ТОП 10 лучших статей российской прессы за
April 15, 2016

— В моей жизни было немыслимое количество перелетов. Всякий раз я волнуюсь, обращаю внимание на состояние самолета, на гул мотора, на звук выдвигающихся шасси… Вчера летела в Москву — два раза запускали систему, отчего взлетать было, мягко говоря, страшновато.

— Значит, сниматься в фильме Николая Лебедева «Экипаж» тоже было страшновато?

— Сразу хочу сказать: представление о том, что этот «Экипаж» является новой версией прежнего, на мой взгляд, ошибочное. Общего у него со знаменитой картиной Митты мало. Просто по жанру это также фильм-катастрофа, и то же название использовано. Поскольку безопасность любого полета прежде всего зависит от работы экипажа самолета, а уж когда ситуация нештатная, экстраординарная — тем более, то ­фактически каждому фильму об авиаперелетах можно дать такое название.

А на съемках мне страшно не было. Моя героиня в самолете не присутствует — она на земле. Более того, она даже не знает о происходящих в небе событиях, о том, что ее муж-летчик и сын, оказавшийся на том злополучном рейсе, побывали на грани жизни и смерти. Они до такой степени любят свою жену и маму, оберегают ее, что не рассказывают ей о проблемах… А в аэропорту я снималась с большим удовольствием. Самым интересным было наблюдать за Володей Машковым, играющим командира экипажа и моего экранного супруга. Едва он облачился в летную форму, надел свою капитанскую фуражку, в нем словно что-то взыграло. Наверное, из подсознания вынырнуло мальчишеское восхищение авиацией. И вел он себя точь-в-точь как пацан. Восторженно смотрел, как самолеты взлетают, идут на посадку. Кричал: «Пойдем поближе, посмотрим! Это ведь так интересно!» Я думала: «Да что с тобой?! Будто первый раз на аэродроме…»

 — Вы раньше были знакомы?

— Шапочно, вместе не играли. Однако я еще раз убедилась: чем талантливее человек, тем он проще. Во время ­съемок мы с Володей замечательно общались — легко, непринужденно, словно знакомы сто лет. Жаль, было всего три съемочных дня — совсем мало. Что называется, только включили контакт, а времени на разгон взаимоотношений не осталось. Ну ничего, наша профессия непредсказуемая: следующие встречи на площадке не исключены.

А с режиссером, Колей Лебедевым, мы знакомы давно: вместе практически не работали, но по разным поводам встречались часто. И каждый раз он намекал о возможности совместной работы, но случай все не выпадал. (С улыбкой.) Кино же в основном делают про мальчиков. А про взрослых девочек снимают мало — вот и не было для меня роли. И вдруг Коля говорит: «Ну все, невозможно уже! Хочу, чтобы ты во что бы то ни стало сыграла у меня, хотя бы маленькую роль! Давай попробуем…»

— Какой характер у этой вашей «взрослой девочки»?

— Мы попытались показать просто любящую женщину. Всей душой она предана своему крутонравному, беззаветно служащему профессии мужу, переживает за него и не знает, что ей нужно сделать, чтобы сохранить семейные отношения при его образе жизни. Понятное дело, мучается ревностью: он без конца летает, а значит, рядом с ним постоянно появляются очередные молодые стюардессы. Но она все равно его любит…

— А в вашей семейной жизни как обстоят дела с этой эмоцией? Вы с мужем ревнуете друг друга? На чем держится ваш долгий брак с Валерием Шальных?

— Ой, правда, долгий. Сколько лет мы вместе, специально не считала. Кажется, это тянется с 1985 года. Но, как говорит Валера, у нас год идет за два, поэтому их надо удваивать. (Смеется.) А что до ревности… Мне это чувство почему-то вообще не свойственно. Я думаю, незачем жить с человеком, если ему не доверяешь, подозреваешь в неискренности, в предательстве. И сама я никогда не пыталась подстрекать мужа. Но был такой период, когда он все равно ревновал. ­Хотя не ­фанатично, а так, вроде: «Не ­случайно он на тебя смотрел…» Потом и это прошло.

