23 июля в Ракетных войсках стратегического назначения (РВСН) отмечают круглую дату — ровно 30 лет назад на боевое дежурство были поставлены первые ракетные комплексы «Тополь», которые стали самым массовым ядерным оружием России и до сих пор составляют основу ракетной группировки РВСН. Журналист «МК» встретился с командиром первого полка «Тополей», в то время подполковником, а ныне генерал-лейтенантом запаса Виктором Дремовым.
За постановку на боевое дежурство первого полка «Тополей» Виктор Дремов был награжден орденом Красной Звезды. Затем служил в разных должностях и окончил службу в подмосковной Власихе в качестве заместителя главкома РВСН. Но свой первый «тополиный» полк все равно вспоминает как самый важный этап служебной биографии. — С РВСН связана вся моя сознательная жизнь, — говорит Виктор Васильевич. — Хотя в военном училище я не учился. В 1971 году окончил физико-технический факультет Днепропетровского госуниверситета, — и грустно добавляет: — Он тогда носил гордое наименование «имени 300-летия воссоединения Украины с Россией». Днепропетровск — моя родина… Такое начало карьеры для генерала — скорее исключение. В советское время выпускников гражданских вузов, которые на два года отправлялись лейтенантами в армию, называли «двухгодюшниками» — и карьерного роста в войсках у них обычно не предвиделось. Но Днепропетровский университет имел особый статус. Его физтех готовил инженеров для ведущих ракетно-космических КБ страны: «Южное», Южмашзавод, НПО «Орбита». Подготовку специалистов курировал лично академик Михаил Янгель. — Для всех моих однокурсников, — рассказывает генерал Дремов, — армия была делом обязательным. После трехмесячных сборов в учебном центре РВСН в городе Остров, я попал в 43-ю винницкую ракетную армию оператором электроогневого отделения стартовой батареи, где после двух лет службы понял: армия — мое призвание. Первые 10 лет служил на Западной Украине: Стрый, Коломыя, Скала Подольская, Долина… Здесь тогда поблизости к границам НАТО дислоцировалась ракетная дивизия, где стояли янгелевские Р-12. — Это были одноступенчатые ракеты средней дальности, — рассказывает Виктор Дремов. — Затем нас перевооружили на новые ракеты «Пионер» — это было уже очень мощное оружие сдерживания, вся Европа и ближние к ней океаны были под их прицелом (недаром американцы позже так старались их убрать). Я тогда был уже в звании майора. Заочно учился в академии им. Дзержинского в Москве, в 1983 году ее окончил и был назначен начальником штаба полка в Юрью. И тут произошли события, которые привели меня к «тополиной» теме…
***
В марте 1983 года президент США Рейган объявил о создании программы СОИ — Стратегической оборонной инициативы (программа «звездных войн»), космического ракетно-ядерного щита для защиты США от советских ядерных ракет. Предполагалось, что лазерное оружие, размещенное там, будет уничтожать советские боеголовки уже в полете. В ноябре 1983 года США заявили о размещении в Европе новых ракет средней дальности типа «Першинг», продолжая активно продвигать беспрецедентную программу создания потенциала первого ядерного удара, наращивая число ядерных носителей и боеголовок. Все это происходило на фоне публичных заявлений Рейгана: «Пусть каждую ночь противник засыпает в страхе, опасаясь, что мы применим ядерное оружие». 8 декабря 1983 года Советский Союз прервал женевские переговоры о сокращении стратегических вооружений, ввиду полной их бесперспективности. СССР также отменил мораторий на развертывание ядерных вооружений средней дальности, ускорив процесс размещения тактических ракет в ГДР и Чехословакии в ответ на размещение США «Першинг-2» и крылатых ракет наземного базирования средней дальности в ряде западноевропейских стран — членов НАТО. К 1985 году противостояние сверхдержав достигло самого высокого уровня со времени Карибского кризиса. Многие политики тогда всерьез опасались, что СССР и США вот-вот могут начать ядерную войну.
