете?

—
Профилактика рака молочной железы — это область, в которой есть… —
доктор остановилась на мгновение, подбирая слово, — перспектива. В
поликлинике ко мне приходят и здоровые, и больные люди. Когда рак на
ранней стадии — обследуешь, лечишь. Когда на поздней — пытаешься что-то
сделать как можно быстрее. Но часто на третьей-четвертой стадии ничего
нельзя сделать, люди уходят. А здесь приходят те, чью болезнь можно
предотвратить, понимаете? Ты их смотришь и знаешь, что они не уйдут.