В целом страсти улеглись. Раньше устраивали себе встряски, ругались в пух и прах, по любому ерундовому поводу, а то и без него. Валера взрывался, кипел, но тут же успокаивался, а я дулась долго, переваривала обиду. С годами в отношениях появилось больше терпимости, здравого смысла. Обидчивость, раздражительность практически исчезли, и жить стало легче. Как-то научились мы понимать друг друга. Почти не ссоримся, а если все же конфликт возникает, быстро гаркнем что-нибудь друг другу и через секунду продолжаем нормально общаться. Не то что раньше — паузы могли растягиваться на неделю. (Со смехом.) Но в этом тоже была своя прелесть: ох, как хорошо можно было недельку отдохнуть!

— А как вас свела судьба?

— Как-то очень органично — едва я после института пришла в «Современник». К моменту моего появления в театре Валерка был там членом худсовета, так что принимал меня в труппу и он в том числе. А сближение наше началось где-то через год, во время гастролей в Иркутске. На спектакле «Двое на качелях» кто-то забыл включить за кулисами подсветку, во время смены мизансцен я там перебегала и, споткнувшись обо что-то, упала — так больно было, что искры из глаз посыпались. На сцену в нужный момент я все-таки выпрыгнула, но ушиб в области бедра был сильный — после спектакля увидела на этом месте гигантскую гематому. Все артисты, включая Валерку, обеспокоенно приходили, сопереживали: «Бедняжечка, как же такое могло случиться?! И что, прямо громадный синяк? Ну-ка, дай взглянуть…» Я, дурочка, ценила сочувствие, поднимала юбку, демонстрировала свою травму. Они с серьезным видом поочередно обследовали ее, прощупывали, оглаживали. Наконец до меня дошло, ради чего они все это затеяли, и доступ к своему телу я закрыла. Но Валерка все-таки ухитрился наложить мне йодовую сеточку. Так, с оказания медицинской помощи, все у нас и закрутилось. Гастроли длились целый месяц, мы жили в одной гостинице, и по возвращении в Москву расстаться было уже невозможно — нас как магнитом притянуло друг к другу.

Однако довольно долго, лет пять, наверное, мы жили в неофициальном браке. Я была замужем (за актером Сергеем Юлиным, сейчас он художественный руководитель Читинского театра драмы. — Прим. «ТН»), Валера был женат, причем у него только родилась дочка Катя, которую он очень любил и, естественно, любит сейчас, — к счастью, впоследствии у нас с ней сложились прекрасные отношения. Тогда — по понятным причинам — все было непросто. Однако затягивать напряженную ситуацию было неразумно и бессмысленно. Стало очевидно: друг без друга мы с Валеркой не сможем. Пришлось расторгать прежние браки и создавать новую семью. Мой первый муж, как и я, окончил ГИТИС, но в Москве найти работу не смог и после нашего развода уехал домой, в Читу.

Вскоре после иркутских гастролей Валерка отправился в Харьков — знакомиться с моими родителями, объясняться с ними. Я поехать не решилась. Папа мой военный, полковник, с устоявшимися представлениями о семейных ценностях, а тут такая история: я замужем, кавалер женат. Кошмар! И все-таки, пообщавшись с Валерой, и папа, и мама нас поняли, поверили в то, что у нас не скабрезная интрижка, а искренние чувства.

Штампы в паспортах мы ставили несколько лет спустя впопыхах, перед поездкой на гастроли в Ригу, чтобы получить возможность на законных основаниях жить в одном номере — иначе в те годы запрещалось. В перерыве репетиции «Дней Турбиных», прихватив в свидетели режиссера спектакля Игоря Владимировича Квашу, мы быстро сбегали в Грибоедовский дворец бракосочетания и официально стали мужем и женой.

Жили в общаге, бедно, еле сводили концы с концами, но весело, шумно. В десяти комнатах помещалась куча народу. Нашими соседями через стенку и друзьями по жизни оказались Сережа Гармаш и его жена Инна Тимофеева. Постоянно были гости (театр-то рядом), спонтанно организовывались посиделки. Но в большие загулы мы не уходили: слишком много работали, по 28 спектаклей в месяц бывало. Чтобы не опоздать на репетицию или утренник, каждый старался встать пораньше, и по утрам в туалет, в ванную и к кухонной плите выстраивалась длиннющая очередь. Ремонт делали всем миром: Гармаш белил потолки, Валерка выпиливал полочки, я обрабатывала их морилкой. А однажды меня охватил творческий азарт, и, накупив краски, я раскрасила стены нашего коридора в ромашку.

— Рождение ребенка изменило ваши отношения?