***
— В октябре 1983 года меня внезапно пригласили на заседание военного совета Владимирской армии, — рассказывает Виктор Дремов, — где сообщили: вам поручается дело особой важности, мы бы хотели вас рассмотреть на должность командира полка. Какого, где, чем он вооружен — ничего не объяснили. Поскольку я служил тогда на подвижных комплексах «Пионер», слышал, что разрабатывается какое-то новое оружие, тоже на подвижной платформе, но какое точно — не знал. Режим секретности был чрезвычайный. 36-летний майор Дремов на предложение согласился. Сразу пришлось переехать в Йошкар-Олу — столицу Марийской АССР, где формировались два тех самых, загадочных полка. Одновременно была сформирована небольшая группа офицеров, которым предстояло там служить. Их отправили в Московский институт теплотехники (МИТ), в то время им руководил выдающийся советский конструктор-ракетчик Александр Надирадзе. — Только в Москве нам раскрыли сведения о мобильных «Тополях», — говорит Виктор Дремов. — Несколько недель мы провели в институте, где конструкторы, в том числе сам Надирадзе, рассказывали, показывали — готовили к тому, что нас ожидает. Работе на новых комплексах учиться пока было негде — «Тополя» еще находились в работе. Все шло параллельно: первые полки «Тополей» начали формировать в октябре 1983-го, а в феврале только приступили к испытаниям ракет. Это было правильно — нас сразу погрузили в тему. К сожалению, такой важный момент сегодня не всегда используется. Торопиться заставляла международная ситуация, она была очень напряженной. Чтобы договариваться с американцами, требовались веские ядерные аргументы. СССР хотел добиться внезапности появления нового оружия: грозного и в большом количестве. Потому все делалось очень спешно: еще неясно было, какое количество офицеров потребуется, а в марте 1984 года (уникальный случай!) ряд ракетных училищ уже провел досрочный выпуск. Весной в Йошкар-Олу в первые «тополиные» полки одновременно прибыли более 200 лейтенантов — такого в РВСН никогда больше не было.
***
Группу командиров, которую обучали инженеры МИТ, отправили на полигон в Плесецк. — Там безвылазно мы находились почти год, — продолжает Виктор Дремов. — Спасибо командующему Владимирской армией, который иногда давал самолеты армейской авиации, и нас ненадолго раз в два-три месяца привозили в Йошкар-Олу к семьям. Но все равно это было очень интересное время. Мы были молоды, сильны, здоровы и понимали, что выполняем задачу особой государственной важности, о чем без устали нам твердили политработники... Первые пуски «Тополей» на полигоне проводились не с подвижной пусковой установки, а из шахты, чтобы проверить саму ракету (всего до принятия на вооружение этого комплекса было выполнено 36 пусков, из них лишь 3 неудачных, что является очень хорошим показателем). Позже на полигоне появилась мобильная пусковая установка. Ее делала вся страна — тысячи предприятий: саму машину собрали в Волгограде, шасси — в Минске, систему прицеливания — в Киеве, автоматику — в Харькове, автономный источник электроснабжения — в Риге... На полигон постоянно приезжал Александр Надирадзе, а непосредственно испытаниями занимался его заместитель — Галактион Алпаидзе. — Поначалу техника была еще сырой, часто ломалась, — рассказывает генерал Дремов, — но разработчики относились к ней как к ребенку: где-то что-то чихнет, сразу сбегались, облепляли комплекс со всех сторон и начинали разбираться. Все это делалось днем. Военные в это время находились где-нибудь в закрытых сооружениях, а ночью формировали колонну и выходили на полевые позиции. Развертывали комплекс, проверяли режимы, характеристики, приводили в боевую готовность, свертывались, снова совершали марш и опять развертывались на новом месте, делая все то, что должен уметь в реальных условиях дивизион мобильного «Тополя». Днем комплекс не выходил из укрытия, только в ночное время, и то с учетом полетов иностранных спутников. Нам выдавали такие графики: когда, какой спутник над нами висит. И мы знали: в какое время нельзя передвигаться, когда запрещено выходить на связь, соблюдая режим радиомолчания. Все делалось очень скрытно. И успех, думаю, был достигнут.