— Когда родился Денис, мы уже жили в своей квартире. В роддоме мне казалось, что с появлением Диньки в мою жизнь пришло успокоение, умиротворенность. «Как же это прекрасно — растить ребенка! — умилялась я. — Какой он чудесный: поел, поспал, покряхтел немножко — и опять по кругу…» Но едва мы приехали домой, меня накрыл истерический страх за этого кроху, вдруг занявшего собой все пространство и в доме, и в моем сердце. Я в ужасе металась, не понимала, как мне существовать. Лишь с приездом на помощь сначала Валериной матушки — Шуры (она перебралась в Москву из Свердловска), а потом и моей мамы немножко успокоилась.

А в отношениях с Валерой произошли такие изменения: бесчисленные стычки по поводу и без повода уступили место решению жизненно важных проблем. Денис родился в 1992 году: в стране кавардак, дефицит, все надо добывать. Где? За границей. И мы упрашивали всех знакомых, выезжавших за рубеж, привезти хоть что-то для ребенка, главное — памперсы. Над ними прямо тряслись, надевали только на прием к доктору или на время длительного выезда из дома.

— В народе говорят: маленькие детки — маленькие бедки, а вырастут — большие будут… По вашим ощущениям, так ли это?

— У меня почему-то наоборот: я больше переживала, когда Денис был маленьким, а сейчас мне стало спокойно. Я знаю, что он мальчик разумный, во всем могу на него положиться, и, надеюсь, никаких неприятных сюрпризов с его стороны не будет. Жаль, у него все еще нет своей семьи, а значит, он не почувствовал в полной мере ответственность женатого мужчины.

— Разве он не женился?! Прошлым летом во всех СМИ прошла информация о том, что Денис познакомил вас со своей невестой Маргаритой и она пришлась вам по душе…

— Все так, Рита действительно славная девочка (с работой, правда, еще не определилась). Но свадебное мероприятие не состоялось. (С улыбкой.) Как только они стали жить вместе, начали ругаться. Наверное, притираются друг к другу. А пока жили на расстоянии, все было прекрасно. Денис живет отдельно от нас лет с двадцати (мы с Валерой купили ему квартиру). Интересно, что после его переезда наши отношения стали в тысячу раз теплее. И общаемся мы гораздо чаще, чем когда жили в одной квартире. Раньше как было? Закроется сын у себя в комнате и сидит там в одиночестве, занимается своими делами — и никакими ухищрениями не вытянешь его на разговор. А тут сам приходит, и мы болтаем без умолку: он нам что-то рассказывает, мы — ему. Замечательно!

— Чем Денис занимается помимо налаживания личной жизни? 

— У него было много дел и увлечений. Занимался карате, пел в рок-группе, сочинял песни, учился на режиссерском факультете Института телевидения и радио в Лондоне, но учебу не продолжил. Сейчас его интересы сконцентрированы на бодибилдинге. Он самозабвенно посещает тренажерный зал, качает мышцы. Готовится с тренером к выступлению, хочет и сам стать фитнес-тренером — лепить фигуры мужчинам и женщинам. (С улыбкой.) А я-то мечтала видеть сына выступающим на состязаниях Уимблдонского турнира. (Со вздохом.) Увы, теннис его не привлек.

— Лена, невозможно не спросить вас о татуировках сына. Тату сейчас в моде, но далеко не у всех их так много, причем не только на теле, но и на лице… Увлечения, вкусы меняются, и впоследствии парень может сожалеть о сделанном…

— Это уже происходит сегодня. Денис говорит, что если бы вопрос, делать или не делать тату, стоял перед ним сейчас, он отказался бы от многих своих нательных рисунков. Но ничего не попишешь: был у человека такой период — наверное, так он выражал свой протест, закрывался таким образом от мира. Это вылилось в некую философию.

Показательный пример. Однажды к Новому году Диня по каким-то каталогам или через Интернет заказал подарки для родных, друзей, что-то и себе выбрал. Получить должен был в почтовом отделении. (Усмехнувшись.) Разумеется, все это было доставлено месяца через три после новогодних праздников. Так вот, страшно обидевшись на «Почту России», сын пошел и сделал себе татуировку. Или другой случай. Есть одна телеведущая, программу которой Денис категорически не приемлет, говорит: «Такого просто не должно быть!» И что вы думаете, набил на ноге ее портрет, а под ним надпись: «Ужас». То есть вместо того чтобы психовать, кричать, возмущаться, мальчик тихо издевался над собой, набивая себе одну татуировку за другой. Но повторяю: слава Богу, это прошло.