***
— Когда США стали понимать, что у России появился новый ракетный комплекс? — спрашиваю у Виктора Васильевича. — Во время испытаний ракет — по дальности пусков. С Плесецкого полигона под Архангельском до Камчатки ракета средней дальности не долетит. Тогда они поняли, что мы сделали другую ракету. Но так как задача стояла сделать комплекс очень быстро, то его качество несколько пострадало. Первые «Тополя» были ущербны по некоторым характеристикам. Задумка была такой: его пусковые установки должны работать автономно — рассредоточиваться, уходя от командного пункта (КП) на 30–40 км. Прятаться где-то в лесу, укрытиях, получая там приказы на выполнение задачи. Но поначалу «Тополя» этого не могли. Они работали как «Пионеры» — только в составе дивизиона: три пусковые установки стояли рядом. Это было связано со сложностями в системе управления КП. Я начинал служить еще на таких. Позже их сумели довести до ума.
— Что более всего интересовало американцев в новых комплексах?
— Интерес США к «Тополям» был огромный — нам об этом постоянно докладывали в разведсводках. Прежде всего их интересовала техническая готовность — то есть сколько времени необходимо для подготовки пуска (для ракетчика важнейшая задача — вовремя успеть) и районы патрулирования. Когда комплексов много, да они в особый период еще разъезжаются по огромной площади на большие расстояния, у противника возникают серьезные проблемы. Как обнаружить? Чем стрелять? Крылатые ракеты будут неэффективны, так как сейчас установка стоит в одном месте, а через полчаса отъехала на 20 км и уже в другом. Куда прицеливаться?
— И все же ракетчики, которые служили на шахтных комплексах с тяжелыми ракетами типа «Сатана», иронично относились к «Тополям». Называли их карандашами. Дескать, ракеты моноблочные, небольшой забрасываемый вес — и не страшно, и не серьезно.
— Я слышал такие рассуждения. Но все дело в стратегии применения ядерного оружия. «Тополя» считаются оружием возмездия. То есть если вдруг окажется, что наши шахтные пусковые установки ликвидированы упреждающим, разоружающим ударом, то количества сохранившихся и рассредоточенных по всей стране «Тополей» будет достаточно, чтобы в ответном ударе нанести противнику неприемлемый ущерб. «Тополя» нужны, чтобы противник помнил: удар он получит в любом случае. Пусть не 1500 блоками, а всего сотней, но и это окажется для него неприемлемым.
— Хотя у «Тополей» небольшой забрасываемый вес?
— Конечно, это ракета легкого класса. Головная часть у нее моноблочная. Но максимальное количество «Тополей», которое было развернуто, — 360 комплексов. А когда их так много, тут уже все равно: легкие они, тяжелые... Задавим количеством. За первые 2–3 года было сформировано 10 самоходных дивизий «Тополей». Самая восточная — в Чите, а самая западная — в Лиде, в Белоруссии. К этому времени мы их уже ни от кого не прятали. А зачем? Об оружии возмездия противник должен знать. И мы заявили, что привели его в готовность. Скрывались только некоторые моменты: размещение, маневр на местности.
— Некоторые военные эксперты говорят, что «Тополя» хоть и мобильные, их все же трудно спрятать, особенно теперь, когда со спутника видны звезды на погонах.
— Я так скажу: конечно, возможности современной разведки, и оптической, и радиоэлектронной, очень большие — идентифицировать комплекс можно. Но существуют средства маскировки, включая надувные макеты и ложные тепловые имитаторы. Потом комплексы в поле никогда не стоят. Это может быть лес, ферма, любое сооружение… А если пусковая стоит на железобетоне, то оптически она определяется, а радиоэлектронные средства разведки ее не видят — дают «засветку» только железобетона. Но главное даже не это. Ну, допустим, обнаружил ты эти комплексы. Прицелился по ним. А завтра их на том месте уже нет. Опять ищи, меняй точку прицеливания. Для этого нужны люди, средства, время… И потом: мы участвовали в ряде учений с российскими войсками, когда средства космической и воздушной разведки нас искали. Они знали район, а мы маскировались. Могу сказать: находили нас очень плохо. Только пятую часть спрятанных комплексов видели. И то сомневались: то ли они, то ли нет. У нас есть разные командирские приемы, как обмануть противника, но их раскрывать не будем.