Сейчас другую проблему решаем: от ряда татуировок надо каким-то образом избавляться, а это и больно, и довольно травмоопасно. Однако говорят, что есть салоны, где впрыскивают под кожу некую жидкость, которая разъедает краску. Мы активно интересуемся этим вопросом.

— Как же вы сумели понять сына, принять его затею?

— А как я должна была себя вести? Не стану же я меньше любить сына оттого, что он, как мне кажется, себя немножко изуродовал. Безусловно, я пыталась бить тревогу, предупреждала. А он свое доказывал: «Я взрослый человек, имею право самостоятельно принимать решения. И ничего плохого в этом не вижу. Считай, что это самый большой мой недостаток. Я же не пью, не курю, не принимаю наркотики, правильно питаюсь, занимаюсь спортом…» Я и размышляла: «Действительно все так. Значит, надо постараться отнестись к этому терпимо». Но, ­разумеется, я не представляла, что в какой-то момент затея сына перейдет границы моего понимания. Тогда мне было немножко тяжело, я не могла воспринять это как норму. Но все же мы никогда по этому поводу не ругались, не конфликтовали. Я не считала такое возможным. На мой взгляд, гораздо страшнее потерять контакт со своим ребенком, что, к сожалению, случается у многих родителей… (Задумавшись.) Видимо, татуировки — это какая-то грань, особенность психологии. Что-то происходит с людьми, раз у них возникает такая непреодолимая потребность. Думаю, если бы Денис занимался не этим, у него появилось бы какое-то нехорошее увлечение. Наверное, каждому человеку потребно что-то этакое. Я, например, курю. И сын меня как раз ругает за это: «Курение вредит и твоему здоровью, и окружающим». Так что у каждого своя правота.

— А муж ваш как на эти затеи сына реагировал?

— Точно так же, как я. Но что делать… Мы всегда пытались понять сына. В любом случае для нас главное — видеть его счастливым.

— Дети большинства артистов в профессии идут по стопам своих родителей…

— Это не наш случай — притом что Денис не раз бывал со мной на съемочной площадке, подрабатывал там, таская декорации, однажды снялся в фильме Аллы Суриковой. Но еще подростком он категорично сказал: быть артистом не желает ни за что. И пояснил причину: в будущем из-за бесконечных разъездов по гастролям, съемкам и фестивалям он не сможет часто видеться с женой и детьми. Он всегда нервно реагировал, когда ко мне подходили сфотографироваться или взять автограф: считал это бессмысленным занятием, мешающим нашему общению, не нужным ни тому, кто просит, ни тем более мне…

— А вы каким образом стали актрисой?

— За детские годы я пересмотрела все спектакли московских театров, которые показывали по телевизору, и все мое существо устремлялось к прекрасным сценическим переживаниям… Из-за того что мой папа был военным, наша семья постоянно переезжала с места на место. Я сменила одиннадцать школ! Иногда за один год успевала поучиться в трех. Последним служебным назначением моего папы стал Харьков — там родители и мой младший брат, Дмитрий (тоже военный, сейчас на пенсии), с семьей живут до сих пор. Когда мы туда приехали, сначала жили в казарме танкового училища, где отец, после того как ушел в отставку, преподавал (он к тому времени заочно окончил Московскую танковую академию). Потом флигель промозглый где-то на отшибе снимали. Мама работала секретарем-машинисткой — всегда востребованная должность в тех местах, где служил отец.

Встретились родители мои забавно. Мама после школы приехала из Сумской области в город Новоград-Волынский поступать в институт. Не поступила, но уезжать обратно не захотела. А папа в это время, окончив военное училище, был адъютантом у какого-то генерала. В какой-то момент оба моих будущих родителя искали место для проживания и пришли по одному адресу. Там и познакомились. Вскоре поженились, родилась я. А потом началась папина армейская кочевая жизнь, которую мама самоотверженно отцу скрашивала.

Я все эти годы грезила сценой. Но решиться на такой отважный шаг, как поступление в театральный вуз, смогла не сразу. Безумно боялась ехать в Москву, а в Харьковский институт культуры даже не думала подавать документы, потому что не знала украинского языка. Так что сначала я поступила в институт общественного питания на бухучет, потом бросила это дело и устроилась в библиотеку, затем на радиозавод — техником-картографом. За эти два года поняла однозначно: я хочу только одного — быть актрисой. Театральное закулисье меня просто манило. Так в 1980 году я стала студенткой ГИТИСа — приехала и без проблем поступила.

— Практически все в подростковом возрасте переживают какие-то внутренние раздраи. У вас что-то подобное было?

— Как и все девочки моего поколения, я ощущала нехватку денег. Ближе к выпускному вечеру, помню, особенно переживала. Когда взрослеешь, хочется, чтобы мальчики на тебя смотрели, вот и мечтала о платьишке новом, о джинсах, о красивых сапожках и туфельках. А все это тогда доставалось из-под полы и стоило безумно дорого. Родители не могли себе позволить баловать меня нарядами. Разумеется, это не значит, что я ходила в штопаных обносках, но хотелось большего, волшебного.

— А влюбились первый раз когда?

— В девятом классе. (С улыбкой.) В такого же дурачка, как сама. Никаких особых страстей не было. Просто произошло знакомство с каким-то новым чувством. Вообще я считаю, что по поводу отношений страдать незачем. Не понимаю этих волнений. Не хочет встречаться? Изменяет? Ну и… пусть идет своей дорогой. Не очень-то и нужен!

— Ваша мечта о профессии артистки реализовалась по максимуму. Фильмы с вашим участием путешествовали по миру, презентовались в Каннах… А начало всему этому положила «Интердевочка», бросившая вызов обществу: главная героиня — проститутка! Вас не терзали сомнения, прежде чем вы согласились на эту роль?

— Нет. Но это лишь благодаря Петру Ефимовичу Тодоровскому, светлая ему память! Я видела его фильмы и на сто процентов была уверена: пошлости, грязи, непристойности не будет. Этого, если помните, в картине и не было, хотя речь шла о неприглядной стороне жизни. Тодоровский любил женщин и не был способен оскорбить их. Знаю, что в поисках характеров Петр Ефимович много общался с представительницами этой специфической профессии, знакомился с их биографиями, читал откровенные письма, которые барышни слали ему со всей России. А потом почему-то выбрал меня. И этот выбор действительно стал моим лотерейным билетом. (Смеясь.) Правда, иногда в гостинице охранники задерживали меня, принимая за знаменитую ленинградскую проститутку.

Зато как же я была счастлива, когда в Японии на Международном токийском кинофестивале стояла на сцене рядом с Петром Ефимовичем и нам вручали призы. Мне — за лучшую женскую роль, причем не кто-нибудь, а Ив Монтан. У меня голова шла кругом. Невероятно! Это же божество, мужчина, которого знает весь мир! На минуточку: за лучшую мужскую роль награду получил Марлон Брандо! Я ощущала себя улетевшей на другую планету.

Но сначала почти такое же ощущение я испытала непосредственно во время съемок, когда оказалась в Швеции — в первой в своей жизни зарубежной поездке. Из закрытого, с пустыми прилавками Советского Союза я приехала в рай изобилия. Это было что-то! Попав в огромный магазин парфюмерии и косметики, где всю продукцию можно было бесплатно пробовать, мы с девчонками просто ополоумели. По десять раз в день заходили туда и опрыскивали привезенную одежду разными ароматами. На то, чтобы купить, денег, разумеется, не было. В итоге в номере у меня из шкафа так разило халявными благовониями, что я практически получила отравление — выбегала подышать на улицу.

Сексуальная свобода шведов вообще сводила с ума. Мы дивились продукции несуществующих тогда у нас секс-шопов, глазели на фривольные обложки эротических журналов. Однажды художник фильма, замечательный, талантливейший Валентин Коновалов повел меня в порнокинотеатр. Втайне от представителя компетентных органов, традиционно сопровождавшего советских людей в любых поездках, он решил приобщить меня к той правде жизни, которую мы изображаем на экране. Проще говоря, показать мне «ихнюю порнушку». (Со смехом.) Когда Валя, ­седовласый, сильно немолодой, годящийся мне в дедушки, покупал два билета в кабинку, кассирша осматривала нас с непритворным любопытством. А я еще не понимала, куда мы попали. Когда осознала, ужаснулась. Это оказалось  мрачным, темным помещением, в котором со всех сторон раздавались возгласы, стоны, вздохи. Я в ужасе вцепилась в своего пожилого спутника и больше не отпускала его. Так, экскурсантами, мы обошли два зала, но даже не присели: боялись дотронуться до чего-либо. Двери в свободные кабинки для индивидуального просмотра открывали ногой, чтобы заглянуть из любопытства. Минут через пять с отвращением выскочили из этого непотребного дома. (Смеясь.) Все-таки художники странные создания… 

— Такой опыт наверняка помог вам раскрепоститься во время съемок знаменитой эротической сцены вашей героини с японским бизнесменом.