***
«Тополя» среди ракетчиков с самого начала получили репутацию хлопотного в обслуживании оружия. Считалось, что «Тополь» не дает командиру спать. Другие ракеты стоят в шахтах, а эти по ночам вечно ездят. Снег, метель, буран, а полк — эдакая ракетная махина идет по нашим российским дорогам где-нибудь в Сибири, Канске, Омске или Иркутске…
— А возможно ли такое: пусковая установка на марше опрокинулась? — спрашиваю Виктора Васильевича. — Некоторые считают: если машина с ракетой упадет куда-нибудь в кювет, сразу произойдет взрыв, а за ним — ядерная война.
— Нет, на моем веку ничего подобного не было. Конечно, эксплуатация «Тополя» в ходе марша — очень ответственный момент, требующий высокой подготовки людей. Но могу заверить: в случае падения, повреждения головной части ракеты и даже пожара ядерного взрыва все равно не будет. Поверьте: система приведения ядерной боеголовки к взрыву отличается от системы подготовки к взрыву обычной гранаты. Там существует много степеней защиты. Чтобы произошел взрыв, необходимы несколько одновременно действующих факторов инициирования ядерного заряда. Нужно выполнить ряд специальных программ, которые приведут к созданию так называемой критической массы, только в этом случае происходит ядерный взрыв. Ни пожар, ни падение не могут этого обеспечить. Мало того, есть еще принцип: «на дурака». Мы ведь все такие умные: вроде бы хорошо летаем, а самолеты у нас все же падают; отлично плаваем, а подлодки иногда тонут; метко стреляем, а снаряды взрываются… Поэтому когда боевые блоки разрабатывают, их специально испытывают на то, о чем вы спрашиваете. Это все уже заложено в условиях самого блока.
— Еще есть понятие: неполный ядерный взрыв…
— … да, когда боевая часть взорвалась, а ядерный удар не произошел, топливо разбросало, и все. В этом случае будет заражена местность, но это все равно не ядерный взрыв. Подобное может случиться, если пусковую установку повредить, ударив по ней с воздуха обычным оружием. Но такое возможно лишь в случае, если мы уже проиграли войну. Сегодня мы, думаю, скорее должны заботиться о том, чтобы все наши современные ядерные комплексы, на которые мы так рассчитываем — и правильно делаем, — находились как можно дальше от границ. Чтобы подлетное время к ним было больше и можно было своевременно принять решение на применение нашего оружия в ответном либо в ответно-встречном ударе. Я когда в Сибири служил, мы понимали, что до нас долго лететь с любой стороны: то ли через Северный полюс, то ли с подлодок в Норвежском море, где патрулируют Штаты, или с Тихого океана, откуда до нас 35 минут лета. А за 35 минут можно многое успеть…
Хорошо, что у нас есть Сибирь… А как вы оцениваете продолжение «Тополя», которое он получил в виде нового комплекса «Ярс»?
— По сравнению с тем «Тополем», который был в 1983–1985 годах, это уже принципиально другое оружие: не моноблок, а разделяющиеся головные части, а значит, он имеет более эффективное применение. По времени он способен быстрее разворачиваться. Впоследствии, я думаю, «Ярс» положат еще и на боевой железнодорожный комплекс — это тоже была удачная разработка. Во всяком случае, наши американские друзья ничего подобного сделать так и не смогли. Может, им не очень-то и нужно было… Хотя, я знаю, что попытку создать подвижные ядерные средства и на платформах, и на шасси они делали. Не получилось. А у нас вышло. Считаю, «Тополь» был удачной разработкой, которая еще будет иметь свое продолжение.
0
31.56