— С точностью до наоборот. Я застеснялась, закомплексовала, по-детски воспротивилась и, сколько ни мучился со мной Тодоровский, объясняя, что это наиважнейший драматический эпизод, сниматься в сексуальной постельной сцене, как положено, отказалась. Пришлось режиссеру искать выход из нештатной ситуации. Петр Ефимович придумал: сказал, что разденет меня только по пояс, а все остальное они организуют сами. На это я согласилась. В итоге он тряс меня, лежащую бревном на постели, за ноги, оператор Валера Шувалов дергал камеру, осветители встряхивали осветительные приборы, а гример мазал меня глицерином, изображавшим мой трудовой пот. (Смеется.) Кстати, никакого японца не было. У казахского артиста Ментая Утепбергенова, исполнявшего его роль, был выходной день. 

— А как вы решились сняться в «Вангелии»? Большинство актрис крайне тяжело переходят на возрастные роли, а вы — роскошная, сексуальная героиня-красавица — решились, да как! Обезобразили себя, превратив в слепую старуху-прорицательницу.

— Зато забила нишу навсегда. (Смеется.) А если серьезно, будь мне, допустим, за 60 лет, я крепко подумала бы, браться за эту роль или нет. И скорее всего, вряд ли стала бы это делать. Физически тяжело высидеть пять часов на гриме, потом с ним играть, дышать… Но пока есть силы, почему бы не попробовать? К тому же теперь мне никакой грим не страшен.

— Правда ли, что вам сильно испортили кожу?

— Вранье, ничего подобного не было.

— А ваша клиническая смерть во время операции — тоже выдумка?

— Частично. Было ощущение, что я двигаюсь по тоннелю к свету, но, думаю, это наркоз так подействовал. Во всяком случае, врачи не признались в том, что у меня была клиническая смерть. Просто операция длилась долго — пришлось добавлять наркоз… Это случилось года три назад, неожиданно, перед съемками. Приступ, дикая боль — вызвали скорую помощь, оказалось прободение язвы.

— Говорят, язва появляется на нервной ­почве…

— А что делать? Нервничаем, конечно, вот что-то в организме и происходит. Такая работа. Хочешь не хочешь — все равно теребишь, раздражаешь нервную систему, заставляешь себя делать то, что в конкретный момент делать совсем не хочется: плачешь, смеешься, психуешь, влюбляешься… И всякий раз нужно как-то себя настроить. Постоянно приходится себя ломать. Безусловно, это выбивает из колеи, не говоря уже о бесконечных перелетах, переездах в любое время суток, всевозможных мероприятиях, встречах…

— Когда мечтали об этой профессии, наверняка не думали о нервотрепках. Не разочаровались в своем выборе?

— Безусловно, в детстве влюбляешься в камуфляж профессии. Кажется, что тебя ждет исключительно красная дорожка. Но, во-первых, это редко случается, а во-вторых… Ну дождалась я ее однажды: прошлась в Каннах благодаря той же «Интердевочке», и что? Да ничего. Нет в этом ничего интересного и привлекательного. Правда. И разве в этом дело? Главное (надеюсь, мои слова не покажутся пафосными) — собственное отношение к профессии. Мне кажется, мои ожидания оправдались, потому что я ее обожаю, считала и считаю прекрасной, уникальной, лучшей на свете. Разочарование меня не постигло. (С улыбкой.) Причем не только в профессиональном выборе — в семейном тоже. 

— Лена, а кто все-таки главный в вашем семейном экипаже?

— Правильно вы сказали — экипаж, то есть команда, где каждый занимает свое место, выполняет свои функции и пытается делать это хорошо. А вместе получается слаженно. И вопроса «кто командир?» никто не ставит. (С хитринкой.) Хотя не совсем так. Есть все-таки у нас персонажи, стоящие во главе, — собаки наши. Их у нас четыре: хаски, лабрадор, йоркширский терьер и черная немецкая овчарка. Мы с радостью подчиняемся любым их желаниям. С ними спокойно, комфортно, все стрессы и волнения улетучиваются. (Смеясь.) А не будь их, мы наверняка переколошматили бы друг друга.